Итак, мы видим, что белый цвет соответствовал в Индии сословию браминов-жрецов, красный — воинам-кшатриям, желтый — вайшьям, т. е. земледельцам и скотоводам, а черный — порабощенному ариями местному населению, отнесенному к низшему сословию шудр. Поскольку наличие четвертой варны являлось индийской спецификой и индоевропейское общество первоначально делилось лишь на три основных сословия, мы можем предположить, что черный цвет первоначально соответствовал третьей варне, занимавшейся производством материальных благ. Хоть приведенный текст «Махабхараты» приписывает подобное разделение общества богу Браме, тем не менее, как отмечалось в предыдущей главе, тот же самый эпос в другом месте отмечал, что введение варн было произведено Ману.
Трудами Ж. Дюмезиля было показано, что деление на три сословия было свойственно индоевропейцам еще в эпоху их общности, и мы можем предположить, что к тому же времени восходит и цветовое обозначение этих трех сословий. Однозначно мы можем констатировать существование этих цветовых характеристик для эпохи индоиранской общности. Так, римский поэт Валерий Флакк, воспользовавшийся для своей «Аргонавтики» независимыми от Геродота источниками по скифской мифологии, отметил, что вся фаланга Колакса (Колоксая Геродота) «носит на резных покровах Юпитеров атрибут — разделенные на три части огни»[327], а у его брата Авха (соответствующего Липоксаю Геродота, прародителя жрецов-авхатов) были белые от рождения волосы, указывающие на принадлежность данного персонажа к жречеству. Таким образом, и у кочевников-скифов белый цвет соответствовал сословию жрецов, а красный, цвет огня, — воинов-паралатов. Поскольку цветовые характеристики двух высших сословий у скифов и индийцев, не имевших между собой никаких контактов в историческую эпоху, полностью совпадают, мы вправе датировать данную традицию как минимум эпохой индоиранской общности. Аналогичным образом цветом одежды различались между собой представители трех сословий в Иране: жрецы носили белые одежды, воины — красные, земледельцы — синие.[328] В том случае, даже если соотнесенность трех основных сословий с цветами и не является наследием индоевропейской эпохи, то, в силу непосредственного соседства ираноязычных кочевников с праславянами и того влияния, которое первые оказали на религиозную жизнь вторых, мы можем отнести появление данных цветовых характеристик к периоду скифо-славянских контактов.
Естественно, возникает вопрос: существовали ли соответствия между тремя цветами и тремя сословиями славянского общества? О связи белого цвета с сакральным началом в славянской языческой традиции красноречиво говорит целый ряд данных. Гельмольд, описывая в XII в. обычаи полабских славян, приводит одну интересную подробность: «Есть у славян удивительное заблуждение. А именно: во время пиров и возлияний они пускают вкруговую жертвенную чашу, произнося при этом, не скажу благословения, а скорее заклинания от имени богов, а именно доброго бога и злого, считая, что все преуспеяния добрым, а все несчастья злым богом направляются. Поэтому злого бога они на своем языке называют дьяволом, или Чернобогом, то есть черным богом»[329]. Кто же у полабских славян был антагонистом зловещего Чернобога? Логично предположить, что им должен был быть Белый бог. С учетом того, что у лужицких сербов одна из гор называлась Черный бог, а другая — Белый бог, это предположение превращается в уверенность, и для западных славян восстанавливается имя Белбог или Белобог. Персонаж с аналогичным названием присутствовал и в восточнославянской мифологии, что подтверждается как именем бога Белуна, память о котором бытовала в Белоруссии вплоть до XIX в., так и находившимся недалеко от Москвы топонимом Белые Боги, само множественное число в названии которого однозначно указывает на его возникновение в языческую эпоху. Предание о нем было записано в бассейне р. Вори около города Радонеж, расположенного на дороге из Москвы в Переяславль. Помимо этого можно назвать Белую Гору неподалеку от столицы Чехии, Белоозеро с одноименным названием города на севере Руси и находящийся на юге нашей страны город Белгород, названный так, по одной из версий, в честь языческого Белбога. В данном контексте глубоко символичным представляется и название столицы Сербии — Белград. Следует вспомнить и святой Белый остров или остров Буян, фигурирующий в русских заговорах в качестве максимально сакрального места на нашей планете. Белый был цветом жреческого сословия, причем примеры этого мы видим на противоположных концах славянского мира: немецкие авторы отмечают, что в западнославянском городе Велегоще местный священнослужитель отличался от остального народа белой одеждой, а на миниатюре отечественной Радзивилловской летописи к описанию языческого восстания в Новгороде в 1071 г. восточнославянский волхв также изображен в длинной белой одежде. Традиция обозначения сакрального начала белым цветом продолжилась и в христианскую эпоху, перенося данную цветовую характеристику на объекты новой религии. В качестве примера можно привести находящийся неподалеку от Киева на р. Рось город Белая Церковь, впервые упоминаемый в летописях под 1155 г. Много веков спустя, уже после освоения Сибири, среди русских крестьян возникает легенда о существовании там некой святой страны, своего рода аналога Шамбалы, не имеющей ничего общего с христианскими представлениями. Эта чудесная страна получает в народе название Беловодья, и многие смельчаки с риском для жизни пытались найти путь туда. Подобная устойчивая традиция обозначать белым цветом сакральное начало, фиксируящаяся, несмотря на смену религии, на протяжении более чем полутысячелетия, свидетельствует не только об ее чрезвычайной жизнестойкости, но и о зарождении ее у наших предков в весьма ранний период, который, с учетом индоевропейских параллелей, можно датировать эпохой индоевропейской общности.
Белые хорваты и сербы
Особый интерес вызывают граничившие на юго-западе с Волынью белые хорваты. Нестор впервые упоминает их в недатированной части своей летописи при описании Дунайской прародины славян: «И от тѣхъ Словѣнъ разидошася по землѣ, и прозвашася имены своими, гдѣ сѣдше на которомъ мѣстѣ, яко пришедше сѣдоша. на рѣцѣ имянемъ Марава. и прозва-щася Морава, а друзии Чеси нарекошас. а се ти же Словѣни. Хровате Бѣлии. и Серебь. и Хорутане. Волхомъ бо нашедшемъ на Словѣни на Дунаиския. (и) ж сѣдшемъ в них. и насилящемъ имъ. Словѣни же ови пришедше сѣдоша на Вислѣ, и прозвашася Ляхове»[330]. Как видим, белые хорваты упоминаются совместно с сербами, а, судя по порядку перечисления других племен, в непосредственной близости от них находились чехи, хорутане и поляки. Сразу после хорутан идет упоминание о насилиях, чинимых славянам волохами, в которых различные исследователи видят кельтов или римлян. Второй раз в летописи хорваты упоминаются при перечислении восточнославянских племен в непосредственной близости от волынян-дулебов: «И Вятичи, и Хрвате. Дулѣби живяху по Бу гдѣ ныне Велыняне…»[331] Помимо русского летописца Нестора единственным автором, упоминающим белых хорватов, является византийский император X в. Константин Багрянородный, пользовавшийся двумя различными источниками при описании их земли. Впервые он упоминает их в связи с переселением части их племени на Балканы: «Хорваты же жили в то время за Багиварией (Баварией. — М. С.), где с недавнего времени находятся белохорваты. Один из родов, отделясь от них, а именно пять братьев: Клука, Ловел, Косендцис, Мухло и Хорват и две сестры, Туга и Вуга, — вместе с их народом пришли в Далмацию… Прочие же хорваты остались у Фрапгии и с недавних пор называются белохорватами, т. е. «белыми хорватами», имеющими собственного архонта. Они подвластны Оттону, великому королю Франгии (иначе Саксии), и являются нехристями…»[332] Из этого сообщения следует, что белые хорваты, от которых произошли хорваты балканские, жили где-то на западной окраине славянского мира близ Баварии и подчинялись Оттону I, сначала королю (с 936 г.), а затем и императору (с 962 г.) Германской империи, которую Константин Багрянородный именует то Францией, то Саксонией. Однако на запад белые хорваты пришли сравнительно недавно (за Баварией они находятся «с недавнего времени»), как особо подчеркивает венценосный автор, да и сам эпитет белый, одним из значений которого был «вольный, свободный», явно не мог у них появиться в условиях политической зависимости от германского императора. Белыми, как следует из того же сообщения, хорваты стали называться «с недавних пор» и имеют собственного архонта-правителя. Касаясь следующий раз балканских хорватов, Константин Багрянородный упоминает еще два географических ориентира их первоначальной родины — Венгрию, которую он называет Туркией, и язычников-сербов: «(Знай), что хорваты, ныне живущие в краях Далмации, происходят от некрещеных хорватов, называвшихся «белыми», которые обитают по ту сторону Туркии, близ Франгии, и граничат со славянами — некрещеными сербами»[333]. Наконец, в своем третьем упоминании о расположении белых хорватов в числе их соседей византийский император упоминает пачинакитов-печенегов: «(Знай), что Великая Хорватия, называемая «Белой», остается некрещеной до сего дня, как и соседние с нею сербы. Она выставляет еще меньше конницы, как и пешего войска, сравнительно с крещеной Хорватией, так что является более доступной для грабежей и франков, и турок, и пачинакитов»[334]. Сопоставление всех этих указаний привело специалистов к выводу, что под Белой Хорватией венценосный автор имел в виду Древнечешское государство, действительно граничащее с Венгрией и Германией и попавшее в политическую зависимость от последней. «Остается неясным, — пишут авторы комментариев к византийскому тексту, — почему это государство выступает у Константина как «Белая» или «Великая Хорватия», а его население — как «белые хорваты». Можно лишь предположить, что по какой-то причине на все государство было перенесено название входившего в его с