— Ты правда был одним из них? — спросил Моаш. — Ты был Вестником Всемогущего?
— Был, был, был… — Безумец сильно затрясся, его глаза широко распахнулись. — Был… нет. Нет, что это за смерть? Что это за смерть!
Съежившиеся беженцы зашевелились, и те, кто поумнее, поспешили прочь.
— Оно забирает меня! — закричал безумец, а потом уставился на нож в руке Моаша. — Что это такое?!
Он трясся еще мгновение, потом конвульсивно вздрогнул и замер. Когда Моаш вытащил желто-белый нож, тот оставил след из дыма, а у раны почернели края. Сияние большого сапфира на эфесе померкло.
Моаш бросил взгляд через плечо на Сплавленных, которые зависли в ночном небе позади дворца. Они не пошли на это убийство сами. Почему? Чего они боялись?
Моаш поднял нож, глядя на них, но радостных возгласов не услышал. Единственным звуком, который сопроводил его поступок, было неразборчивое бормотание людей, пытающихся заснуть. Других свидетелей, кроме этих сломленных рабов, не нашлось.
Так свершилась последняя смерть Йезриена. Яэзира. Йезерезе’Элина, короля Вестников. Героя мифов и преданий, величайшего из всех людей, что когда-либо жили.
Лопен прыгнул за скалу и ухмыльнулся, застигнув спрятавшегося там маленького спрена в форме листочка.
— Нако, я нашел тебя.
Руа превратился в наглого мальчишку лет девяти или десяти. Руа — так его звали, но Лопен, конечно, называл его «нако».
Руа взмыл в воздух в виде ленты из света. Четвертый мост разместился возле каких-то палаток у основания Тайлена, в Нижнем округе, прямо в тени стен. Здесь был большой медпункт, где лекари заботились о раненых.
— Лопен! — крикнул Тефт. — Перестань дурить и иди сюда, помоги.
— Я не дурю! — заорал Лопен в ответ. — Да я наименее дурной из всей компании! И вы все об этом знаете!
Тефт вздохнул, потом кивнул Питу и Лейтену. Вместе они аккуратными плетениями подняли в воздух платформу — большую, двадцать на двадцать футов. Она была заполнена ранеными, которым предстояло восстанавливаться. Трое мостовиков полетели с платформой к верхней части города.
Руа шмыгнул на плечо Лопена и превратился в миниатюрного юношу, а потом ткнул рукой в сторону мостовиков и попытался изобразить жест, которому его научил Лопен.
— Хорошо, — одобрил тот. — Но палец не тот. Нет! Это тоже неправильный палец. Нако, это же твоя нога.
Спрен адресовал жест самому Лопену.
— Вот так-то, — похвалил гердазиец. — Можешь поблагодарить меня, нако, за этот великий скачок в твоем обучении. Люди и маленькие существа, сделанные из ничего, часто испытывают приливы вдохновения рядом с Неповторимым Лопеном.
Он повернулся и неспешным шагом направился в палатку, полную раненых. Дальняя стена временного убежища была привязана прямо к красивой блестящей бронзовой части стены. Лопен надеялся, тайленцы оценили, насколько она красивая. Разве у какого-то другого города были металлические стены? Лопен собирался соорудить такую в своем дворце, когда построит его. Но тайленцы странные. Что еще можно сказать о людях, которые предпочитают жить на юге, в холоде? А местный язык звучит как перестук зубов.
В палатке находились раненые, которых сочли слишком здоровыми, чтобы удостоиться исцеления от рук Ренарина или Крадуньи, но все-таки нуждались в помощи лекаря. Никто из них, конечно, не собирался умирать прямо сейчас. Может, позже. Но в конце концов всем предстояло умереть «позже», так что, наверное, ничего страшного, что про них забыли и занялись бедолагами, у которых кишки отправились погулять.
Стоны и всхлипывания подсказывали, что перспектива не умереть прямо сейчас не очень-то их утешала. Ревнители делали что могли, но большинство настоящих лекарей расположились выше в городе. Армия Таравангиана наконец-то соизволила присоединиться к битве теперь, когда все простое — вроде смерти, которая не требовала большого мастерства, — было завершено.
Лопен прихватил свой ранец и прошел мимо Дрю, который складывал прокипяченные бинты. Даже столько веков спустя они по-прежнему делали то, что говорили Вестники. Кипячение убивало спренов гниения.
Он похлопал Дрю по плечу. Стройный алети поднял голову и кивнул Лопену. Глаза у него были красные. Любить солдата — нелегкое дело, и теперь, когда Каладин вернулся из Алеткара один…
Лопен двинулся дальше и в конце концов сел рядом с раненым на кушетке. Тайленец, с длинными бровями и забинтованной головой. Он глядел прямо перед собой, не мигая.
— Хочешь фокус? — спросил Лопен солдата.
Мужчина пожал плечами.
Лопен поднял ногу и уперся ботинком в кушетку раненого. У Лопена развязались шнурки, и — держа одну руку за спиной — он проворно ухватил их другой, обвернул вокруг кисти, перекрутил и крепко затянул, придерживая один конец второй ногой. Узел получился хороший, с милым бантиком. Даже симметричный. Возможно, ему стоит попросить ревнителя, чтобы тот написал об этом стихотворение?
Солдат не отреагировал. Лопен выпрямился, подтянул свой ранец, в котором что-то тихонько звякнуло.
— Не смотри на меня так. Это не конец света.
Солдат взглянул на него искоса.
— Ну ладно, ладно. В строгом смысле слова, может, и конец. Но для конца света все не так плохо, верно? Я-то думал, когда все закончится, мы погрузимся в ядовитое гнойное болото, нас одолеет злой рок, и каждый вздох будет мучительным, потому что сам воздух вокруг нас — кто бы сомневался — расплавится, и мы исторгнем из своих обожженных глоток прощальный вопль, вспомнив о том, когда нас в последний раз любила женщина. — Лопен постучал по койке солдата. — Мули, не знаю, как ты, но у меня легкие не горят. Воздух не кажется мне обжигающим, как расплавленный металл. Учитывая, как плохо все могло обернуться, тебе стоит за многое сказать спасибо. Помни это.
— Я… — Солдат моргнул.
— Просто помни мои слова. Эту тираду стоит пересказать женщине, с которой ты встречаешься. Здорово помогает. — Он покопался в ранце и достал прихваченную где-то бутылку тайленского лависового пива. Руа перестал метаться, подлетел к бутылке и изучил ее.
— Хочешь фокус? — спросил Лопен.
— Еще один?..
— Обычно я снимаю крышечку ногтями. Они у меня гердазийские, очень жесткие. У тебя слабенькие, как у большинства людей. Так что вот тебе фокус.
Лопен одной рукой закатал брючину. Прижал бутылку горлышком к ноге и быстрым движением скрутил крышечку. Потом протянул бутылку солдату.
Тот потянулся к ней обрубком правой руки — она заканчивалась выше локтя. Покосился на нее, поморщился и взял ее левой рукой.
— Если нужны какие-нибудь шутки, то у меня есть парочка, — сообщил Лопен, — которые я больше не могу использовать.
Солдат тихо пил пиво, и взгляд его перебежал к передней части палатки: вошел Каладин, излучая слабый свет, и о чем-то заговорил с лекарями. Вероятно, учил их, как делать свою работу.
— Ты один из них, — сказал солдат. — Сияющий.
— Конечно, — ответил Лопен. — Но не на самом деле. Я пытаюсь понять, как сделать следующий шаг.
— Следующий шаг?
— С полетами я разобрался, — объяснил Лопен, — и у меня есть спрен. Но я еще не знаю, умею ли я спасать людей.
Солдат посмотрел на свою бутылку:
— Я… думаю, у тебя неплохо получается.
— Это пиво, а не человек. Не путай. Досадная ошибка, но я никому не скажу.
— Как… Как к вам присоединиться? — спросил солдат. — Говорят… говорят, это исцеляет…
— Конечно, это исцеляет все, кроме содержимого камнепочки на конце твоей шеи. Как по мне, прекрасно. Я единственный здравомыслящий человек в этой компании. Это может быть проблемой.
— Почему?
— Говорят, надо быть сломленным, — сообщил Лопен, глядя на своего спрена, который описал в воздухе несколько кругов, а потом куда-то метнулся и спрятался. Лопену придется искать мальца, — впрочем, ему эта игра нравилась. — Знаешь ту высокую женщину, сестру короля? Чортану, чей взгляд способен переломить осколочный клинок? Она утверждает, что сила должна каким-то образом проникнуть в твою душу. Ну так вот, я пытался много плакать и жаловаться на ужасную жизнь, но, думаю, Буреотец знает, что я вру. Тяжело изображать печаль, когда ты Неповторимый Лопен.
— Я, наверное, сломлен, — тихонько проговорил солдат.
— Славно, славно! У нас еще нет тайленцев, а в последнее время, похоже, мы собираем по одному от каждого народа. У нас даже паршун есть!
— Можно просто попроситься к вам? — удивился солдат и глотнул пива.
— Конечно. Приходи. Следуй за нами. Это сработало для Лин. Но ты должен произнести Слова.
— Слова?
— «Жизнь прежде смерти, сила прежде слабости, путь прежде блинчиков». Это простые. А сложные вот такие: «Я буду защищать тех, кто не может защитить себя», и…
Внезапно Лопена окружил холод, и все самосветы в палатке мигнули и погасли. На камнях вокруг него выступил морозный узор, который частично исчезал под койками. Это была древняя эмблема ветробегунов.
— Чего? — Лопен вскочил. — Чего?! Сейчас?!
Он услышал далекий рокот, похожий на гром.
— Сейчас?! — повторил Лопен, грозя небу кулаком. — Я берег это для драматического момента, ты, пенхито! Почему раньше не прислушался? Мы же были готовы умереть и все такое прочее?
Он услышал далекий, очень отчетливый голос:
Ты был не совсем готов.
— Забери тебя буря! — Лопен изобразил двойной непристойный жест, обращенный к небу, он давно ждал возможности, чтобы должным образом использовать его в первый раз. Руа присоединился к нему, сделав тот же самый жест, а потом отрастил себе еще две руки, чтобы получилось убедительней.
— Мило, — похвалил Лопен. — Эй, ганчо! Я теперь полноправный Сияющий рыцарь, так что можешь начать поздравлять меня.
Каладин, похоже, ничего не заметил.
— Минуточку, — извинился Лопен перед одноруким солдатом и с гордым видом устремился туда, где Каладин разговаривал с посыльной.
— Уверена? — спрашивал он у письмоводительницы. — Далинар об этом знает?
— Сэр, он меня послал, — сказала женщина. — Вот карта, где отмечено место, о котором сообщили по даль-перу.