ю параллель к представлению Чхандогья Упанишады о двух посмертных путях человеческой души: «Те, которые знают это и которые в лесу чтут веру и подвижничество, идут в свет, из света — в день, из дня — в светлую половину месяца, из светлой половины месяца — в шесть месяцев, когда [солнце] движется к северу, из этих месяцев — в год, из года — в солнце, из солнца — в луну, из луны — в молнию. Там [находится] пуруша нечеловеческой [природы]. Он ведет их к Брахману. Это путь, ведущий к богам. Те же, которые, [живя домохозяевами] в деревне, чтут жертвоприношения, благотворительность, подаяния, идут в дым, из дыма — в ночь, из ночи — в другую [темную] половину месяца, из другой половины месяца — в шесть месяцев, когда [солнце] движется к югу, но они не достигают года. Из этих месяцев [они идут] в мир предков, из мира предков — в пространство, из пространства — в луну. Это — царь Сома, он — пища богов, его вкушают боги»[458]. Поскольку это не единственное место данного древнеиндийского текста, находящее параллель в славянской традиции (вторая параллель будет нами рассмотрена ниже), следует признать, что изложенное Чхандогья Упанишаде учение о переселении душ возникло если не в эпоху самой индоевропейской общности, то, во всяком случае, в период контактов предков славян и индийских ариев в период ее распада.
Солнечная символика социального и территориального устройства славянской общины
Однако с солнцем мог быть соотнесен не только отдельный человек, будь то муж, жених или любимый, а целая община или даже народ. Так, в параграфе 15 Русской Правды краткой редакции было зафиксировано следующее положение, касающееся регулирования имущественных отношений: «Если где-нибудь (кто) взыщет с кого-либо остальное, а тот начнет запираться, то идти ему (с ответчиком) на свод перед 12 человеками…»[459] Исследователи древнерусского права не без основания видели в данной норме пережитки старинного общинного суда. Об устойчивости на Руси традиции, когда именно двенадцать человек в своей совокупности представляли собой общину и вершили от ее имени суд, свидетельствует статья 10 договора Новгорода с Готским берегом и немецкими городами, датируемого 1189–1199 гг.: «Оже емати скот варягу на русине или русину на варязе, а ся его заприть, то 12 мужъ послухы, идетъ рота възметь свое»[460]. Как и в случае с Русской Правдой, приведенная статья вновь регулирует ситуацию, когда должник отказывается платить долг, но при этом одна из сторон оказывается иностранцем. В этом случае двенадцать мужей выступают в качестве свидетелей, подтверждающих факт наличия долга. Поскольку, как отмечает В. П. Шушарин, двенадцать послухов фигурируют и в Помезанской Правде, мы вправе предположить общеславянские истоки этой традиции. В связи с этим стоит вспомнить и более поздние польские предания, согласно которым после смерти потомков Леха I и до вступления на престол Крака Польша управлялась двенадцатью воеводами[461]. Если в предыдущей главе в результате рассмотрения использования Владимиром Красно Солнышко символики числа двенадцать нами был сделан вывод, что с его помощью сын Святослава всячески подчеркивал собственную солярную сущность, то последовательность логики исследования требует от нас теперь признания того факта, что с помощью этого же числа судей или свидетелей славянская община также подчеркивала свою солнечную сущность, а в случае с Польшей — и солнечную сущность всего народа.
Подтверждает сделанный нами вывод и этимология самого славянского слова община. Обычно исследователи выводят его из слова общий, предполагая, что оно указывало на «общую собственность, собственность общины». Однако это распространенное толкование поставил под сомнение О. Н. Трубачев, справедливо указав, что, «чтобы предполагать значение «общая, общинная собственность» у славян времен их общности, надо быть уверенным в существовании уже тогда значения «частная собственность» и соответствующего ему института… В наиболее вероятных условиях родового устройства эпохи славянской общности не было надобности в специальном термине «общинная собственность», поскольку никакой другой собственности тогда не было.
Вернемся к форме obь-ti-. Убедившись в несколько предвзятом характере принятого толкования, взглянем на эту форму только с семантико-морфологической, структурной точки зрения. Слав. оЬ-, obi- обозначает движение по кругу («вокруг»), также — «круглое»… Что могло значить это образование?
Нам кажется не лишним вспомнить здесь о мнении ряда археологов и историков, считающих типичной для древних славян «круглую деревню», действительно, широко распространенную на древних славянских землях в бассейне Балтийского моря. <…> Большую ценность в этой связи имеет указание современного археолога на то, что круглое поселение относится к наиболее древним эпохам славянской истории и «очевидно, представляло собой тип поселения, возникшего в период существования патриархально-родовой общности».
Слав, obьti — «круглое» может быть, таким образом, использовано для обозначения круглого поселения у древних славян»[462]. Стоит отметить, что Д. К. Зеленин отнес данный тип планировки селения к числу доказательств заселения севера Руси западнославянского региона: «Западнославянские элементы сохранились также и в планировке расположения домов селений у некоторых новгородцев. Так, в окрестностях Ферапонтова монастыря, близ гор. Кириллова, искусствовед Ф. И. Шмит отметил селение рыболовов, построенное по плану «кругляшки»: в центре селения пустая площадь, где летом ночует домашний скот; кругом дома, подъезды к которым идут сзади; через площадь среди селений проезжей дороги нет. Как известно, тип селения «кругляшка» наиболее известен был у западных славян, между прочим — в Мекленбурге, а также по р. Лабе»[463]. Однако круг был одним из древнейших символов солнца и, как мы можем убедиться, свою солнечную сущность как единого целого славянская община подчеркивала как с помощью специфичной планировки своих селений, так и с помощью числовой символики при разрешении судебных дел.
Светоносность Руси
Идея светоносности славян, естественно, переносилась и на ту землю, на которой они жили. Порожденные этой идеей образы неоднократно встречаются нам в различных памятниках древнерусской письменности. «Слово о погибели Русской земли» XIII в. начинается следующим образом: «О, светлосветлая и прекрасно украшенная земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская!»[464] Как видим, образ светло-светлой Руси, прославленной красотой своей природы и результатами трудов живущих на ней людей, является доминирующим в этом «Слове», а вера христианская вместе с церквями и монастырями упоминается лишь в самом конце, что говорит о глубинной языческой основе всех этих представлений, слегка прикрытых упоминаниями атрибутов новой веры. Составленная почти три столетия спустя «Повесть об азовском сидении донских казаков» так же однозначно утверждает светоносность Руси: «Государство Московское великое, пространное и многолюдное, сияет оно среди всех государств и орд — и басурманских, и еллинских, и персидских — подобно солнцу»[465]. Рассмотренная в первой главе Дажья земля западных славян показывает, что образ светоносности, связанной с Дажьбогом своей Родины, присутствовал в отдельных частях славянского мира.
Когда тщеславные устремления духовной и светской власти породили идею «Москва — третий Рим», то и в ней сквозь богословскую аргументацию периодически проглядывала солярная символика, продолжавшая влиять на ее создателей на подсознательном уровне. Обращаясь в 1514–1520 гг. к «великому князю, светлосияющему в православии христианскому царю» Василию III, Филофей писал ему: «И вот теперь третьего, нового Рима, державного твоего царства святая соборная апостольская церковь во всех концах вселенной в православной христианской вере по всей поднебесной больше солнца светится. Так пусть знает твоя державность, благочестивый царь, что все православные царства христианской веры сошлись в едином твоем царстве: один ты во всей поднебесной христианам царь»[466]. Если Филофей сравнивал с дневным светилом пребывающую в Третьем Риме русскую православную церковь, то его последователи быстро стали отождествлять с солнцем саму Русь или ее столицу. Так, например, автор «Казанской истории», посвященной взятию этого города Иваном Грозным, пишет: «И воссиял ныне стольный и прославленный город Москва, словно второй Киев, не посрамлюсь же и не провинюсь, если скажу, как Третий новый великий Рим, воссиявший в последние годы, как великое солнце, в великой нашей Русской земле…»[467]
Мы видим, что источники в различном виде многократно фиксируют идею о светоносности Руси, причем последнее качество нашей страны напрямую связано с дневным светилом. Данное обстоятельство, странное на первый взгляд, объясняется в свете приводившегося выше вывода А. Е. Лукьянова о том, что в условиях родового сознания «общим первопредком выступают сам род и занимаемая им территория». В силу этого светоносность и вытекающая из нее святость первопредка Дажьбога естественным образом распространялась не только на славян — его потомков, но и на занимаему