Так они продержатся еще какое-то время. И, благослови этих четверых Всемогущий, они хотели, чтобы коалиция работала. Аладар и Себариаль, несмотря на все свои недостатки, последовали за Далинаром во тьму Плача и столкнулись там с поджидающей их Преисподней. Хатам и Бетаб узрели пришествие новой бури и поверили, что Далинар прав.
Их не волновало, что Черный Шип был еретиком — и что он, как болтали, узурпировал трон Алеткара. Их заботило лишь то, что у него имелся долгосрочный план борьбы с врагом.
После собрания Навани ушла по коридору, чьи стены были изрисованы напластованиями, в сопровождении охранников-мостовиков, двое из которых несли сферные фонари.
— Я должна извиниться, — сказала она, обращаясь к ним, — за то, как скучно там было.
— Светлость, мы любим скучать, — заверил ее Лейтен, крепыш с короткими курчавыми волосами, который сегодня был старшим в отряде. — Эй, Хоббер. Тебя там пытались убить?
Щербатый мостовик ухмыльнулся в ответ:
— А дыхание Уйо считается?
— Видите, светлость? — сказал Лейтен. — Новобранцам бывает скучно на дежурстве, но ветеран ни за что не пожалуется на тихий спокойный день, когда его никто не пытался зарезать.
— Я понимаю, насколько это привлекательно, — ответила Навани. — Но, безусловно, спокойный день не сравнится с полетом по небу.
— Это верно, — согласился Лейтен. — Но нам приходится чередоваться… ну, вы знаете. — Он говорил о Клинке чести, который мостовики использовали, чтобы отрабатывать свои навыки ветробегунов. — Когда Кэл вернется, мы будем способны на большее.
Все до единого были абсолютно уверены, что он вернется, и улыбались, но Навани знала, что у них не все хорошо. К примеру, два дня назад Тефта притащили к магистратам Аладара. Публичное опьянение огнемхом. Аладар тихонько попросил ее печать, чтобы освободить его.
Нет, с ними не все было хорошо. Но пока Навани вела их вниз, в подвальные библиотечные комнаты, ее грызло другое: намеки светледи Бетаб, что сама Навани охотно воспользовалась шансом править, пока Далинару нездоровится.
Навани не дура и понимает, как все выглядит со стороны. Она вышла замуж за короля. А как овдовела, сразу же «поймала в сети» того, кто стал самым могущественным человеком в Алеткаре. Непозволительно, чтобы люди считали ее силой за троном. Это не только подорвет авторитет Далинара, но и ей выйдет боком. Она может быть женой или матерью монарха, но если ей придется править самой — буря свидетельница, все полетит кувырком во тьму.
Навани и мостовики прошли не менее шести сторожевых постов на пути в библиотечные комнаты с фресками и — что более важно — спрятанными самосветными записями. Прибыв туда, она остановилась в дверном проеме, впечатленная тем, как Ясна все организовала после того, как ее мать была вынуждена заняться другими делами.
Каждый самосвет достали из соответствующего ящика, внесли в каталог и пронумеровали. Пока одна группа слушала и записывала, другие сидели за столами, занимаясь переводом. По комнате разливался низкий гул от обсуждений и царапанья перьев по бумаге; воздух рябил от спренов сосредоточенности.
Ясна неспешно шла мимо столов, просматривая страницы переводов. Когда Навани перешагнула порог, мостовики окружили Ренарина. Тот покраснел, оторвав взгляд от документов, испещренных символами и цифрами. Он и впрямь выглядел неуместным в этой комнате — единственный мужчина в униформе, а не в одеянии ревнителя или бурестража.
— Мама, — сказала Ясна, не отрывая взгляда от бумаг, — нам нужно больше переводчиков. У тебя есть другие письмоводительницы, разбирающиеся в классическом алетельском?
— Я дала тебе всех, какие есть. Что изучает Ренарин?
— Хм? О, он думает, что в том, как именно камни были разложены по ящикам, есть некая закономерность. Трудится над этим весь день.
— И?..
— Ничего, что не удивительно. Он настаивает, что найдет закономерность, если как следует присмотрится. — Ясна опустила бумаги и взглянула на своего двоюродного брата, который шутил с мостовиками.
«Вот буря! — подумала Навани. — Он выглядит по-настоящему счастливым». Смущенным из-за их насмешек, но счастливым. Она переживала, когда мальчик «присоединился» к Четвертому мосту. Ренарин — сын великого князя. В отношениях с рядовыми необходимо соблюдать приличия и дистанцию.
Но когда до этого она в последний раз слышала его смех?
— Может быть, ему стоит взять перерыв и отдохнуть этим вечером с мостовиками? — предложила Навани.
— Я бы предпочла оставить его здесь, — ответила Ясна, листая свои бумаги. — Его силы нуждаются в дополнительном изучении.
Навани решила, что все равно обсудит это с Ренарином и посоветует ему чаще встречаться с приятелями. С Ясной спорить бессмысленно, как с валуном. Надо просто шагнуть в сторону и обойти его.
— Перевод идет хорошо, за исключением нехватки письмоводительниц? — уточнила Навани.
— Нам повезло, что самосветы были записаны в столь поздний период существования Сияющих. Они говорили на языке, который мы можем перевести. Если бы это был Напев Зари…
— Его скоро расшифруют.
Ясна нахмурилась. Навани думала, что перспектива перевода Напева Зари — и трудов, потерянных в темные дни, — вызовет у нее восторг. Вместо этого принцесса, похоже, встревожилась.
— Нашла что-нибудь о фабриалях башни в этих самосветных записях? — поинтересовалась Навани.
— Я обязательно подготовлю тебе отчет с подробной информацией о каждом упомянутом фабриале. До сих пор таких ссылок мало. В основном это личные истории.
— Преисподняя!
— Мама! — воскликнула Ясна, опуская бумаги.
— Что? Я и не думала, что ты станешь возражать против нескольких сильных словечек, если они к…
— Дело не в языке, а в пренебрежении, — перебила Ясна. — Это история.
«А, ну да».
— История — ключ к пониманию человеческой природы.
«Начинается…»
— Мы должны извлечь уроки из прошлого и применить эти знания в нашей действительности.
«Опять собственная дочь читает мне нотации».
— Лучшая подсказка относительно того, как поступят люди в определенной ситуации, не их мысли по этому поводу, а подтвержденные свидетельства того, как в прошлом поступали аналогичные группы.
— Конечно, светлость.
Ясна бросила на нее строгий взгляд, а потом отложила бумаги.
— Мама, прости. Сегодня пришлось иметь дело со множеством младших ревнителей. Кажется, моя нравоучительная сторона возобладала.
— У тебя есть нравоучительная сторона? Дорогая, ты же ненавидишь учить.
— Видимо, это и объясняет мое настроение. Я…
Молодая письмоводительница позвала ее с другой стороны комнаты. Ясна вздохнула и отправилась разбираться с проблемой.
Ясна предпочитала работать в одиночку, что было странно, учитывая, насколько хорошо ей удавалось заставлять людей делать необходимое. Навани любила трудиться в коллективе — но, конечно, она не была ученой. Навани умела притворяться. Но все, что она действительно делала, — это подбадривала и поддакивала — и, возможно, подкидывала идеи. Настоящим делом занимались другие.
Она просмотрела бумаги, которые отложила Ясна. Должно быть, дочь что-то упустила в переводах. По ее мнению, единственно важные знания содержались в нудных, пыльных трудах старых философов. Когда речь шла о фабриалях, Ясна с трудом отличала спаренные от предупреждающих…
Это еще что такое?
«Глифы были нацарапаны белым на стене великого князя, — было написано на листе. — Мы быстро убедились в том, что орудием письма послужил камень, выломанный из стены возле окна. Первая надпись была самой грубой из всех, а глифы — кривые. Причина этого позже стала очевидной, так как принц Ренарин не разбирается в написании глифов, за исключением цифр».
Другие страницы были похожи: в них говорилось о числах, которые появлялись во дворце Далинара в дни, предшествовавшие Буре бурь. Их писал Ренарин, которого спрен предупредил о том, что враг готовится к нападению. Бедный мальчик, не будучи уверенным в своих узах и слишком испуганный, чтобы заговорить, вместо этого чертил цифры там, где отец должен был их увидеть.
Это было немного странно, но с учетом всего остального вряд ли заслуживало внимания. И… ну, это был Ренарин. Почему Ясна собрала эти бумаги?
«Ясна, у меня есть для тебя описание, — прочитала она на другом листе. — Мы убедили Сияющую, которую Крадунья нашла в Йеддо, посетить Азимир. Хотя она еще не прибыла, эскизы ее спутника-спрена прилагаются. Он похож на блики, которые видно на стене, если посветить на нее через кристалл».
Встревоженная Навани положила бумаги на место, прежде чем вернулась Ясна. Она взяла себе копию переведенных записей из самосветов — несколько молодых письмоводительниц как раз занимались копированием, — а затем выскользнула из зала, чтобы пойти проверить, как там муж.
105Дух, разум и тело
Только самым важным людям было позволено наблюдать за священным ритуалом погребения Гавилара.
Далинар стоял во главе небольшой процессии, собравшейся в царских катакомбах Холинара, под взорами каменных королей. По обеим сторонам комнаты горели жаровни — первобытный свет, более живой, чем от сфер, отчетливо напомнил о Разломе. Привычная боль сдалась под натиском другой, новой, более свежей раны.
Его мертвый брат на каменной плите.
— Дух, разум и тело, — проговорила престарелая ревнительница, и ее голос пробудил эхо в каменных катакомбах. — Смерть — это разделение троих. Тело остается в нашей реальности и будет использовано. Дух воссоединяется с божественной сущностью, которая породила его. И разум… разум отправляется в Чертоги Спокойствия, чтобы найти свою награду.
Ногти Далинара впились в ладонь, когда он сжал кулаки — крепко, чтобы руки не дрожали.
— Гавилар Величественный, — продолжила ревнительница, — первый король Алеткара в новой династии Холин, тридцать второй великий князь княжества Холин, наследник Солнцетворца, благословенный Всемогущим. Все будут хвалить его достижения, и власть его распространится отныне и впредь. Он снова ведет людей на поле боя, служа Всемогущему в истинной войне с Приносящими пустоту. — Ревнительница простерла костлявую руку к маленькой толпе. — Война нашего короля переместилась в Чертоги Спокойствия. Окончание войны за Рошар не означает исполнение нашего дол