Девушка встряхнулась. Как давно она здесь сидит?
— Все нормально. Я просто… вспоминала.
— Хорошее или плохое?
— Все воспоминания плохи, — тотчас же вырвалось у нее, и она отвернулась, краснея.
Адолин сел рядом. Буря свидетельница, его неприкрытое беспокойство раздражало. Она не хотела, чтобы принц о ней беспокоился.
— Шаллан?
— С Шаллан все будет в порядке, — заявила она. — Я ее верну через минуту. Просто я пытаюсь… собрать ее по частям…
Адолин взглянул на страницы с разными версиями ее самой. Потянулся к ней и обнял, ничего не говоря. Это, как выяснилось, и был правильный поступок.
Она закрыла глаза и попыталась собраться.
— Кто тебе больше всего нравится? — спросила она наконец. — Вуаль носит белый наряд, но с ней сейчас проблемы. Она высовывается, когда не надо, а когда надо, ее не дозовешься. Сияющая — та, которая учится владеть мечом. Я сделала ее красивее остальных, и с нею можно поболтать о дуэлях. Но время от времени мне придется быть той, кто умеет плести из света иллюзии. Я пытаюсь придумать, кем бы она могла быть…
— Очи Эш, Шаллан!
— Шаллан сломалась, и я пытаюсь ее спрятать. Это как с треснувшей вазой: ее поворачивают красивой стороной, чтобы скрыть изъян. Я это делаю не специально, но так уж складывается, и я не знаю, как это остановить.
Он крепче сжал ее в объятиях.
— Никаких советов? — допытывалась она, цепенея. — У людей всегда их полным-полно.
— Это ты у нас умная. Я-то что могу сказать?
— Быть столькими людьми затруднительно. Такое чувство, что у меня постоянно меняются лица. Я всем лгу, потому что внутри я другая. Я… это бессмысленно, верно? — Она опять зажмурилась. — Я все исправлю. Стану… кем-то.
— Я… — Он опять прижал ее к себе, когда корабль покачнулся на волне. — Шаллан, это я убил Садеаса.
Она моргнула, потом отстранилась и посмотрела ему в глаза:
— Что?!
— Это я убил Садеаса, — шепотом повторил Адолин. — Мы встретились в коридорах башни. Он начал оскорблять отца, рассказывая об ужасных вещах, которые собирался сделать с нами. И… я не выдержал. Не мог стоять и смотреть на его самодовольную красную морду. Поэтому я… напал на него.
— Значит, все это время, пока мы выслеживали убийцу…
— Это был я. Я тот, кого спрен скопировал в первый раз. Ни на миг я не переставал думать о том, что лгу тебе, отцу и всем. Благородный Адолин Холин, непревзойденный дуэлянт. Убийца. И Шаллан, я… Я не чувствую сожалений. Садеас был монстром. Он неоднократно пытался нас убить. Его предательство стало причиной смерти многих моих друзей. Когда я официально вызвал его на дуэль, он выкрутился. Он был умнее меня. Умнее отца. В конце концов Садеас бы выиграл. Поэтому я убил его.
Он притянул ее к себе еще крепче и тяжело вздохнул.
Шаллан вздрогнула, потом прошептала:
— Ну и молодец.
— Шаллан! Ты же Сияющая. Ты не должна оправдывать такое!
— Я не знаю, что должна. Только уверена, что мир стал лучше после смерти Тороля Садеаса.
— Отцу бы не понравилось.
— Твой отец — великий человек, которому, возможно, лучше не знать всего. Ради его же блага.
Адолин снова вздохнул. Ее голова была прижата к его груди, воздух входил и выходил из легких, и его голос звучал иначе. Более гулко.
— Да… да, возможно, — пробормотал он. — В любом случае думаю, что знаю, каково это — чувствовать, что ты врешь всему миру. Когда ты разберешься, что делать, скажешь мне?
Она прижалась к нему, слушая его сердцебиение, его дыхание. Шаллан чувствовала тепло Адолина.
— Ты так и не сказал, — прошептала она, — кого предпочитаешь.
— Это же очевидно. Я предпочитаю настоящую тебя.
— Но какая она?
— Та, с кем я сейчас разговариваю. Шаллан, тебе не нужно прятаться, не нужно подавлять свою суть. Может быть, ваза и треснула, но это означает, что лишь так она может показать, что внутри. И мне лично нравится то, что внутри.
Так тепло. Уютно. И поразительно незнакомо. Что это за умиротворение? Как называется это место, где нет страха?
Шум сверху все испортил. Отпрянув, она посмотрела в сторону верхней палубы:
— Да что же там устроил мостовичок?
— Сэр! Сэр! Нет, — убеждала морячка, туманный спрен, на ломаном алетийском. — Пожалуйста, нет!
Каладин проигнорировал ее, глядя в подзорную трубу, которую снял с цепи неподалеку. Он стоял на задней части высокой палубы, обыскивая небо. Тот Сплавленный следил за тем, как они покидали Селебрант. Враги найдут их в конце концов.
«Далинар в одиночестве. Окруженный девятью тенями…»
Каладин наконец-то вручил подзорную трубу встревоженной морячке. Подошел капитан корабля в мундире, в котором человеку, наверное, было бы неудобно, и взмахом руки велел спрену удалиться, что она и поспешила сделать.
— Я бы предпочел, — заявил капитан Нотум, — чтобы ты прекратил расстраивать мою команду.
— А я бы предпочел, чтобы вы отпустили Сил, — огрызнулся Каладин, через узы чувствуя ее беспокойство. — Как я уже сказал, Буреотец смирился с ее поведением. Она не совершила никакого преступления.
Спрен сцепил руки за спиной. Из всех, с кем им довелось повстречаться на этой стороне, спрены чести наиболее очевидно переняли человеческие манеры.
— Я мог бы снова запереть тебя, — пригрозил капитан. — Или даже бросить за борт.
— Да ладно? И что после этого будет с Сил? Она поведала мне, что потеря Сияющего очень плохо действует на спрена, с которым их связывают узы.
— Верно. Однако она оправится, и в целом это может быть к лучшему. Твои отношения с Древней дочерью… неприемлемы.
— Мы же не любовники.
— Хуже — ведь Узы Нахеля куда интимнее любых отношений. Духовная связь. Это не то, чем можно заниматься легкомысленно и без присмотра. Кроме того, Древняя дочь слишком молода.
— Молода? — переспросил Каладин. — Не ты ли только что назвал ее «древней»?
— Человеку трудно объяснить.
— А ты попробуй.
Капитан вздохнул:
— Наш народ был создан самим Честью тысячи лет назад. Вы именуете его Всемогущим, и… боюсь, он мертв.
— Логично, ведь это единственное оправдание, которое я могу принять.
— Человек, что за легкомыслие? Твой бог мертв!
— Он не мой бог. Но пожалуйста, продолжай.
— Что ж… — Нотум нахмурился; очевидно, он думал, что Каладину будет сложнее смириться с самой мыслью о том, что Честь мертв. — За некоторое время до смерти Честь перестал создавать новых спренов. Мы не знаем почему, но он попросил, чтобы Буреотец делал это за него.
— Ему потребовался наследник. Я слышал, что Буреотец в каком-то смысле образ Всемогущего.
— Скорее, слабая тень, — уточнил Нотум. — Ты… действительно это понимаешь?
— Понимаю? Нет. Но стараюсь следить за мыслью.
— Буреотец создал лишь горстку детей. Все они, за исключением Сильфрены, были уничтожены во время Отступничества и стали мертвоглазыми. Эта потеря тяжело ранила Буреотца, который на протяжении веков больше никого не создал. Когда же решился воссоздать спренов чести, то сотворил лишь десятерых. Среди них была моя прабабка; она создала моего деда, а тот — моего отца, а уже он — меня. Древняя дочь была вновь обнаружена лишь недавно, даже по вашим меркам. Спящей. Итак, в ответ на твой вопрос: да, Сильфрена и старая и молодая одновременно. Старая по форме, но молодая по уму. Она не готова иметь дело с людьми и уж точно не готова к узам. Я бы и сам не доверился чему-то такому.
— Думаешь, что мы слишком переменчивы, не так ли? Что мы не можем соблюсти свои клятвы?
— Я не высший спрен. — Капитан сплюнул. — И вижу, что разнообразие человечества дает вам силу. Ваша способность менять свое мнение, идти против того, во что вы когда-то верили, может оказаться большим преимуществом. Но без Чести узы с вами опасны. Никто не сможет в достаточной степени сдержать вашу силу — и вы способны устроить катастрофу.
— Как?
Нотум покачал головой, затем посмотрел в сторону, куда-то вдаль:
— Я не могу ответить. В любом случае тебе не следовало связывать себя узами с Сильфреной. Она слишком драгоценна для Буреотца.
— Как бы там ни было, ты опоздал примерно на полгода, — отрезал Каладин. — Так что лучше смирись.
— Нет, еще не поздно. Твоя смерть освободит ее, хоть и будет болезненна. Есть и другие способы, — по крайней мере, пока не прозвучал Пятый Идеал.
— Не могу себе представить, что ты готов из-за этого убить человека. Скажи мне правду, Нотум, в этом есть честь?
Спрен отвернулся, словно стыдясь.
— Ты же знаешь, что Сил нельзя держать в неволе, — тихо проговорил Каладин. — Ты тоже спрен чести и должен понимать, что она чувствует.
Капитан промолчал.
В конце концов Каладин стиснул зубы и отошел в сторону. Капитан не потребовал, чтобы он спустился, так что Кэл занял место в передней части верхней палубы, свесившись над носом корабля.
Держась одной рукой за флагшток, Каладин уперся ботинком в низкий борт и окинул взглядом море бусин. Сегодня он был в мундире, который сумел постирать предыдущей ночью. На борту «Пути Чести» людей разместили со всеми удобствами. Даже поставили устройство, которое производило много воды. Его — а может, и весь корабль, — скорее всего, сделали много веков назад, когда Сияющие еще странствовали по Шейдсмару вместе со своими спренами.
Корабль под ним поскрипывал, пока моряки меняли курс. Слева он видел землю. Пролив Долгобровый — по другую его сторону расположился город Тайлен. Мучительно близко…
Строго говоря, он больше не был телохранителем Далинара. Но, буря свидетельница, во время Плача Каладин едва не отказался от своего долга. Мысль о том, что сейчас Далинар нуждается в нем — в то время как сам Кэл в ловушке и не может помочь, — вызывала почти физическую боль. Он стольких людей подвел за свою жизнь…
«Жизнь прежде смерти. Сила прежде слабости. Путь прежде цели». Все вместе эти слова представляли собой Первый Идеал ветробегунов. Он произнес их, но не был уверен, что понял.