atta это лат. atta, гр. atta, гот. atta и, разумеется, ст. — слав. оѢсъ. Анализируя эту лингвистическую загадку, Э. Бенвенист пришел к выводу, что корень pater означал первоначально не физическое лицо, а лицо мифологическое — верховного бога (наиболее характерный пример — латинский Юпитер, имя которого было образовано от формулы обращения dyeu pater — «Небо отче»). Корень же atta, по его мнению, означал «отца-кормильца», того, кто растит ребенка. «Отсюда и различие между atta и pater, — отмечает Э. Бенвенист. — Оба имени могли сосуществовать и действительно сосуществовали довольно долгое время. Если в одной части индоевропейского ареала возобладал термин atta, то причина этого, вероятно, кроется в ряде глубоких изменений в религиозных представлениях и в социальной структуре общества»[414].
Судя по всему, данное изменение произошло еще в эпоху индоевропейской общности, и породившее термин отгъник мирочувствование было настолько глубоким, что в эпоху Средневековья мы видим еще одно его проявление, на этот раз в княжеской среде. Речь идет о неоднократно упоминающейся в летописях «отчей и дедней молитвы» умерших предков, помогавшей их живым потомкам. Поскольку предки эти были не канонизированы, а сама эта молитва имела внецерковное происхождение, то, как показал в своем исследовании В. Л. Комарович, эта «отчяя и дедняя молитва» имела не только отчетливо выраженное дохристианское происхождение, но являлась явным пережитком языческого родового культа, бытовавшего в среде Рюриковичей[415]. Интересно отметить, что зачастую в числе небесных заступников упоминаются не два, а целых три поколения умерших предков — покровителей того или иного князя. Так, например, при описании победы владимирского князя Михаила Юрьевича над Мстиславичами в 1176 г. Лаврентьевская летопись отмечает: «И поможе Бъ Михалку. и (брату его Всеволоду) оца и дѣда его млтва и прадѣда его»[416]. В данном случае мы видим полное соответствие произносящих молитву за своего потомка предков с перечнем тех предков, с которыми отождествляется бог в «Слове о посте». Понятно, что представление о предках — защитниках ныне живущих людей, оказывающихся после смерти соединенными со своими богами и из потустороннего мира продолжающих оказывать покровительство своим потомкам, с которыми они неразрывно связаны кровными узами, в истоках своих зародилось в эпоху первобытного общества. Как справедливо отметил О. Н. Трубачев, все эти отцы восходят в конечном итоге к одному-единственному общему отцу, первопредку, которым, как мы знаем из других источников, был бог солнца Дажьбог. Однако как данные этимологии, так и поучение против язычества однозначно фиксируют нерушимое единство отца и сына, предка и потомка, бога и порожденного им племени, в результате чего весь русский народ оказывается одним коллективным «Дажбожьим внуком». Это подразумевает, что божественное начало незримо пребывает в славянском племени, которое не только оказывается за счет этого внутренне едино, но и составляет единое целое с солнечным божеством. Данный вывод полностью соответствует особенностям развития первобытного родового сознания, выделенным А. Е. Лукьяновым на основе сравнительного анализа индийской и китайской традиций: «Концентрированное родовое сознание выражается в системе природно-родовых первопредков. Каждое поколение вещей и людей имеет своего первопредка, который генетически связан с общим природно-родовым первопредком. При тождестве природы и человека общим первопредком выступают сам род и занимаемая им территория… Обобщающая сущность природно-родового первопредка во всей полноте распространялась на каждого индивида и вещь и индивидуализировалась в них. <…> Таким образом, отдельно избранные природная вещь-первопредок и человек-первопредок становились явлениями всеобщего природно-родового обобщения. Каждый индивид созерцал в них одновременно и неразрывно самого себя, весь род и природу в целом как телесную сущность и чувственный образ, как идею жизни (понятие) и как имя».[417] Данная аналогия позволяет нам лучше понять парадоксальную современным людям на первый взгляд мысль о боге не только как божестве, но одновременно и как кровном предке и даже племени в целом. О развитом у славян культе предка-родоначальника, связанного с потомками и занимаемой ими территорией, свидетельствуют как приведенный в этой главе пример Дедославля, политического и сакрального центра вятичей, так и упоминавшийся ранее вывод В. Л. Комаровича о неделимости как княжеского рода Рюриковичей, так и всей Русской земли в целом. Если в случае с вятичами мы имеем дело с отдельным союзом племен, то во втором случае то же самое мирочувствование воспроизводится на более высоком уровне всего Древнерусского государства. «Более того, — подчеркивает далее А. Е. Лукьянов, — при тождестве человека и природы первопредок духовно и телесно был самим человеком и человеческим родом»[418]. В силу неразрывно присущей дневному светилу троичности, можно предположить, что понятие племя, которому оказывается тождественен бог в «Слове о посте», обозначало не только жившее в момент написания данного поучения против язычества поколение людей, но весь русский народ в его единой взаимосвязи умершего, живущего и будущего поколений.
Не будем забывать, что бог-первопредок одновременно являлся и дневным светилом, согревавшим своими лучами с неба все живое на Земле, в силу чего через Дажьбога осуществлялось единство не просто всего славянского рода, но и неразрывное единство человеческого рода и всей окружающей его природы в ее даже не земном, а космическом проявлении. Наконец, поскольку само это представление окончательно сложилось уже в период первичного деления общества, бог-первопредок оказывается уже и царем, символизировавшим собой уже не только родовое, но и социальное единство возглавляемого им племени. Не липшим будет вспомнить, что, согласно славянскому переводу «Хроники» Иоанна Малалы, именно Дажьбог-Солнце фактически является первым царем, со времени правления которого люди начинают давать дань царям, т. е. царем по преимуществу. О степени укорененности подобного представления в народном сознании красноречиво свидетельствует записанная на Украине во второй половине XIX в. поговорка «Бог — батько, государь — дядько»[419]. Под воздействием социально-политических реалий в народном сознании уже произошло разделение и даже противопоставление друг другу бога-прародителя и государя по принципу их отношению к простым людям, однако их упоминание рядом в одном тексте и сохранившаяся связанность их друг с другом и народом родственными узами красноречиво свидетельствуют об их былом единстве. Рассмотренные солярные черты славянских князей не оставляют сомнений в том, кто из богов являлся архетипом царя для земных правителей. Данное немаловажное обстоятельство лишний раз подтверждает, что изначально богом-царем-первопредком-племенем «Слова о посте» во всем его неразрывном единстве являлся именно языческий бог дневного светила, образ которого был использован автором поучения для того, чтобы передать пастве величие христианского бога в более привычных и понятных своим современникам образах. Проанализированное языческое восприятие бога солнца, не уступающее по своей сложности и многогранности самым утонченным христианским исканиям в сфере богопознания, предполагает целый ряд основополагающих мировоззренческих выводов, которые наши языческие предки для себя сделали. Оставляя пока в стороне те выводы относительно природной и социальной ипостасей Дажьбога, ограничимся пока теми выводами, которые вытекают из его родовой ипостаси как человеческого первопредка, неразрывно связанного и воплощенного в них. Если взглянуть на это единство глобально, то славянское племя, взятое в цельнокупности всех его прошлых, нынешних и грядущих поколений, и породивший его бог-первопредок, будучи навеки связанными неразрывными узами кровного родства, вместе составляли ту грандиозную двуединую пару, именовавшуюся некогда нашими предками оттъник, которая и творила историю мира.
Данное мирочувствование было настолько глубоким и сильным, что отголоски его сохранились почти до нашего времени. Еще в первой половине XIX в. наблюдательный В. А. Жуковский обратил внимание на следующую особенность русского мышления: «Другое слово нашего народа: Русский Богъ — имеет такое же глубокое, историческое значение. Подобные слово не случайно входят в употребление, они суть памятники, итоги вековой жизни народа. Слово Русский Богъ выражает не одну веру в Бога, но еще какое-то особенное народное предание о Боге, давнишнем сподвижнике Руси, виденном нашими праотцами во все времена их жизни, и счастливые, и бедственные, и славные, и темные, в этом слове наше бодрое, беспечное авось соединяется с крепкою надеждою на высшее Провидение… Этот «Русский Богъ» есть удивительное создание нашего ума народного, понятие о Нем, отдельно существующее при вере в Бога христианского, истекающей из божественного откровения, присоединено к ней, будучи выведено русским народом из откровения, в его истории заключающегося, понятия о Боге ощутительном, на опыте доказанном, повсеместно, без всякого проповедания признанном, понятие, одним только русским народом присвоенное»[420]. Как видим, несмотря на то что взамен представления о его непосредственном божественном прародителе Дажьбоге русскому народу было навязано представление о христианском боге, общем для всего человечества, наши предки умудрились «национализировать», если так можно выразиться, представление о всеобщем боге, сделать его богом одного только своего народа и, если не по форме, то по сути, опять-таки частично возродить свои прежние языческие представления. Образ нашего национального бога встречается уже в древнерусской литературе, где в одном из произведен