ы. Как уже отмечалось, иранская традиция не знает второго сына Вивахванта, и жертвоприношение хомой совершает сам отец Йимы. Если в Индии Яма был царем мертвых, а его брат Ману — царем людей, то «Авеста» однозначно называет Йиму верховным правителем всей земли. Описывая те блага, которые получали обращавшиеся к богине вод и плодородия Ардвисуре Анахите, «Ардвисур-Яшт» сообщает следующее:
Ей жертву приносил он,
Блестящий, богатый стадами Йима,
На вершине горы Хукарйа —
Сто коней, тысячу быков, десять тысяч овец.
И он просил ее:
«Даруй мне такую удачу,
О добрая, мощная Ардвисура Анахита,
Чтобы я наивысшим властителем над всеми
кишварами стал.
Над дэвами и людьми,
Над волшебниками и пери,
Над кавийским и карапанским властителями;
Чтобы я от дэвов спас
Как имущество, так и богатства,
Как урожай, так и стада,
Как покой, так и почет».
И даровала ему такую удачу
Ардвисура Анахита…[276]
Таким образом, и на иранском материале восстанавливается мифологемма о сыне солнца — верховном правителе на Земле. О характере его власти «Авеста» сообщает следующую интересную подробность. Отвечая на вопрос Заратуштры, проповедника новой веры, с кем из людей он беседовал до пего, бог сообщает ему следующее: «И сказал Ахура Мазда: «С Иимой прекрасным, богатым стадами, о праведный Заратуштра, с ним первым из людей я, Ахура Мазда, беседовал до тебя, Заратуштра, ему я объявил ее, религию Ахуры и Заратуштры. И ему, о Заратуштра, сказал я, Ахура Мазда: «Будь готов, о Йима прекрасный, сын Вивахванта, изучать и охранять мою религию». И ответил мне тот Йима прекрасный, о Заратуштра: «Я не создан и не учен тому, чтобы религию изучать и охранять». И ему, о Заратуштра, сказал я, Ахура Мазда: «Если ты не готов, о Йима, изучать и охранять мою религию, то взращивай мой мир и увеличивай мой мир. Будь готов стать защитником, охранителем и надсмотрщиком мира». И ответил мне тот Йима прекрасный, о Заратуштра: «Я, я буду твой мир взращивать, я буду твой мир увеличивать, я буду готов стать защитником, охранителем и надсмотрщиком мира. Да не будет под моим господством ни холодного ветра, ни горячего, ни болезней, ни смерти». И дал я, Ахура Мазда, ему два орудия: золоту стрелу и золотом украшенную плеть…»[277] Из этого примечательного диалога следует, что Йима, верховный правитель Земли, отказался стать религиозным пророком наподобие Заратуштры и хранителем веры, добровольно избрав себе роль светского правителя. Поскольку деление общества на три основных сословия уже существовало к моменту распада индоевропейского единства, это означает, что Иима сознательно отнес себя ко второму сословию воинов и правителей, сословию кшатриев, как они назывались в индоиранской традиции, не согласившись с первоначальным предложением бога избрать себе роль жреца, принадлежавшего к первому сословию. И вновь весьма точную аналогию этого мы видим в Древней Индии, где утверждалось, что седьмой Ману, сын Вивасвата, был кшатрием по рождению[278]. Тем не менее Ахура Мазда соглашается с выбором Йимы и вручает ему два золотых орудия, вновь косвенно подчеркивающих солярный характер этого правителя. Мы видим также, что в своей речи сын Вивахванта объявляет о своем стремлении защитить подвластный ему мир от неблагоприятных ветров, болезней и смерти, и из приводившихся выше других авестийских текстов следует, что, по крайней мере на время, Йиме удалось добиться своей цели. Наконец, брак Йимы со своей сестрой Иимак в иранской мифологии находит свое соответствие в стремлении Ями сочетаться браком со своим братом Ямой в Индии.
Хоть осознание собственной светоносности и не проявляется в Иране так отчетливо, как в Индии, однако солярные черты мы видим как у Йимы, воспринимавшегося иранскими ариями некогда в качестве первопредка[279], так и у Гайомарта, считавшегося первым человеком в другом варианте иранской мифологии. При описании создания последнего богом «Бундахишн» констатирует: «Шестым он изготовил Гайомарта, сверкавшего как солнце…»[280] Когда же этот первый человек был убит духом зла, то семя его, из которого произошло последующее человечество, было очищено солнечным светом. В более позднюю эпоху в книге «Ноурузнома» сообщалось, что Гайомарт или Каюмарс, как стали называть этого первого человека в Средние века, установил деление солнечного года на двенадцать месяцев[281] — деяние, приписываемое славянским переводчиком Иоанна Малалы отечественному Дажьбогу. Если к этим данным мифологии оседлых иранцев добавить образ солнца, единственного владыки ираноязычных кочевников-массагетов, равно как то, что первоначально олицетворявший общину иранцев Митра стал впоследствии богом солнца, то все эти факты в своей совокупности свидетельствуют об определенном мирочувствовании и позволяют высказать предположение, что у ираноязычных народов некогда был если и не миф о своем солнечном происхождении, то, во всяком случае, четко выраженная тенденция к его созданию. Отголосок этого представления мы встречаем и в зороастрийской традиции, где приверженцы этой религии так говорили о себе: «Мы теми хотим быть, кто весь мир светом озарит»[282]. Хоть данное утверждение и является результатом вторичного переосмысления своей сущности в контексте религиозно-этического учения Заратуштры, тем не менее в основе его лежит более древнее представление иранцев о самих себе как светоносных существах. Подтверждение подобной интерпретации мы видим у северных ираноязычных кочевников, не подвергшихся влиянию зороастризма. Так, одно из аланских племен называлось роксоланами. В. И. Абаев, сближая первую часть их самоназвания с др. иран. rauxsna — «свет», «светить», перс, ruxs — «сияние», согд. roxsn — «светлый», осет. roxs — «свет», «светлый», понимает это слово как «светлые аланы». В связи с этим традиционным пониманием названия роксолан Н. Н. Лысенко справедливо замечает: «Представляется однако, что такая трактовка этнонима («светлые аланы») не совсем точна, поскольку подменяет несомненно сакральный, духоподъемный аспект этнонима дежурным указанием на физический тип роксоланов (светлые — т. е. белокурые, блондины). Известно, что у других иранских народов присутствие божественного начала, прикосновенность к божеству, царство небожителей ассоциировалось со светом, с могучим источником божественного сияния, царством вечного света. Поэтому этноним «роксоланы» следует буквально переводить как «сияющие светом аланы», «испускающие свет аланы», «светозарные аланы»[283]. Тот факт, что данное представление независимо друг от друга встречается нам у оседлых и кочевых иранцев, говорит о том, что данный миф о своем собственном солнечном происхождении или тенденция к его созданию существовали еще до разделения предков иранцев на северных и южных, кочевников и оседлых.
В свете тесных праславяно-скифских контактов для нас представляет несомненный интерес тот факт, что культ Йимы был зафиксирован не только у оседлых иранцев, живших на территории Персии, но и у иранцев-кочевников, обитавших в Северном Причерноморье и непосредственно контактировавших с нашими далекими предками. «Отец истории» Геродот сообщает нам следующие сведения о пантеоне этих кочевников: «Скифы почитают только следующих богов. Прежде всего — Гестию, затем Зевса и Гею (Гея у них считается супругой Зевса); после них — Аполлона и Афродиту Небесную, Геракла и Ареса. Этих богов признают все скифы, а так называемые царские скифы приносят жертвы еще и Посейдону. На скифском языке Гестия называется Табити, Зевс (и, по-моему, совершенно правильно) — Папей, Гея — Апи, Аполлон — Гойтосир, Афродита Небесная — Аргимпаса, Посейдон — Фагимасад (еще одно возможное написание Тагимасад. — М. С.)».[284] Появление в пантеоне степных кочевников, никак не связанных с мореходством, божества, сопоставимого с древнегреческим богом моря, кажется весьма странным на первый взгляд. Однако в Греции Посейдон был связан не только с одной водной стихией: в Фессалии его почитали как Гиппия, т. е. «конного», причем эта его черта весьма архаична: уже в ХXII гомеровском гимне Посейдон наделяется двумя функциями — укрощением диких коней и спасением кораблей от крушения. С другой стороны, в Афинах, по одной из версий мифа, он считался божественным отцом Тесея, а в соседнем Трезепе, как сообщает Павсаний (II, 30,6), Посейдон почитался как «царь» (само имя Посейдон, дорийск. Poteidan было образовано из сочетания двух слов: potei — «владыка» и daon — «водный», обозначая в совокупности «владыка вод»). Исходя из этого, мы можем предположить, что сопоставленное с Посейдоном загадочное скифское божество должно было быть связано с конями и царской властью, что точно соответствует как условиям быта этих кочевников причерноморских степей, так и бытованию его культа лишь в среде царских скифов. Окончательную ясность в данный вопрос вносит лингвистический анализ имени этого божества, предпринятый Д. С. Раевским. Отчленив от приводимого Геродотом имени первую часть «таг», исследователь так расшифровал составляющее ядро имени «имасад»: «Здесь, на наш взгляд, легко угадывается Yima Xšaēta «Авесты», Джемшид более поздних иранских источников, Йима Светлый»[285]. Что касается первой части имени, то оно сопоставимо со скифским taka — «быстрый», указывающим на конский культ (неразрывно связанный с солнечным культом у родственных скифам массагетов), в результате чего все имя упоминаемого Геродотом божества означает Быстрый Йима Хшаета. Такое точное совпадение сравнительно-мифологических и филологических данных подтверждает правильность предпринятой Д. С. Раевским расшифровки загадочного имени. Весьма показательно, что культ легендарного первого правителя был распространен, как подчеркивает «отец истории», л