жей, великую славу мощного мужества» (РВ I, 43, 7) или обращались к богу дневного светила со следующей просьбой:
«Нашу славу сделай
Высшей среди богов, о Сурья,
Самой высокой, словно небо над (нами)!»
Другие примеры, однако, конкретизируют эту картину, показывая, что слава для индийских ариев была получаемой от богов наградой, а не неким даром, который получают, не прикладывая никаких усилий. Так, в одном из гимнов, обращаясь к двум верховным божествам своего пантеона, риши спрашивает их:
«Где же эта слава ваша, о Индра-Варуна,
Что вы приносите друзьям в награду?»
Подобно тому, как награду следовало заслужить, так и славу людям надо было добывать своими подвигами, помощь в совершении которых могли оказать боги, уделяя человеку частицу своей славы. Боги могли создать людям необходимые условия, но подвиг они совершать должны были сами. Видя, например, грусть Одиссея, царь Алкиной так говорит ему, явно выражая широко распространенное в гомеровскую эпоху мнение:
«Также скажи, отчего ты так плачешь?
Зачем так печально
Слушаешь повесть о битвах данаев, о Трое погибшей?
Им для того ниспослали и смерть,
и погибельный жребий
Боги, чтоб славною песнею были они для потомков»[521].
Именно ради этой «славной песни» герои греческого эпоса с готовностью готовы жертвовать своей жизнью. Обреченные, как и все прочие обыкновенные люди на физическую смерть, гомеровские герои всеми силами стремятся путем подвигов обрести великую славу, которая лишь одна способна дать им бессмертие в памяти потомков. Самым показательным в этом отношении является пример Ахилла, который, имея возможность выбирать между долгой бесславной жизнью и жизнью короткой, но зато венчающейся бессмертной славой, решительно избирает себе последнюю участь. Схожие чувства испытывает и троянский герой Гектор, который, рисуя картину того, как кто-нибудь из поздних потомков, плывя на корабле и видя курган сраженного им ахейского воина, вспомнит об этом его подвиге, заключает свою речь примечательными словами: «Так нерожденные скажут, и слава моя не погибнет» («Илиада», VII, 91). Греческая «славная песнь», исполнявшаяся первоначально на похоронах умершего героя, имела свое логическое продолжение, в связи с чем не лишним будет вспомнить, что имя музы истории Клио буквально означает «дарующая славу».
Понятно, что в ту героическую эпоху слава в первую очередь была связана с подвигами на поле брани. В «Слове о полку Игореве» дважды говорится о русских воинах, которые ищут себе чести, а князю — славы (сначала Буй тур Всеволод говорит о своих дружинниках: «А мои-то куряне — опытные воины… сами скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю — славы», а вскоре и сам создатель «Слова» так описывает начало схватки русского войска с половцами: «Русичи великие поля червлеными щитами перегородили, ища себе чести, а князю — славы»), а завершается все это произведение выразительной фразой: «Князьям слава и дружине», подчеркивающей, что и рядовые воины оказались причастны княжеской славе. Чуть выше автор «Слова» прямо указывает, что князья-предводители похода все-таки добыли свою славу:
Спевши песнь старым князьям,
потом и молодым петь:
«Слава Игорю Святославичу,
Буй туру Всеволоду,
Владимиру Игоревичу!»[522]
Аналогичным образом и определенная часть русских былин после изложения ратного подвига того или иного героя также содержит прямое указание на прославление его в потомстве. Так, например, про главного героя отечественного богатырского эпоса в былинах говорится: «Тут же Илье Муромцу да е славу поют» или «Тут старому славу поют»[523]. То же самое говорится и про Алешу Поповича:
Повелась ведь тут славушка великая.
Как его-то честь-хвала да богатырская
О том об Алешеньке Поповиче[524].
Практически ту же самую картину мы видим в гораздо более ранних памятниках других индоевропейских народов. Выше уже говорилось о стремлении к славе Ахилла и Гектора в греческом эпосе. В Индии, обращаясь к своему главному богу, ведийские арии так призывают его:
В блистательных делах, в состязании с врагами,
И в делах славы, связанных с победами в битвах,
О Индра, одерживай верх над преследователями!
В другом гимне возвеличивается уже бог огня Агни как «достойный славы победитель» (РВ II, 10, 1). Из этих примеров, число которых можно легко умножить, видно, что представление о воинских подвигах как пути к славе сложилось как минимум в эпоху распада индоевропейской общности.
При всем том огромном значении, которое имела война и совершаемые на ней подвиги в жизни древнего общества, в сознании индоевропейцев она отнюдь не была единственным источником славы для человека. Так, например, им могло быть и творчество великого певца, какими, несомненно, были Боян и Садко, память о которых надолго пережила их самих. О Бояне речь пойдет чуть ниже, а что касается былинного Садко, то в конце посвященной ему былины об этом новгородском гусляре прямо говорится: «А и тому да всему да славы поют».[525] Продолжая далее эту тему, следует отметить, что со славой была прочно связана и духовно-религиозная мудрость, которая и была первоисточником поэтического творчества в изначальный период. Так, например, в духовном стихе о «Голубиной книге» слава провозглашается царю Давиду, заменившему в христианский период славянского Великого Гусляра языческой эпохи:
Славу поем Давыду Ессеевичу,
Вовеки его слава не минуется![526]
Весьма показательно, что именно в связи с изложением космогонической мудрости о происхождении Вселенной, человека и общества или, говоря словами самого стиха, «мудрости повселенныя», духовный стих говорит о бессмертной славе ее обладателя. О том, что и этот источник существовал еще со времен индоевропейской общности, свидетельствует уже выше упоминавшаяся слава ведийского риши Вишвамитры, победившего в поэтическом состязании. В другом гимне Агни просят создать для ее автора «славную долю, заключающуюся в красноречии» (РВ III, 1,19). Хоть в греческом эпосе Одиссей и не был певцом, тем не менее не только за свои воинские подвиги, но и за свой могучий ум он величается Гомером «великая слава данаев» («Илиада», IX, 673). Легендарный Боян был не только сам прославленным поэтом и в этом качестве становится образцом для подражания для автора «Слова о полку Игореве», но и сам своим творчеством воспевал деяния своих современников, прославляя их подвиги:
Боян же, братья, не десять соколов
на стадо лебедей напускал,
но свои вещие персты
на живые струны воскладал;
они же сами князьям славу рокотали[527].
Безусловная ориентация на славу, отразившаяся в последнем самоназвании славян, потенциально доступная любому представителю этого племени, весьма многое говорит о внутреннем мире наших далеких предков. Как абсолютно нематериальное начало, хранящееся лишь в памяти современников и последующих поколений, слава тем не менее ценилась гораздо выше любых материальных ценностей. Столь резкое противопоставление славы предметам тленного материального мира, богатства духовного богатству материальному автоматически относит ее к высшей божественной сфере. В высшем своем проявлении слава оказывается бессмертной. Ведийские гимны косвенно свидетельствуют о том, что слава начала связываться с бессмертием еще в индоевропейскую эпоху. Так, например, в гимне, обращенном к богу огня, говорилось о такой его функции, чрезвычайно важной для почитавших его людей:
Ты, о Агни, смертного переносишь
В высшее бессмертие, в славу, (длящуюся)
день за днем…
Эти же два понятия оказываются связаны и с образом Сомы, персонификацией священного напитка:
Набухая для бессмертия, о Сома,
Добудь высшие проявления славы на небе!
Как показывают эпосы различных, в том числе и неиндоевропейских, народов человек очень рано понял, что слава для него — единственно возможный способ преодолеть смерть и хоть в какой-то части приобщиться к бессмертному божественному миру. Один из первых примеров подобного осознания мы встречаем у шумеро-аккадского героя Гильгамеша, который сначала тщетно пытается обрести физическое бессмертие, однако в конечном итоге добивается своими подвигами бессмертной славы. Уже с тех далеких времен различные герои, остро осознавая свою физическую смертность, отделявшую их от богов, стремились своими сверхчеловеческими по своей сути деяниями обрести если не телесное, то, во всяком случае, духовное бессмертие, навеки запечатлев в людской памяти славу о своих подвигах. Великолепный пример этому являет греческий герой Геракл, становящийся богом не только в силу своего происхождения от Зевса, но и благодаря своим великим подвигам. Для славян слава стала путем проявления своей изначальной потенциальной божественной сущности детей Дажьбога. Само самоназвание ориентировало носящих его наши