1433 г., Nobilis Muszyk — в 1467 г., a также белорусская фамилия Мужау[320]. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что в первых двух случаях личное имя Мужик принадлежит представителям правящего сословия — воеводе или просто знатному человеку. В этой связи следует вспомнить, что и др. русск. мужъ означал не только мужчину, человека вообще или лично свободного индивида, но также зачастую и именитого, почтенного человека, воина из княжеской дружины или приближенного царя, короля или князя[321], обозначая подчас наиболее привилегированную часть свободного населения: «и тьгда съвъкоупивъшеся вси людие паче же больший и нарочитии моужи»[322]; с другой стороны, словен. moz имело два значения: «мужчина; муж, супруг» и «член правления (городской или сельской) общины»[323]. Весьма вероятно, что все эти случаи являются отголосками былой связи этого слова с обозначением титула славянского верховного правителя, которая была настолько древней, что успела основательно забыться уже к эпохе Средневековья. Кроме того, под 1141 г. французский хронист Альберик упоминает некоего «короля Руси» по имени Мусух, мужа польской княжны Риксы и отца Софьи, будущей королевы Дании[324]. Поскольку никакого князя со сколь-нибудь похожим именем в Киевской Руси никогда не было, следует согласиться с мнением А. Г. Кузьмина, относящего это известие к западнославянскому племени русов-ругов. Поскольку сходство этого имени с Мусокием византийских авторов несомненно, мы имеем три случая использования интересующего нас термина во всех трех регионах славянского мира, разделенного между собой в двух последних датируемых случаях шестью столетиями. Столь устойчивая традиция, безусловно, свидетельствует как о древности ее возникновения, так и об особом значении данного имени — титула, дававшегося славянским правителям даже высокого ранга весьма редко.
Если изложенная выше гипотеза в отношении истинного значения титула царя волынян и имен Мусокия с Мусухом соответствует истине, то тот факт, что верховный правитель славян назывался «мужик», находит себе разительную аналогию в лице уже упоминавшегося выше индийского Ману, имя которого буквально означает «человек», «мужчина» (др. инд. Мали). С чисто филологической точки зрения имя сына Вивасвата полностью соответствует слову «мужчина» в германских языках: др.-в. нем. mann, др. исл. mannr, нем. Mann, готск. Manna, англ. Man, а также авест. manus[325]. Выше уже был показан общеиндоевропейский характер подобных представлений, где чисто филологические совпадения дополняются мифологическими. Мужчина-Ману является прародителем и первым царем в индийской традиции, Тацит приводит предание про Манна, «прародителя и праотца» германцев, есть немногочисленные сведения и о родоначальнике фригийцев Μανηζ-. Если приводимый Масуди титул «мажек» верховного царя волынян действительно являлся искаженным славянским мужик, то в контексте индо-германских параллелей этот термин имел значение «(перво)человек» и в свете рассмотренного выше мифа о происхождении славянских князей от солнца являлся точным соответствием индийского Ману, сына Вивасвата, прародителя человечества и его первого правителя, давшего начало Солнечной династии. От той эпохи, относимой славянской мифологией к «началу времен», за исключением записанных иноземными авторами отдельных фрагментов славянской традиции, у нас практически не осталось никаких прямых источников, однако, используя сравнительно-мифологический метод, мы можем постараться вычленить из более поздних памятников данные, относящиеся к протогосударству волынян и его верховному правителю.
О существовании развитого культа Дажьбога в «царстве волынян» однозначно говорит то, что посвященная этому богу песня «Ой ти, соловейку», текст которой был приведен в первой главе, была записана на Волыни во второй половине XX в. Об этом же косвенным образом свидетельствует и то, что, как отмечает В. В. Седов, захоронения пражско-корчакской культуры совершались исключительно по обряду трупосожжения, а данный обряд был тесно связан с солярными верованиями. Упоминающийся в этой песне вырей, заимствованный из иранского языка, указывает на Волынь как на зону славяно-скифских контактов. Поскольку одним из значимых деяний Ману и отца Йимы Вивахванта в индоиранской традиции было изготовление священного напитка, стоит отметить, что с филологической точки зрения индийское слово сома и иранское хома (хаома), безусловно, родственны русскому хмель. Это, естественно, не свидетельствует о тождественности растений, из которых они изготовлялись, однако наличие данного корня в русском языке достаточно показательно.
Цветовая символика Волыни и соседних земель в контексте цветовой символики трех сословий индоевропейского общества
Обращает на себя внимание и цветовая символика Вольти, способная поведать нам кое-что и о внутреннем устройстве самого первого славянского протогосударства. На западе Вольти находился уже упоминавшийся выше город Червен (от др. русск. чьрвьнъ — «красный»), уже достаточно рано ставший центром прилегающей к нему территории, называвшейся в летописях «Червенскими городами» или «Червенской землей». С XV в. эта территория у польских и западноевропейских авторов именуется Червонной (т. е. Красной) Русью. На южной окраине Волыни находилась Белзская земля, также названная от главного города данной территории. Что касается самого Белза, то его название О. Н. Трубачев объясняет из ятважского bilsas — «белый». Если с данной этимологией согласны не все исследователи, то бесспорным представляется тот факт, что юго-западнее собственно Волыни находилось Галицкое княжество, образовавшееся на землях племени белых хорватов. Наконец, к северо-востоку от Волыни, на территории современной Белоруссии, находилась территория, которая с XIV в. упоминается в источниках как Черная Русь. Поскольку эпитет черный обозначал состояние зависимости, угнетения (в XVI в. «Черной Русью» поляки называли подвластную им часть восточнославянских земель, а «Белой Русью» — независимую от них Московскую Русь), то обычно образование данного названия связывают с образованием Великого княжества Литовского, захватившего в XIII в. эту территорию. Хоть в державу литовских князей вошли и многие другие русские земли, однако название Черной закрепилось лишь за сравнительно небольшой территорией в верховьях Немана, что заставило многих исследователей предположить более древнее происхождение данного названия. Так В. И. Пичета полагал, что Черная Русь была особым этническим ядром, где встретились полоцкие кривичи, припятские дреговичи и литовцы, И. Д. Беляев связал ее с колонизацией земель дреговичей полочанами, а Е. Ф. Карский попробовал объяснить ее черными кафтанами жителей этих мест, в отличие от белорусов, носящих в основном белые одежды. Ни одно из этих объяснений так и не стало общепринятым, однако нас интересует тот факт, что вокруг Волыни, определяемой восточными авторами в качестве славянской прародины и нахождения верховного царя всех славянских народов, выстраивается система из белого, красного и черного цветов. Хоть цветовая характеристика всех этих земель была зафиксирована в разное время (для Червонных городов и белых хорватов — в дохристианскую эпоху, для Черной Руси — в XIV в.), однако о глубоких корнях и устойчивости этих объединенных в систему из трех составных частей представлений свидетельствует тот факт, что в XIV–XVI вв. как в отечественных, так и в зарубежных источниках вновь возникает триада Белая — Червонная — Черная Русь, где под первым членом понимается уже Русь Московская. Повторяемость цветовых характеристик различных частей восточнославянской территории на протяжении более чем полтысячелетия говорит о том, что способ данной классификации зародился у наших предков достаточно рано. Чем же было вызвано устойчивое сочетание этих трех цветов? Поскольку отечественные письменные памятники не позволяют ответить на этот вопрос, исследователями было высказано немало гипотез, большинство из которых сводится к тому, что эта цветовая система была заимствована европейцами от тюркских или монгольских племен, либо же оппозиция белый — черный обозначает свободный — несвободный, а белый — красный соответственно север — юг и т. п. Тем не менее ни одна из этих гипотез удовлетворительно не объясняет происхождение названий пограничных с Волынью земель, фиксируемых русской летописью весьма рано.
Вместе с тем нельзя не заметить, что эти три цвета славянского протогосударства весьма точно совпадают с цветовой характеристикой индийских сословий-варн:
Так, владыка существ, Брама, создал сперва браминов,
Развивавшихся собственной силой и воссиявших
светом
Творца света (Солнца);
Затем правду, долг (дхарму), подвиг (тапас) и вечное
Брахмо,
Небесную чистоту, нравственность установил владыка.
<…>
У браминов белая, у кшатриев кроваво-красная краска;
У вайшьев желтая, у шудр черная (краска).
<…>
Без различия варн этот мир преходящий весь
браминским
Брама некогда произвел, но делами окрасились (варны).
Резкие и гневливые, любители вожделенья,
насилия, наслаждений,
Нарушив свой долг и обагрив кровью руки,
до состояния кшатриев дошли такие брамины.
Желтые, занимающиеся скотоводством, живущие
земледелием
…не устояв в своем законе, пришли к состоянию
вайшьев.
Жадные, любители неправедности, врежденья,
живущие разной работой,
Черные, утратившие чистоту, пришли к состоянию
шудр (такие) брамины.[326]