мологически, так и семантически этому имени индийского бога солнца, равно как и славянскому корню свят-/свет-, оказывается родственно исконное, как отмечает В. В. Иванов, имя хеттского бога солнца было Сиват (Siwatt — «день», что подтверждается урартским именем бога солнца Siwini, заимствованным, по-видимому, из хеттского языка, равно как и именами божества дневного светила Тиват и Тият в лувийском и палийском языках, родственных хеттскому)[261]. Вивасват был последним, восьмым сыном матери богов Адити и рождается на свет без рук и ног, гладким со всех сторон. Отголоски этого мифа встречаются нам уже в РВ:
Когда, о боги, как Яти,
Вы сделали набухшими (все) миры,
То спрятанное в море
Солнце вы извлекли наружу.
Восьмеро сыновей у Адити,
Которые рождены из (ее) тела.
С семерыми она присоединилась к богам,
Мартанду отбросила прочь.
С семерыми сыновьями Адити
Присоединилась к первому поколению.
К потомству, как и к смерти,
Она снова привела Мартанду.
В данном гимне бог солнца упоминается под именем Мартанда (буквально «птица», «птица на небе» в значении «солнце», или, по мнению других исследователей, «из мертвого яйца (происходящий)», подразумевающий под собой всё ту же птицу-солнце), что находит свои параллели и в славянской традиции, например, в приводимой в первой главе русской загадке о солнце, описывающей его в виде птицы. Этот космогонический текст повествует о спрятанном в море солнце, что символизирует архаичную причастность дневного светила к миру мертвых. Соответственно, и в двух последующих четверостишиях Мартанда, не признаваемый матерью и старшими братьями, олицетворяет восходящее и заходящее солнце, символизирующее собой как смерть, так и последующее возрождение. В свете этого становится понятным утверждение автора гимна о том, что мать привела Мартанду «к потомству, как и к смерти», что предполагает уже существование мифа о солнце-прародителе. Помимо этого данный гимн указывает на весьма архаичную связь дневного светила со смертью, окончательно реализовавшуюся в сыне Вивасвата Яме, ставшим первым человеком, который умер. Как отмечают исследователи, Вивасват первоначально стал прародителем людей и только потом сравнялся с богами и сам стал богом солнца. Его женой стала Саранью, которая родила ему близнецов, брата и сестру Яму и Ями, а затем создала свою копию Саварну (или Чхаю) и, обернувшись кобылицей, убежала от мужа. В некоторых версиях мифа бегство Сараньи мотивируется тем, что опа не в силах выдержать исходящий от мужа жар. Этот миф также фигурирует уже в ведийский период:
«Тваштар устраивает свадьбу для дочери», —
И вот сюда собирается весь свет.
Мать Ямы, привезенная домой
Жена великого Вивасвата, исчезла.
Они спрятали бессмертную от смертных.
Создав (женщину) такого же вида, они дали (ее)
Вивасвату.
А также она носила двоих Ашвинов,
когда это случилось.
И Саранья покинула двоих, образующих пару.
В этой версии мифа не супруга по своей воле покидает бога солнца — инициаторами подмены Сараньи выступают боги. Уже будучи беременной Аіпвинами, она уходит от мужа и своих первых детей — близнецов Ямы и Ями. Вивасват первоначально не заметил подмены, и от мнимой Сараньи у него родился сын Ману. Тем не менее Яма, с которым мачеха дурно обращалась, понял, что перед ним не его мать, и однажды в гневе даже поднял на нее ногу. В поисках своей подлинной жены Вивасват оборачивается конем, что лишний раз свидетельствует о солярной мифологической природе этого животного, находит все еще пребывающую в облике кобылицы Саранью и соединяется с ней, в результате чего рождаются близнецы Ашвины, тесно связанные с конями (само их название означает «обладающие конями» или «рожденные от коня») и утренними и вечерними сумерками. Если Ашвины становятся небесными божествами, то их братья Яма и Ману являются людьми, причем функции между ними распределяются следующим образом: Яма рассматривался как первый человек, который умер и стал царем умерших предков, а Ману — как первый человек, живший на земле, и царь людей.
Яма и Ями и индоевропейский миф об инцесте
Весьма показательны значения имен детей Вивасвата. Имя Ямы буквально означает «близнец», что объясняется тем, что у него есть сестра-близнец Ями. Как показывает сравнительное языкознание, легший в основу этого имени корень был весьма распространен у различных индоевропейских народов: «Само индийское имя Yama восходит к общеиндоевропейскому названию «близнеца», архаическому и.-е. q’emo-, др. инд. yama — «близнец», авест. усmа — «близнец», лат. geminus — «близнец», ср. ирл. emuin — «близнец», латыш, jumis — «сдвоенный плод», «сдвоенный колос», «сельскохозяйственное божество»[262]. Этимологически к этому перечню следует добавить и древнегреческий род прорицателей Иамидов из Элиды, упоминаемый Геродотом (V, 44). Первым сюжетом, связанным с этим персонажем, оказывается мотив инцеста, который предлагает совершить ему родная сестра. Миф об этом был зафиксирован еще в РВ, причем, что показательно, момент инцеста там отвергается и осуждается. Согласно утверждению сестры, «ведь еще в утробе прародитель создал нас двоих супругами» и «у (нашей) пары такое же родство, как у Неба и Земли» (РВ X, 10, 5 и 9). Последнее заявление Ями весьма показательно, поскольку в другом гимне (РВ 1,159,4) Небо и Земля также именуются братом и сестрой (jami), однако являются супругами. Исходя из того, что своим союзом они воспроизводят первоначальный брак Неба и Земли, Ями первая предлагает своему брату любовь:
Ко мне, Ями, пришла любовь к Яме,
Чтобы лечь с ним на совместное ложе.
Как жена мужу, хочу я отдать (свое) тело.
Да будем мы двое кататься туда-сюда,
как колеса колесницы!
Однако в период окончательного сложения текста данного гимна господствовали уже другие моральные нормы, и брат решительно отказывается от предложенной ему сестрой любви:
Никогда не стану я соединять (свое) тело с твоим телом!
Плохим называют (того), кто войдет к сестре.
Готовь себе любовные утехи с другим, чем я!
Твой брат, о прекрасная, не хочет этого.
Стоит отметить, что в самом начале гимна сестра в качестве причины любви к брату называет не свое желание, а стремление продолжить род:
Предусмотрительный хотел бы иметь внука
(своего) отца,
Представляя себе (своего) продолжателя на земле.
Поскольку в индийской мифологии наряду с Ману Яма и Ями были первыми людьми на земле, то, следовательно, других потенциальных супругов, о которых говорится в окончательной редакции гимна, у них не было, и изначально речь шла о том, чтобы породить человеческий род в целом.
О чрезвычайной древности этого ведийского мифа свидетельствуют его многочисленные соответствия у других индоевропейских народов, причем не только на уровне сюжета, но и в плане имени главного персонажа. Наиболее близкой аналогией ведийскому мифу является среднеиранское предание о браке Йимы со своей сестрой Йимак, послужившем прецедентом для подобных браков у зороастрийцев[263]. Из этого следует, что первоначально и у индийцев был вариант мифа, где инцест между братом и сестрой все-таки происходит и в результате его возникает человеческий род, причем существовал он в более раннюю эпоху, еще до сложения РВ, где инцест между братом и сестрой отрицается. В несколько иной трактовке этот же момент присутствует и в скандинавской мифологии, где великан Имир (буквально двойное (то есть двуполое) существо или близнец) благодаря своей муже-женской природе оказывается в состоянии в одиночку породить потомство:
Точной семантической аналогией скандинавскому Имиру оказывается упоминаемый Тацитом германский бог Туисто, являвшийся отцом первого человека Манна. Что касается дальнейших этимологических соответствий ведийскому Яме, то здесь следует назвать латышского Юмиса с его женой Юмалой и ребенком Юмаленем, а также кельтский миф о трех братьях-близнецах, носящих одно имя Финдеамна (Findcamna; eamnа, множ, число от др. ирл. еаmn — «близнец», родственное как др. инд. Yama, так авест. Yima), которых родная сестра уговорила сожительствовать с ней, чтобы не остаться бездетной. Предания об инцесте фиксируются и у тех индоевропейских народов, у которых не сохранились изначальные имена брата и сестры, указывающие на то, что они являются близнецами. В осетинских преданиях Сатана соблазнила и вышла замуж за своего брата, предводителя нартов Урызмага (мотив близнечности последнего присутствует и здесь, правда, не по отношению к своей сестре Сатане, а по отношению к брату Хамыцу). Следует упомянуть и древнехеттский миф о рожденных царицей Каниша (Яссы — древней столицы этого народа) тридцати сыновьях, которые, возмужав, вступают в брак со своими родными тридцатью сестрами-близнецами: «и она (то есть их мать) своих дочерей за своих сыновей выдала». Тем не менее один из близнецов пытается предостеречь своих братьев от совершения инцеста, что указывает на то, что в исторический период подобные браки осуждались у хеттов точно так