ишь среди царских скифов, занимавших главенствующее положение в обществе этих кочевников. Поскольку Гекатий Милетский упоминает «иамов, народ скифский», можно было бы осторожно предположить, что Йима у североиранских кочевников мог выступать не только как родоначальник царской династии, но и как первопредок по крайней мере части этих племен, однако это предположение не подтверждается другими данными по скифской мифологии и может рассматриваться как еще нуждающаяся в доказательстве гипотеза. Тот факт, что Йима был объектом культа не только у оседлых иранцев, но и у обитавших в Северном Причерноморье иранцев-кочевников, представляет для нас особую значимость в свете тесных праславяно-скифских контактов в мифологической области, показывая, что на религиозные представления наших далеких предков могло влиять не только североиранское обозначение божества, но и представления их соседей об имеющем солярную природу первопредке человеческого рода, ставшего одновременно и основателем царской династии.
Колоксай скифской мифологии
Стоит при этом отметить тот факт, что помимо Йимы скифская мифология знает еще одного солнечного владыку — Колоксая. Сведениям о нем мы обязаны все тому же любознательному Геродоту, разузнавшему и записавшему бытовавшее о нем предание: «По рассказам скифов, народ их — моложе всех. А произошел он таким образом. Первым жителем этой еще необитаемой тогда страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена (я этому, конечно, не верю, несмотря на их утверждения). Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксаис, Арпоксаис и самый младший — Колоксаис. В их царствование на Скифскую землю с неба упали золотые предметы: плуг, ярмо, секира и чаша. Первым увидел эти вещи старший брат. Едва он подошел, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил, и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем. Так жар пылающего золота отогнал обоих братьев, но, когда подошел третий, младший, брат, пламя погасло, и он отнес золото к себе в дом. Поэтому старшие братья согласились отдать царство младшему.
Так вот, от Липоксаиса, как говорят, произошло скифское племя, называемое авхатами, от среднего брата — племя катиаров и траспиев, а от младшего из братьев — царя — племя паралатов. Все племена вместе называются сколотами, т. е. царскими. Эллины же зовут их скифами.
Так рассказывают скифы о происхождении своего народа. Они думают, впрочем, что со времен первого царя Таргитая до вторжения в их землю Дария прошло как раз только 1000 лет. Упомянутые священные золотые предметы скифские цари тщательно охраняли и с благоговением почитали их, принося ежегодно богатые жертвы. Если кто-нибудь на празднике заснет под открытым небом с этим священным золотом, то, по мнению скифов, не проживет и года. Поэтому скифы дают ему столько земли, сколько он может за день объехать на коне. Так как земли у них было много, то Колоксаис разделил ее, по рассказам скифов, на три царства между своими тремя сыновьями. Самым большим он сделал то царство, где хранилось золото»[286]. Согласно этой версии мифа, скифы произошли в результате союза бога неба и дочери водного божества. Таргитай, первый человек, олицетворял собой весь видимый мир. Во второй части имен всех его сыновей отчетливо прослеживается индоиранский корень «ксай» — «царь», а что касается первой части их имен, то они означают соответственно «гора», «(водная) глубина» и «солнце», т. е. в совокупности образуют собой трехчастную структуру физического мира по вертикали. Главенство среди трех братьев-царей позволяют выявить упавшие с неба чудесные предметы. Как неоднократно отмечали исследователи скифской мифологии, в своей совокупности золотые вещи символизируют собой три сословия: ярмо с плугом являются орудием труда земледельцев, секира — оружием воинов, а чаша — принадлежностью жрецов. Подобная семантика предметов подкрепляется и названиями племен, произошедших от каждого из братьев. Паралаты, потомки Колоксая, — это военная аристократия, генетически родственная Парадатам (наиболее вероятное значение «первозаконники», «установители первых социальных норм», как считает Л. А. Лелеков, или же «впереди поставленные», «созданные, чтобы быть первыми», по мнению Г. М. Бонгард-Левина и Э. А. Грантовского), первой царской династии в Иране, речь о которой идет еще в «Авесте». Произошедших от старшего брата Липоксая авхатов В. И. Абаев объясняет через скифское vahu-ta — «хорошие», «благие» и соотносит со жречеством. В названии же племени траспиев Ж. Дюмезиль выделяет иранский корень aspa — «конь» и переводит как «обладающие стадами сильных, здоровых коней», т. е. скотоводов, представителей третьего сословия. Таким образом, природная структура мира, первоначально символизируемая тремя сыновьями Таргитая, дополняется трехчастной социальной структурой, возводящейся к тем же трем братьям. Тот факт, что упавшие с неба священные предметы не делятся между братьями, исходя из олицетворяемых ими социальных функций, а в своей совокупности после выявляющего божественную волю испытания попадают в руки одного только младшего сына Таргитая, символизирует переход верховной власти именно к Колоксаю (буквально царю-Солнцу) и происходящему от него сословию военной аристократии. Наконец, несомненную ценность для нашего исследования представляет и тот факт, что у Колоксая было три сына, между которыми он разделил свое царство. Поскольку сам родоначальник царской династии в природном плане олицетворял собой солнце, то происходившие от него потомки, несомненно, должны были именоваться Солнечной династией, представители которой правили не только в далекой Индии, но и в непосредственно граничащей с нашими далекими предками Скифии. Детально исследовавший мифологию этих ираноязычных кочевников Д. С. Раевский приходит к следующему выводу в интересующей нас области: «…можно говорить о существовании в Скифии представления о солярной природе личности царя»[287].
Поскольку сюжеты, изложенные в мифе о Колоксае, явно не совпадают с сюжетами, известными нам об иранском Йиме или индийском Яме, естественно, возникает вопрос как соотносятся между собой две эти мифологические традиции о родоначальниках Солнечной династии. Культ Йимы был распространен только среди так называемых царских скифов, которые, как отмечает Геродот, первоначально обитали в Азии, были вытеснены оттуда и, вторгшись в Северное Причерноморье, разгромили обитавших там киммерийцев. Именно в среде «доскифского», киммерийского населения Восточной Европы, как полагает Д. С. Раевский, и сложился миф о Колоксае, воспринятый впоследствии победителями. С другой стороны, наличие в перечне упавших с неба золотых предметов плуга и ярма косвенно указывает на то, что данный миф если и не сложился, то, во всяком случае, был ближе скорее той части населения восточноевропейского региона, которую Геродот называет скифами-пахарями, чем собственно царским скифам-кочевникам. Существование двух параллельных мифов о родоначальниках Солнечной династии говорит о глубоких корнях данной мифологеммы у ираноязычных народов и той значимости, какую они придавали сакральному происхождению своих властителей.
Представления о солярной сущности власти у других индоевропейских народов
За пределами индоиранского мира развернутые представления о Солнечной династии встречаются нам еще у хеттов. В молитве царя этого народа во время чумы встречается следующий официальный титул правителя хеттов: «Так говорит Мурсилис, Мое Солнечное Божество, Великий царь»[288]. Отождествление себя с дневным светилом многократно повторяется и в «Летописи Мурсилиса II», правившего в конце XIV века до н. э.: «Люди города Ацци прежде тревожили войска Моего Солнца»; «Я, Мое Солнце, услышал такие речи…»; «И я, Мое Солнце, отдал тогда распоряжение своим войскам»; «Но я, Мое Солнце, с ними сразился»[289]. Насколько происхождение правящей династии от божества дневного светила было типично для жившей в Азии восточной части индоевропейцев, настолько же оно было чуждо обитавшей в Европе западной части этой языковой семьи. Несмотря на отдельные отголоски этого мифа, он, оказывается, достаточно чужд греческой, римской, кельтской и скандинавской традициям, зачастую возводящим происхождение своих царей к верховным божествам в соответствующем пантеоне, но отнюдь не к богу солнца. Гораздо в более позднюю эпоху греческий оратор и философ-киник Дион Хрисостом (родился в Вифинии около 40 г. — умер в 120 г. н. э.) в своей речи о царской власти сравнивал царя с трудящимся ради жизни на Земле Солнцем, без которого все разрушилось бы и космос обратился бы в хаос. Что касается Рима, то там связь правителя с дневным светилом начинает впервые декларироваться лишь в императорский период, во время правления Антонина Гелиогабала в 218–222 гг. н. э. Античные источники сообщают о нем следующее: «Был он жрецом Гелиогабала, или Юпитера, или Солнца и присвоил себе имя Антонина… Прежде он назывался Барием, а затем Гелиогабалом, потому что был жрецом бога Гелиогабала, которого он привез с собой из Сирии…»[290] и культ которого пытался сделать единственным в Римской империи. Как отмечают исследователи, первоначально сирийский бог Элигабал, покровитель города Эмесы, был не богом солнца, а «богом гор» и лишь позднее, в эпоху религиозного синкретизма, из-за созвучия с греческим богом дневного светила был с ним отождествлен и в короткий период правления императора Гелиогабала почитался как Deus Sol Elagabalus. Тем не менее попытка превратить его культ в общеримский полностью провалилась, и о ней забыли практически немедленно после свержения самого эксцентричного императора. Из числа других подобных примеров стоит вспомнить, что много веков спустя во Франции Людовик XIV (1643–1715 гг.) носил полуофициальный титул «король-солнце». Все эти немногочисленные примеры показывают, что для западной половины индоевропейского мира миф о боге солнца — прародителе правящей династии был полностью чужд. Немногочисленные исключения лишь подтверждают общее правило, да и носят либо весьма поздний характер, как в случае с правителями Римской империи и Французского королевства, свидетельствующий об отсутствии подобной исконной традиц