нна, составляли сословие эрлов — правящий слой островных англосаксонских племен. Те, чья генеалогия была не так чиста, но ее основу составляла германская ветвь, относились к прослойке свободного крестьянства — фрименов. К низшему классу зависимых крестьян-керлов причислялись потомки порабощенных негерманских (небожественных) племен[613]. У германского племени саксов в IX веке средневековые источники рисуют картину, чрезвычайно напоминающую древнеиндийское устройство: «Этот народ состоит из четырех категорий людей: благородных, свободных, отпущенников и сервов. По установлениям закона, никому из людей из этих четырех сословий не дано нарушать границы между ними путем бракосочетаний, но благородные должны сочетаться с благородными, свободные — со свободными, отпущенники — с отпущенницами, а рабы — со служанками. Если кто-то из них возьмет жену из другого или более высокого сословия, он должен искупить свой проступок ценой жизни»[614]. Аналогичную кару за «кровосмесительство» с инородцами устанавливает Заратуштре и иранский бог Ахура Мазда, резко осуждая тех, «кто смешивает семя [родичей] праведных с семенем нечестивых [чужеродцев], семя почитателей дэвов с семенем [людей], их отвергающих… Об этом говорю я тебе, о Заратуштра, что их важнее убивать, чем извивающихся змей и крадущихся волков»[615]. Как и в случае с православной Русью, запрет на смешение с инородцами здесь уже имеет религиозную мотивировку, однако примеры из истории других индоевропейских народов показывают, что изначально это был просто запрет, обеспечивающий сохранение чистоты крови от смешения с представителями других народов, воспринимавшихся или как земное воплощение демонических сил, или как нечистые животные в человеческом облике. Понятно, что карой за его нарушение была смерть, а отнюдь не штраф, как это зафиксировано в церковном уставе Ярослава, заменяющий собою казнь на сравнительно позднем этапе развития общества. Приведенные параллели свидетельствуют о том, что стремление к сохранению чистоты своей крови, то есть, по сути дела, стремление народа к тому, чтобы оставаться самим собой, было обще большинству индоевропейских народов и возникло у них еще в период их общности. Таким образом, данная тенденция уже существовала даже до возникновения солнечного мифа и впоследствии была органично включена в него. Аналогичную картину включения более древнего представления в более позднее мы уже видели на примере мифа о первой человеческой паре. Как и большинство родственных им племен, наши далекие предки стремились через чистоту крови сохранить в веках незапятнанную чистоту своего божественного духа. Понятно, что абсолютную чистоту своей крови не удалось сохранить ни одному пароду в мире, в том числе и индоевропейцам, однако направление своего развития на заре истории ими было заявлено совершенно однозначно.
О том, какой результат может дать более или менее строгое следование этому принципу, свидетельствует история Индии. Как известно, вторгшиеся в эту страну примерно в середине П тысячелетия до н. э. воинственные арийские племена составляли явное меньшинство по сравнению с покоренным темнокожим населением. Созданная ими система четырех варн, с помощью которой они поддерживали свое расовое господство, не была абсолютно непроницаемой, и на протяжении истории представители различных неиндоевропейских народов неоднократно попадали даже в два высших сословия жрецов и воинов, не говоря уже о третьем сословии земледельцев. К этому следует прибавить и то, что в Индии зародились мощные религиозные движения джайанизма и буддизма, в принципе отвергавшие подобное деление общества и над которыми индуизму удалось восторжествовать лишь после ожесточенной идеологической борьбы. Кроме того, в результате последующих многочисленных завоеваний полуострова политическая власть далеко не всегда находилась в руках потомков арийских завоевателей. Тем не менее, несмотря на все политические и религиозные потрясения, созданная ими система варн продолжала действовать, и когда англичане, последние завоеватели Индии, провели в ней в 1871–1872 гг. перепись населения, то выяснилось, что из 145 млн жителей страны 18 млн приходилось на долю диких племен, 17 млн составляли правящие касты, сравнительно чистокровное потомство ариев, а происхождение оставшихся ПО млн являлось, по всей видимости, смешанным[616]. Таким образом, мы видим, что индоевропейская сословная система, включавшая в себя запрет на браки с иноплеменниками, в условиях подавляющего численного господства туземного населения хоть и не предотвратила смешения ариев с покоренными ими племенами, однако сохранила в относительной чистоте основной костяк высших варн на протяжении целых трех с половиной тысячелетий. Однако при этом ни в коем случае нельзя забывать того обстоятельства, что в Индии арийские завоеватели смогли так долго сохранить господство над туземным населением благодаря не только одним материальным факторам, будь то сила организованного меньшинства или чистота его крови, но в неменьшей степени благодаря ориентированности на духовное развитие целого народа. Об этом красноречиво говорит сам термин «дваждырожденный», т. е. родившийся в этой жизни не только физически, но и духовно. Данный термин относился в идеале ко всем представителям ариаварны, т. е. трех высших варн, образованных потомками ариев, но не относился к представителям туземного населения, объединенным в четвертую варну шудр, которые рождались только физически.
Нечего и говорить, что полнейшую противоположность стремлению индоевропейского язычества сохранить чистоту крови своих народов представляло христианство, для которого не было «различия между Иудеем и Еллином» (Рим. 10:12; так же Галат. 3: 28) или, как в другом месте более развернуто сказал апостол Павел, «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного» (Колос. 3:11). Как и любая другая мировая религия, христианство пытается упразднить изначальное деление человечества по принципу «свой — чужой», однако на деле просто подменяет прежнее деление по принципу принадлежности человека к тому или иному народу новым принципом исповедания либо неисповедания данной религии. Поскольку браки приверженцев одной религии между собой, даже если они и принадлежат к различным народам или даже расам, становятся допустимыми, любая мировая религия по своей сути является космополитической и способствует смешению народов между собой, что в принципе осуждалось прежними национальными религиями.
Солнечный миф и имперский дух
Великий солнечный миф не только предопределил осознание славянами самих себя, указывая нашим далеким предкам на принадлежащее им место в этом мире, но и обусловил их отношение к соседним народам. Наиболее ранний пример проявления этого мирочувствования в международных делах зафиксировал в VI в. византийский историк Менандр, описывая славяно-аваро-византийские отношения: «Впрочем, движение авар против склавинов было следствием не только посольства кесаря или желания Ваяна изъявить ему благодарность за оказываемые им ласки; оно происходило и по собственной вражде Ваяна к склавинам. Ведь перед тем вождь аваров отправил посольство к Давриту и к важнейшим князьям склавинского народа, требуя, чтобы они покорились аварам и обязались платить дань. Даврит и старейшины склавин отвечали: «Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе силу нашу? Не другие нашею землею, но мы чужою привыкли обладать. И в этом мы уверены, пока будут на свете война и мечи». Такой дерзкий ответ дали склавины, не менее хвастливо говорили и авары»[617]. Для надменных византийцев, активно стравливавших между собой дальних и ближних соседей, все это была пустая горделивая похвальба варваров, которую, к счастью, они потрудились записать. Однако для наших далеких предков, великолепно знавших, что в случае отказа покориться великанам-обрам в их земли вторгнется значительно превосходящая их по мощи шестидесятитысячная конная орда, сжигающая и истребляющая все на своем пути, это была отнюдь не пустая похвальба. Перед лицом смертельной опасности они дали единственно возможный ответ, обусловленный их сокровенным мирочувствованием, делавшим их светоносными детьми Дажьбога. Ответить по-другому значило для них сохранить свою жизнь, но предать самих себя. И склавины мужественно выбрали возможную смерть бесчестию и рабству, предпочитая умереть, но не посрамить своего великого прародителя. Внимательно приглядевшись, мы увидим, что все в гордом ответе аварам было обусловлено нашим солнечным мифом. Во-первых, склавины указали наглым кочевникам, что еще не родился на свете и не согревается лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе их силу. Указание на дневное светило отсылает нас к мифу о происхождении самих славян от бога солнца Дажьбога, чем изначально и обусловливается наша собственная непобедимость как носителей света перед лицом окружавшей нас тьмы. Утверждение о том, что «не другие нашею землею, но мы чужою привыкли обладать», указывает нам на возникновение имперского сознания, сформировавшегося у наших предков уже в ту далекую эпоху. Контекст, в котором оно впервые проявляется, позволяет заключить, что и это имперское сознание было обусловлено у славян солнечным мифом. Могучие светоносные потомки Дажьбога силой оружия распространяли свою власть на все окрестные земли, что вполне соответствовало реалиям эпохи Великого расселения славян. Наконец уверенность наших далеких предков в том, что подобное положение дел сохранится до тех пор, пока будут на свете война и мечи, заставляет обратить внимание на тесную связь меча с дневным светилом. Болгары, как отмечал А. Н. Афанасьев, представляли солнце на Иванов день в виде воина, который пляшет в небе, кружится и вертит саблями. Данный южнославянский образ дневного светила перекликается не только