Вдруг в толпе начинается какое-то движение, шум; люди нехотя пятятся и расступаются.
Моник вынужденно прерывает речь, не понимая, что происходит. Толпа расступается вокруг странного вида машины, это трамбовочная машина для укладки тротуарной плитки, но это не совсем машина, это человек, это женщина с огромным механическим задом, трамбующая плитку, она вся трясётся, трясётся, мелко и мощно трясётся, трясётся её зад, её тело и её лицо, трудноразличимое лицо, но Моник вдруг различает это лицо, очень знакомое, всем немцам очень знакомое, одутловатое женское лицо, хорошо знакомое, и в такт тряске, в такт трамбовочным ударам мощного зада эта женщина непрерывно бормочет одну и ту же фразу:
– Wir schaffen das[12], wir schaffen das, wir schaffen das…
Моник проснулась.
Сердце её сильно билось. Переведя дыхание, она сбросила одеяло и села на кровати. Ночная рубашка её была мокрая от пота. Озноба не было. Ей было жарко. Она глянула на будильник: 11:12. Она проспала почти одиннадцать часов.
И устало рассмеялась, ещё держа в голове свой фантастический сон.
– Боже мой…
Смеясь, она встала, сняла с себя рубашку, бросила на кровать. Пошла на кухню. Налила себе воды и жадно выпила стакан. Налила ещё. Стала пить, но засмеялась, закашлялась, расплёскивая воду. И вдруг почувствовала боль в левом плече. Потрогала. Место укола болело.
– Ну да, конечно…
Она вспомнила про прививку. Про омерзительную очередь под дождём. Застонала. И снова засмеялась. Пошла в ванную, села на унитаз и помочилась. Встала, подошла к раковине. Глянула на себя в зеркало.
– Да, да, да…
Она провела рукой по помятому после сна лицу. Как и тело, оно было мокрым.
Моник встала под душ и пустила прохладную воду. И сразу вспомнила, что ей приснился Матиас. Его язык и член. И снова рассмеялась.
“Всё-таки Франциска была трижды права насчёт романов со студентами: не стоит ловить рыбок в своём аквариуме. Не стоит. Не стоит. Не стоит, Моник”.
Закрыв воду, она вышла и стала вытираться полотенцем, разглядывая себя в зеркале. Обтеревшись, повесила полотенце на сушилку, расчесала волосы, надела китайский халат, вышла из ванной. Прошла на кухню, налила себе воды. Отпила. И со стаканом в руке подошла к балконной двери. Противный мелкий дождь моросил и сегодня. Небо было по-прежнему пасмурным.
“Конечно, он был очень хорош в постели. Очень. Но. Но всё-таки, но всё-таки… он был неисправимо глуп”.
– Он был неисправимо глуп, – повторила она вслух и отпила из стакана.
Гамбит вепря
Президент маленькой европейской страны дремал на волновой кровати, когда на тумбе чёрного дерева слегка завибрировал его платиновый смартфон. Кровать так мягко и деликатно покачивала его шестидесятивосьмилетнее тело, что приподнимать веки не хотелось. Просто совсем не хотелось. Но смартфон журчал-вибрировал, а значит, был серьёзный повод это сделать. Протянув загорелую руку с короткими пальцами, он взял смартфон, нажал кнопку.
– Господин Президент, доставили.
– А… – вспомнил он. – Хорошо.
Положив холодный прибор на место, он потёр лицо, мягкое от только что принятой турецкой бани, выдохнул и одним движением мускулистого тела легко встал с поролоновой волны. Президент был невысок, приземист, широкоплеч, лысоват, с широкой шеей и крупной головой; черты его смуглого, чернобрового, волевого лица были правильными, если не считать маленьких мясистых ушей, словно случайно прилепленных к голове. На Президенте было только махровое полотенце под цвет его тела.
Сбросив влажное полотенце на пол, он прошёл в душевую из тёмно-зелёного жилистого мрамора. Три широкие душевые лейки нависали слева, но Президент двинулся не к ним, а к трём медным вёдрам, висящим на цепях справа. Встав под ведро, он дёрнул ручку. Ведро стало крениться, обдавая президента ледяной водой. Окатившись, он глухо ухнул, тряхнул головой и на крепких ногах зашлёпал в раздевалку. Там уже ждал слуга. Обтерев тело Президента, он деликатно обрызгал его кёльнской водой и помог одеться. Облачившись в просторные бежевые брюки, рубашку без рукавов и лёгкие ботинки, Президент вышел из раздевалки, покинул банно-спортивный комплекс, сел за руль одноместного электромобиля и поехал во дворец. Следом двинулся широкий электромобиль вооружённой автоматами охраны. Дорога плавно зазмеилась по ухоженному парку.
Буки, пихты, ивы, магнолии и всевозможные можжевеловые растения в сочетании с огромными камнями виднелись кругом. Идеальная подстриженная трава зеленела между ними. Проплыл остов великого пятиобхватного дуба, увитый хмелем и диким виноградом; потянулся дивный пруд с любимой беседкой и парой неразлучных лебедей, фонтан с мифологическими скульптурами; показалась гигантская цветистая клумба, в которой копошились четверо садовников. Они встали и поклонились Президенту. Он ответно кивнул. Обогнув клумбу, президент свернул на центральную липовую аллею, широкую и прямую. Расступаясь, вековые липы открывали впереди величественное здание дворца в викторианском стиле. Наплывая, дворец рос, гостеприимно расширяясь. Аллея оборвалась кругом с крестом, замощённым красным карпатским гранитом. Электромобиль пересёк крест и остановился у парадной лестницы дворца.
Стоящие на входе гвардейцы в ало-золотисто-фиолетовых мундирах вскинули винтовки на плечи, вытянув молодые лица.
Быстро поднявшись по розоватым ступеням, Президент вошёл в плавно раскрывшиеся двери. В огромном вестибюле с колоннами его ждал секретарь-референт Стефан. Они уже виделись сегодня, так что двинулись молча, пересекли зал, поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в одну из комнат. Здесь в ампирном кресле сидела полноватая девушка в светлом летнем костюме. Неподалёку стоял рослый мужчина в сером. Пухлое лицо девушки было заплаканным, тушь ресниц текла. Запястья её полных рук стягивали наручники. Завидя Президента, девушка всхлипнула и быстро встала, держа скованные руки перед собой.
– Здравствуй, Валерия! – громко произнёс Президент и вдруг нахмурил свои чёрные брови. – Нет… Что это?
Он шагнул к ней, ткнул коротким пальцем в наручники.
– Что это?!
Серый быстро подошёл:
– Господин президент, полковник Шешен распорядился.
Девушка зарыдала, держа руки перед собой.
Президент повернулся к Стефану:
– Арестовать!
– Слушаюсь! – ответил тот, приложил смартфон к уху и отошёл в сторону.
– Ну что, что, что это, я вас спрашиваю?! – Президент взял девушку за обездвиженные сталью руки. – Идиоты! Какие идиоты! Что это, дубина?!
Серый встал навытяжку.
– Что стоишь, болван, снимай! – рявкнул на него Президент.
Серый снял с девушки наручники. Она зарыдала громче, закрыв лицо руками.
– Валерия… Валерия… – забормотал Президент, достал из кармана пакетик с бумажными салфетками, вытянул пару и, отняв пухлые пальцы девушки от её зарёванного лица, принялся вытирать его. – Чёрт знает что… прости, прости моих костоломов… идиоты, ну просто имбецилы… садись… присядь, пожалуйста…
Он усадил её в кресло.
– Воды сюда!
Принесли воды. Со стаканом в руке Президент склонился над плачущей:
– Выпей, девочка моя. Выпей и успокойся.
Валерия выпила воды. Он бережно вытирал ей лицо.
– Всё, всё позади… идиотов больше не будет. И вообще, пошли отсюда. Ты с дороги, голодная?
Девушка всхлипывала.
– Голодная, а как же… Накрыть нам в малой столовой, живо!
Вскоре они сидели в просторной столовой, арочными окнами выходящей в парк. По стенам висела классическая дворцовая живопись.
Девушка уже пришла в себя, но глаза на её пухлом лице совсем заплыли покрасневшими веками. Слуги сервировали стол холодными закусками, открыли бутылку шампанского, наполнили бокалы и, поместив бутылку в серебряное ведёрко, удалились.
Пригубив шампанского, Президент поставил бокал и покачал своей большой головой:
– Милая Валерия, мне так стыдно, ты просто не представляешь…
– Ну… ничего… – вздохнула она, качнув полной грудью.
– Какое там – ничего! Служба государственной безопасности плюнула Президенту в спину. Смачно! И я это так не оставлю. Этот Шешен… он у меня… ладно, чёрт с ним. Ты в порядке?
– Да, благодарю вас.
– Выпей, выпей.
Она отпила из бокала.
– Выпей ещё.
Она выпила ещё.
Президент взял палочками тёплый ролл с крабом, обмакнул в соус, отправил в рот и стал жевать. Его массивная нижняя челюсть энергично заходила, и задвигались седоватые, ершистые волосы на голове.
– Мне одного хочется, – продолжил он, жуя. – Чтобы ты… ммм… гениальная, несравненная, не держала на меня обиды.
– Я… ничего… – Она сделала примирительный жест рукой.
– Ты знаешь меня давно. И, надеюсь, поймёшь.
Она молчала.
– А вот если ты не будешь есть, я на тебя обижусь! – шутливо прорычал он и хлопнул ладонью по столу.
Устало улыбнувшись, она положила себе крабового салата.
Резко отодвинув тарелку, Президент сцепил перед собой руки.
– Дорогая Валерия, ты даже не представляешь, как стремительно меняется наш мир. Как смещаются, стираются вчерашние понятия и установки. Рушатся экономики, но это ерунда по сравнению с обрушением прин-ци-пов! Моральных, деловых, международных. То, что почти век с таким трудом выстраивалось, подгонялось, испытывалось, – рушится в один день. Всё! Рассыпается в прах к чертям собачьим. Вопрос: кто виноват? Никто!
Он с улыбкой раскинул руки над столом.
– Никто! Нет виноватых! Как говорят еврочинуши, будь они прокляты, обстоятельства непреодолимой силы. Русские с китайцами заразили мир коронавирусом, погибли миллионы. Кто виноват? Никто! Разорваны в клочья понятия семьи и брака. Кто виноват? Никто! Миллионы криминальных нелегалов свободно пересекают границы Европы. Кто виноват? Никто! Обстоятельства непреодолимой силы.
Он вздохнул, сцепил пальцы замком. По загорелым скулам его заходили желваки.