или мифологических представлениях основывалась тогда их претензия на главенствующее положение? Отталкиваясь от свидетельства Гельмольда о западных славянах, мы можем предположить, что одной из таких предпосылок была большая чистота божественной крови у представителей правящих династий по сравнению с рядовыми общинниками и вытекающая отсюда их большая близость к породившему всех их божеству. Однако это была необходимая, но, судя по всему, не решающая предпосылка руководящего положения князя в племени. Более подробно вопрос о сущности княжеской власти у славян будет рассмотрен нами в исследованиях о Перуне и Рароге, а пока рассмотрим другие имеющиеся данные о происхождении славянского племени.
Если из многочисленных примеров включения корня бог в славянские имена мы делаем логический вывод о божественном происхождении всего племени, то еще в XIX веке в русском народе бытовали отголоски его истинной, не извращенной библейскими догмами родословной: «О первобытных людях сохранено предание, что они были несравненно сильнее, долговечнее и больше ростом, чем теперешние. Отсюда такая приговорка: «встарь были люди-божики, а мы теперь тужики, а позднее будут еще люди-пыжики: двенадцать человек соломинку поднимать так, как прежние люди поднимали такие деревья, что нонешним и ста человекам не поднять»[434]. То, что русские крестьяне всего полтора столетия назад называли первое человеческое поколение божиками, является прямым и неоспоримым доказательством существования представления о происхождении славянского рода непосредственно от бога. Несмотря на все старания православной церкви, всеми силами внедрявшей в народное сознание ветхозаветный миф о происхождении человечества от Адама, отголоски своей подлинной, исконной родословной бытовали в отдельных частях нашей страны на протяжении почти целого тысячелетия. Следует отметить, что миф о нескольких поколениях человеческого рода, каждое из которых оказывается слабее и хуже предшествующего, имеет индоевропейское происхождение и в развернутом виде встречается в индийской и греческой традициях. Так, например, в Индии подобное представление сформировалось в учение о четырех эпохах-югах, в каждой из которых поколение людей в духовном и физическом плане оказывается на четверть хуже предыдущего:
Полностью на четырех ногах стоит Закон (дхарма)
и Правда в Крити-югу (Золотой Век. — М. С.).
(Тогда) не бывает кривды, все вне ее происходит.
В последующих (югах) из-за развития (кривды)
четверть (одна нога) Закона (дхармы) убывает.
Из-за воровства, кривды, обмана беззаконие возрастает.
Не болеют и во всем преуспевают (люди) в Крити-югу,
Возраст их — четыре сотни (лет);
В Трета- и дальнейших (югах) возраст
(последовательно) убывает на четверть.
И знание Вед убывает соответственно юге,
так мы слыхали,
Также плод (изучения) Вед, (сила) благословения,
возраст[435].
В Греции Гесиод в «Теогонии» (109–201) повествует о пяти поколениях людей, прибавив к четырем традиционным эпохам, обозначенным им с помощью символики различных металлов золотым, серебряным, медным и железным веками, еще и поколение героев. Отчетливые следы представления о неизбежной деградации человеческого рода, но уже без подобной детальной разбивки на эпохи встречаются нам в скандинавской и кельтской традициях. Таким образом, истоки мифа о постепенном вырождении человечества, отголоски которого были записаны у крестьян Орловской губернии и генетическое родство которого с рассмотренными преданиями не вызывает сомнения, сложились еще в эпоху индоевропейской общности, т. е. как минимум в IV тыс. до н. э., и бытовали у них на протяжении пяти тысяч лет. Однако это означает, что и представление о божественном происхождении своего народа возникли у наших предков в период индоевропейского единства. Рассмотренные выше абсолютно независимые друг от друга факты говорят нам о существовании у славян в языческую эпоху четко выраженного представления о божественном представлении их племени, отголоски которого встречаются нам на протяжении всего Средневековья и даже в XIX веке.
Название первого поколения людей божиками и многочисленные случаи употребления корня бог в личных именах практически всех славянских народов на протяжении всей их письменной истории красноречиво свидетельствуют о том, что изначально у них существовал миф об их происхождении от бога, однако не говорят, от какого именно. Тем не менее установить образ бога-первопредка, оказывается, возможно и на основании личных имен. В первой главе были приведены многочисленные примеры бытования имени Дажьбог-Дабог в качестве личного у представителей всех трех частей славянского мира — западного, восточного и южного. Не будем забывать, что все эти случаи были письменно зафиксированы уже в христианскую эпоху, когда имя бывшего языческого бога оказывается запретным и называть в честь него родившихся детей явно было предосудительно со стороны господствовавшей духовной и светской власти. Степень распространенности имени бога солнца во всем славянском мире разительно контрастирует с аналогичным показателем имен других языческих богов. Так, в отношении отца Дажьбога Сварога на основании найденной в Болгарии надписи существует лишь гипотетичное предположение о единичном случае наречения в честь него человека. В отличие от бога солнца Перун и Волос занимали другое положение на славянском Олимпе и были верховными богами в отечественной мифологии. Тем не менее примеры использования имен этих богов в качестве личных носят единичный и локальный характер. На фоне этого более десятка зафиксированных письменными источниками случаев использования имени Дажьбога-Дабога во всех концах славянского мира да еще в христианскую эпоху представляется чем-то беспрецедентным и наглядно свидетельствует об исключительной популярности и значимости образа бога солнца среди славян. Данный факт красноречиво подсказывает нам, потомками какого именно бога были славяне. О наличии потомства у этого божества среди людей говорит, в частности, не только образ «Дажбожья внука» в «Слове о полку Игореве», но и приведенный в первой главе пример использования имени данного божества в качестве отчества у Данила Дажбоговича Задеревецкого, подданного короля Ягайло. Поскольку использовать имя языческого божества в христианскую эпоху было чрезвычайно сложно, идея происхождения и сопричастности славян к дневному светилу нашла себе в сфере антропонимии другой способ проявления. Как отмечает В. А. Никонов, на протяжении нескольких столетий имя Иван было самым частным, самым употребляемым на Руси, где каждый четвертый мужчина звался Иваном[436]. Само это имя было производным от библейского Иоанн, а самым известным персонажем, носившим в иудеохристианской традиции это имя, был Иоанн Креститель. Как уже отмечалось во второй главе, день рождения Иоанна Предтечи праздновался церковью 24 июня, в день летнего солнцестояния. На Руси под воздействием язычества этот праздник получил синкретический характер и обрел широчайшую популярность как день Ивана Купалы, в результате чего данное имя получило солярную символику. Данный факт позволяет нам, с одной стороны, понять причину подобной небывалой распространенности этого имени у восточных славян, а с другой стороны, является еще одним свидетельством существования у них мифа о своем происхождении от бога солнца. Кроме того, следует вспомнить, что «Божиком» у болгар назывался праздник Рождества Христова, т. е. зимнее солнцестояние; у сербов, хорватов и словинов соответственно — «Божич». Более того: сербы называли Божичем не только сам этот праздник, но и рожденное в день Рождества Христова солнце. Уже на чисто языковом уровне Божик — солярный праздник у болгар, и божики как поколение первых людей у русских оказываются тесно связанными между собой.
Подобно тому как верховный греческий бог Зевс неоднократно, из поколения в поколение, сочетался с земными женщинами, в результате чего на свет появился величайший из героев Геракл, ставший в конце концов богом, так и солнце у славян неоднократно вливало новую струю своей божественной крови в род своих потомков. Следы этих представлений мы видим в записанной А. Н. Афанасьевым сказке «Солнце, Месяц и Ворон Воронович». Действие в ней начинается с того, что старик просыпал крупу, которую нес в мешке из амбара. «Пошел старик собирать и говорит: «Кабы Солнышко обогрело, кабы Месяц осветил, кабы Ворон Воронович пособил мне крупку собрать: за Солнышко бы отдал старшую дочь, за Месяц — среднюю, а за Ворона Вороновича — младшую!» Стал старик собирать — Солнце обогрело, Месяц осветил, а Ворон Воронович пособил крупку собрать. Пришел старик домой, сказал старшей дочери: «Оденься хорошенько да выйди на крылечко». Она оделась, вышла на крылечко; Солнце и утащило ее. Средней дочери также велел одеться хорошенько и выйти на крылечко. Она оделась и вышла; Месяц схватил и утащил вторую дочь. И меньшей дочери сказал: «Оденься хорошенько, да выйди на крылечко». Она оделась и вышла на крылечко; Ворон Воронович схватил ее и унес»[437]. В конце XIX в. подобный же фольклорный мотив Г. Десятый фиксирует и на Украине: «Солнце, при всем своем могуществе, не всегда оказывается равнодушным к прелестям наших земных красавиц, причем без зазрения совести отымает у мужей и отцов красивейших украинок, насылая на них в таком случае вихрь, который и уносит женщин в палаты светоносного великана. Впрочем, солнце и здесь стремится быть справедливым. За каждую похищенную женщину оно щедро награждает деньгами ее родных»[438]. Практически тот же мотив мы встречаем и в чешских сказках. Так, когда Король Солнце стал сватать старшую сестру, ее брат воспринял это как большое счастье для своей семьи. «Господи, вот так удача, — думает Витек. — Ведь это самый богатый король на свете, он всем владеет. Отдам ему сестру»