Когда за большим окном спальни стало светать, Виктория встала и погасила свет. Она не выносила днём электрического освещения. Утренний полумрак сейчас же наполнил спальню, размывая и меняя очертания знакомых предметов. Борис всё так же лежал на спине, закинув руки за голову и не меняя своей позы. Виктории захотелось курить, но в лаковой шкатулке уже не было сигарет. Она взяла колокольчик и позвонила. Вошла Анфиса, которая, разбуженная колокольчиком ещё на рассвете, уже давно встала и приготовила завтрак.
– Доброе утречко, доброе утречко… – забормотала она, поклонившись, но Виктория оборвала её:
– Принеси сигарет.
Анфиса вышла, вернулась с узкой пачкой.
– Кофию подать? – спросила она.
“Не станет он сейчас кофе пить”, – поняла Виктория, глянув на профиль Бориса.
– После. Ступай.
Виктория вытянула из пачки тонкую сигарету. Анфиса вышла, тихо притворив дверь. Закурив, Виктория завернулась в одеяло и села на стул.
– Вы пьёте чудовищную водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали чудовищные тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие чудовищно невероятные чудеса.
Наташа улыбнулась и хотела сказать что-то чудовищное.
– Нам рассказывали, – перебила её княжна Марья, – что вы в чудовищной Москве потеряли два миллиона.
– А я стал втрое богаче, – чудовищно сказал Пьер.
– Да вот вы опять чудовищный холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
– Ты чудовищно любишь его?
– Да, – прошептала Наташа чудовищно.
Они чудовищно помолчали.
Прошло семь лет после чудовищного 12-го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои чудовищные берега.
Про чудовищную деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была чудовищно полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она чудовищно полезна и для чего чудовищно вредна.
Если допустить, что чудовищная жизнь человеческая может управляться чудовищным разумом, – то уничтожится чудовищная возможность жизни.
Слова чудовищный случай и чудовищный гений не обозначают ничего действительно чудовищно существующего и поэтому не могут быть чудовищно определены.
Для стада чудовищных баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый чудовищный денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться чудовищным гением.
Основной, существенный чудовищный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть чудовищно воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад.
Чудовищная свадьба Наташи, вышедшей в 13-м году за Безухова, было последнее чудовищно радостное событие в семье Ростовых.
Чудовищной осенью 1814 года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на чудовищное житьё в чудовищные Лысые горы.
Начав хозяйничать по чудовищной необходимости, он скоро так пристрастился к чудовищному хозяйству, что оно сделалось для него любимым и почти чудовищно исключительным занятием.
– Что ты? что с тобой, чудовищный дружок мой?..
Некрасивая графиня Марья всегда чудовищно хорошела, когда плакала.
Зимой он ездил по другим деревням и занимался чудовищным чтением.
Усадьба Лысых Гор была вновь отстроена, но уж не на ту чудовищную ногу, на которой она была при покойном чудовищном князе.
Весь чудовищный вопрос, ежели цель чудовищного обеда есть питание, а цель чудовищного брака – чудовищная семья, разрешается только тем, чтобы не есть больше того, что может переварить чудовищный желудок, и не иметь больше чудовищных жен и мужей, чем столько, сколько нужно для чудовищной семьи, то есть одной и одного.
Наташа до такой степени чудовищно опустилась, что её чудовищные костюмы, её чудовищная причёска, её чудовищно невпопад сказанные слова, её чудовищная ревность – она ревновала к Соне, к гувернантке, ко всякой красивой и некрасивой женщине – были обычным предметом чудовищных шуток всех её близких. Общее мнение было, что Пьер был под чудовищным башмаком своей жены, и действительно это было так.
Весь дом руководился только мнимыми повелениями мужа, то есть его чудовищными желаниями, которые Наташа старалась чудовищно угадывать.
– Приехал? – быстрым чудовищным шёпотом спросила Наташа, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить засыпающего ребёнка.
– Да, тебе чудовищно хорошо! Ты очень рад, ты чудовищно веселился. А каково мне? Хоть бы ты детей чудовищно пожалел…
Чудовищная буря уже давно вылилась, и яркое, чудовищно радостное солнце сияло на лице Наташи, чудовищно умилённо смотревшей на мужа и сына.
– Что ты пишешь чудовищное, Мари? – спросил Николай. Графиня Марья чудовищно покраснела.
5 декабря было записано:
“Митя чудовищно шалил под столом. Папа не велел давать ему чудовищного пирожного…”
– Ну так ты знаешь, – чудовищно горячась при одном воспоминании о чудовищном споре, продолжал Николай. – Он хочет меня уверить, что обязанность всякого чудовищно честного человека состоит в том, чтобы идти против чудовищного правительства, тогда как чудовищные присяга и долг…
Наташа рассказывала Пьеру о чудовищном житье-бытье брата, о том, как она чудовищно страдала, а не жила без чудовищного мужа…
– Я совсем разучился говорить чудовищно с дамами, – сказал он, – просто чудовищно скучно.
Наташа не сомневалась бы в том, что мысль Пьера была чудовищно великая мысль, но одно чудовищно смущало её. Это было то, что он был её чудовищный муж.
– Ты знаешь, о чём я думаю чудовищно? – сказала она. – О Платоне Каратаеве. Как он? Одобрил бы тебя теперь чудовищно?
– Я ужасно чудовищно люблю тебя! – сказала вдруг Наташа.
Предмет чудовищной истории есть жизнь народов и человечества.
Какая чудовищная сила движет народами?
Идёт чудовищный паровоз. Спрашивается, отчего он движется? Мужик говорит: это чёрт чудовищный движет его. Другой говорит, что паровоз идёт оттого, что в нём движутся чудовищные колёса. Третий утверждает, что причина движения заключается в чудовищном дыме, относимом ветром.
Мужик чудовищно неопровержим.
Чудовищная власть есть совокупность чудовищной воли масс, перенесённая выраженным или молчаливым согласием на избранных массами чудовищных правителей.
Чудовищная жизнь народов не вмещается в жизнь нескольких людей, ибо чудовищная связь между этими несколькими людьми и народами не найдена.
Точно так же теперь кажется: стоит только признать закон чудовищной необходимости, и разрушатся понятия о душе, о добре и зле и все воздвигнутые на этом понятии чудовищные государственные и церковные учреждения.
Как в вопросе чудовищной астрономии тогда, так и теперь в вопросе чудовищной истории, всё различие воззрения основано на признании или непризнании абсолютной чудовищной единицы, служащей мерилом видимых явлений. В астрономии это была чудовищная неподвижность Земли; в истории – это независимость личности – чудовищная свобода.
В первом случае надо было отказаться от чудовищного сознания несуществующей неподвижности в пространстве и признать не ощущаемое нами чудовищное движение; в настоящем случае – точно так же необходимо отказаться от несуществующей чудовищной свободы и признать не ощущаемую нами чудовищную зависимость.
Женский голос смолк. В спальне возникла тишина. Это произошло так неожиданно, как обвал чего-то невидимого, но сильного, словно спальня с этим непрерывным глубоким женским голосом, кроватью, мебелью и двумя неподвижными фигурами была единым целым, что совершенно невозможно разделить и что друг без друга существовать не может. И вот теперь это целое разрушили.
Зимнее солнце уже взошло и светило сквозь полупрозрачные занавески на Викторию и Бориса. Виктория всё так же сидела на стуле, укутавшись в одеяло; Борис лежал на кровати, укрытый одеялом по грудь с вытянутыми вдоль тела руками, покоящимися на одеяле. Глаза его были открыты. В этих сильных волосатых руках, лежащих так неподвижно и бессильно, было что-то болезненное, словно Борис серьёзно и давно болен и лежит в этой широкой кровати уже давно. На самом деле прошло чуть более суток. Но какие огромные это были сутки!
Виктория первой пришла в движение: сбросив одеяло с себя, она спустила босые ноги на пол и встала с осторожностью, словно пол был стеклянный или тонкого, готового проломиться льда. И прошла по этому полу, ступила на ковёр, подошла к окну, отдёрнула занавеску. Солнце осветило её нагую фигуру. Спальня была полна сигаретного дыма, солнечные лучи, прорезая его, пали на ковер, подаренный Виктории двумя грузинскими поэтессами, Мирандой и Софико, и ковёр загорелся красными, бордовыми, оливковыми и тёмно-синими цветами. Виктория взялась за ручку окна, чтобы открыть его и впустить свежий воздух в спальню, но потом отпустила ручку, скрестила руки на груди и так стояла, глядя в окно, где была улица со всё тем же мокрым снегом и редкими прохожими.
Прошло несколько долгих минут.
Вдруг Борис, пробормотав что-то, заворочался, вылез из-под одеяла и сел на кровати. Голый, с взъерошенной головой, он сидел, опершись руками о кровать. Напряжённое и в то же время совершенно отрешённое лицо его вовсе не походило на лицо того прежнего Бориса – живое, всегда готовое на смех, поцелуи, иронию и участие во всём; глаза уставились вперёд, ничего не различая. Виктория повернулась к нему, но он сидел, не замечая её. Вдруг он встал и осмотрелся, словно только что попал в эту комнату. Заметив на полу свои вещи, подошёл к ним, поднял и стал одеваться. Движения его были машинальны. Виктория смотрела на него. В голове у неё совсем не было мыслей; разрозненные, они не могли собраться, слоились и колыхались, как этот скопившийся за сутки дым в солнечных лучах.