не имевшие никакого отношения к лошадям, согласно их житию, именовались на Руси «конскими богами»[399], что в принципе противоречит христианскому монотеизму и свидетельствует о языческой подоснове их культа. В этой связи стоит вспомнить о том, что «куриный бог» народного православия Кузьма-Демьян оказался «наследником» языческого бога Сварога. На солярную подоснову иконографии двух интересующих нас святых обратил внимание еще Л. А. Ле-леков: «На иконах «Чудо о Флоре и Лавре» весьма прозрачно воспроизведена древняя солярная триада, группирующаяся вокруг центральной фигуры архангела Михаила. Сам Михаил с черным и белым конями в геральдическом противопоставлении образует вариант древневосточного семантического стереотипа — божество между двумя священными тварями, — крайне популярного в сюжетах солярной мифологии. Данный вариант, усложненный двумя дополнительными фигурами богов-спутников, превращается в солярную триаду»[400]. Об укорененности связи данных святых с лошадьми в народном сознании говорит тот факт, что этих животных продолжали изображать на иконах Флора и Лавра, несмотря на решительное осуждение этих представлений в 1709 г. Дмитрием Ростовским как «небылицы» и последовавший через тридцать лет официальный запрет Синода. Поскольку центральное место на данной иконе занимает архангел Михаил, то Л. А. Лелеков предположил, что в данной композиции он занял место иранского Митры или персонифицированного Мира. Однако нет никаких данных, доказывающих почитание Митры в славянском язычестве. С другой стороны, выше уже указывалось на солярные черты архангела Михаила в славянской «двоеверной» традиции, причем он неоднократно описывается в качестве носителя власти: как «небесный царь» и даже «батюшка» в русском духовном стихе или отнимающим корону у сатаны в украинской легенде. Тот факт, что на данной иконе в центре изображен именно архангел Михаил, а не гораздо более тесно связанный с лошадьми Егорий, позволяет предположить, что он мог заменить в данной композиции Дажьбога как царя неба и земли. В этом случае композиция данной иконы указывает на какую-то связь, некогда существовавшую между солярным небесным царем и двумя «конскими богами». То, что и два последних несли на себе солярные черты, отмечает и B. Я. Петрухин: «В народном искусстве… симметричные мотивы коней (всадников), коней-птиц и т. п. соотносятся с мотивами мирового дерева и божественных близнецов-конников (которых в народном православии у восточных славян заменили Флор и Лавр, Борис и Глеб)»[401]. Таким образом, о солярной природе Флора и Лавра свидетельствует не только их устойчивая связь с конями — животными, которые еще со времен индоевропейской общности были тесно связаны с дневным светилом, — но и то, что в народном сознании в этом качестве они могли заменяться другой парой, а именно Борисом и Глебом, солярная сущность которых отмечалась на протяжении нашего исследования. Однако наличие солярных черт у Флора и Лавра заставляет предположить существование какой-то связи между ними и богом солнца. Обращаясь к этнографическим наблюдениям, следует отметить, что в Калуге еще в начале прошлого века в качестве конского бога вместо данной пары почитался некий конский бог Хорояр[402]. Само название данного божества отчетливо распадается на два составляющих его корня. Хор, первый корень, может быть связан с именем древнерусского божества Хорса. В качестве солярного божества, тем более заимствованного от ираноязычных кочевников, его связь с конями более чем вероятна. Яр, второй корень, вызывает ближайшую ассоциацию с Ярилой, другим солярным богом, о котором в Белоруссии вплоть до XIX в. сохранялись представления как о всаднике. То, что загадочный Хорояр заменял в Калуге двух «православных» святых Флора и Лавра, позволяет предположить, что первоначально собственно языческих «конских богов» было также два и наиболее вероятными претендентами на эту роль являются Хоре и Ярило. К сожалению, это достаточно позднее и единичное свидетельство, чтобы на основе его можно было с уверенностью строить какие-либо окончательные выводы. Тем не менее приведенных фактов достаточно, чтобы показать, что и в восточнославянской традиции существуют достаточно отчетливые следы двух солярных языческих «конских богов», соотносимых с индийскими Ашвинами. Таким образом, мы видим, что индийскому богу солнца Вивасвату соответствует славянский Дажьбог, и это же соответствие наблюдается и в части их потомства: индийским брату и сестре Яме и Ями в отечественной традиции соответствует пара Иван и Марья, основателю индийской солнечной династии Ману — царь волынян Мажек-Мужик, близнецам Ашвинам — «конские боги» Флор и Лавр. Подобное количество совпадений нельзя считать случайностью, и оно свидетельствует о генетически родственной мифологической системе обоих народов, предусматривающей генетическое родство и составляющих ее образов.
Степень влияния скифской мифологии на славянский солнечный миф
В данном месте целесообразно сделать небольшое отступление и рассмотреть принципиально важный вопрос о степени воздействия на солнечный миф наших далеких предков со стороны их южных индоевропейских соседей. На протяжении всего нашего исследования мы неоднократно встречались с примерами влияния иранской мифологии на славянскую. От скифов наши далекие предки заимствовали слово бог как обозначение высшего сверхъестественного существа вырия, под воздействием иранского языка из славянского исчез термин, подчеркивавший связь человека с землей, у скифов мы видим такие ближайпше параллели к интересующим нас представлениям, как образ царя-солнца Колоксая и Йимы. Все эти многочисленные факты ставят перед нами закономерный вопрос: является ли изучаемый нами славянский солнечный миф самобытным или в своей основе он был заимствован нашими далекими предками от скифов? Другими словами, насколько этот основополагающий миф является собственно славянским, результат ли он духовного развития наших далеких предков или нет, и как в нем соотносится собственно славянское и то, что появилось в нем благодаря влиянию их юго-восточных соседей.
Внимательное сопоставление мифологических систем двух народов и анализ степени воздействия одной на другую позволяют нам констатировать самостоятельное возникновение и развитие основного солнечного мифа у славян, не отрицая, разумеется, при этом важной роли североиранского влияния. С самого начала стоит отметить, что столь важный и принципиальный миф, объясняющий целому народу его внутреннюю духовную сущность и навечно предопределяющий его судьбу, в принципе не мог быть заимствован извне — подобные редчайшие явления оказываются закономерным результатом всего цикла предшествовавшего самостоятельного развития, в то время как любая заимствованная или навязанная извне идея неспособна пустить столь глубокие корни в душе целого народа, кардинально меняя его сущность, и оказывать подобное влияние на протяжении целых тысячелетий. С другой стороны, на примере христианства, попыток построить Третий Рим, скопировать в любом виде Запад или построить коммунизм мы видим быстрое или медленное фиаско этих идей, доказывающее нежизнеспособность любой импортированной извне религиозной или культурно-политической идеологии. Обратившись, собственно, к данным мифологии, можно дополнительно отметить следующее. Во-первых, о значительной степени самостоятельности красноречиво говорит уже тот факт, что само имя Дажьбога, несмотря на заимствование второго элемента, носит славянский характер. То, что имя главного персонажа солнечного мифа не было заимствовано из другого языка, указывает на самостоятельное возникновение этого образа, что подтверждается солнечным культом у индоевропейцев в эпоху их общности, равно как и его возникновение в целом еще во времена палеолита. Это же относится и к возникновению в славянском языке и такого важного понятия, как отец, появившегося у наших далеких предков безо всякого влияния со стороны ираноязычных соседей (данное понятие будет рассмотрено нами ниже). Во-вторых, ни в зороастрийской, ни в собственно скифской мифологии дневное светило не играло решающей роли: у иранцев Вивахвант вообще не был богом, а его сын Йима — первым человеком. У скифов же Вивахвант вообще отсутствовал, ни под каким другим именем бог солнца также не фигурирует в их пантеоне, а Иима там упоминается на предпоследнем месте. Из труда Геродота нам известно несколько вариантов скифской мифологии, но ни в одном из них бог дневного светила не играет главенствующей роли. Что же касается Колоксая, то он был не богом, а первым царем. Помимо этого сам этот образ возник у скифов-пахарей, принадлежность которых к собственно скифам ставилась под сомнение рядом исследователей. Собственно солнечный культ источники фиксируют у массагетов, однако они кочевали в Центральной Азии и непосредственных контактов между ними и славянами не было. Как видно из вышеизложенного, данный культ этих азиатских кочевников не оказал воздействия даже на непосредственно родственных им причерноморских скифов, не говоря уже о более отдаленных народах. В-третьих, европейские скифы контактировали не только со славянами, но также с основывавшими в Северном Причерноморье свои колонии греками, фракийцами, в меньшей степени с балгами, а если брать неиндоевропейские народы, то с финно-уграми и кавказскими племенами. С еще большим количеством народов контактировали жившие в Азии ираноязычные кочевники, начиная с тех же финно-угров и кончая китайцами. Тем не менее под скифским влиянием ни у одного из этих народов не возникло развитого солнечного мифа, хотя бы отдаленно по своей значимости сопоставимого со славянским. В-четвертых, при сравнении мифологических систем, а не взятых изолированно мифологических персонажей оказывается, что славянской в наибольшей степени соответствует не скифская или зороастрийская, а мифологическая система ведийских ариев: Вивасвату, отцу двух небесных божественных близнецов Ашвинов, брата и сестры Ямы и Ями, и, наконец, основоположнику Солнечной династии земных правителей Ману соответствуют Дажьбог, первый правитель Мужик, брат и сестра Иван и Марья, а т