– Двадцать лет назад мне поверил народ. Почему? Потому что у меня были принципы. Я знал, чем белое отличается от чёрного. На том и стоял. Но и народ тогда знал, что есть белое, а что чёрное. Поэтому и поверил мне. И Европа знала прекрасно. А что теперь? Неделю назад был Балканский саммит на Балатоне. Обсуждали будущее Европы. Спорили. Много. И я вдруг спросил: господа, а что для вас истина? На меня посмотрели как на слабоумного. Милош, Янош, Зоран, Мило сидели, улыбались и молчали. А идиот Александр заржал, как лось. На кой чёрт они его позвали – я так и не понял… То есть европейцы уже не только не знают ответа на этот краеугольный вопрос, они саму постановку его считают нерелевантной! Вот до чего дошло. Так что же для них истина? Только одно: сегодняшняя выгода. Завтра уже никого не интересует. Бу-ду-щее Европы! – Он ударил кулаком по столу. – Для них его нет. Есть только настоящее. А для меня и моей страны – есть. Есть!
Он перевёл взгляд смоляных глаз в окно и замолчал, покусывая мужественные, властные губы. Валерия, перестав жевать, замерла с поднятой вилкой.
– Когда мне три дня назад сообщили, что Валерия вместо Гамбита вепря играет шотландскую партию, я не поверил.
– Господин президент… – заговорила девушка, но он поднял руку, и она смолкла.
– Я не поверил. Не по-ве-рил!
Он снова замолчал, глотнул из бокала. Вздохнул.
– Ты помнишь нашу первую встречу?
– Такое не забыть, господин президент.
– Тебе было тогда…
– Девять с половиной.
– Девять с половиной. Твой тренер, великий наш Богдан, упокой, Господь, его душу, подвёл тебя ко мне после детского турнира. И сказал судьбоносные слова: господин президент, вот будущая чемпионка страны и мира. Как он тебя разглядел!
– Он был великий.
– Великий! И сказал тогда важнейшую вещь: Валерия уже умеет играть вслепую. Я смотрел на тебя – стоит девчушка круглолицая из горной деревни, ей бы с козлятами играть. А она играет в шахматы. И уже может играть вслепую! Я всю жизнь боготворю шахматы, но я до сих пор не умею играть вслепую. Не дано! А тебе дано было от Бога с самого детства.
– Слава Богу.
– Слава Богу! И слава Богдану. Он вырастил тебя, научил всему, что надо для профи. И ты стала профи. Да ещё какой! Как ты разнесла Ананда! Как натянула нос этому мушкетёру Морозевичу! Как морщился Карлсен тогда, на блицолимпиаде, а? Конь бьёт на h6, шах, пешка побила, слон бьёт h6, конь побил, ферзь бьёт и – гроб тебе, великий Карлсен! Войдёт в учебники!
Он встал, прошёлся по столовой, резко развернулся, подошёл к сидящей сзади и положил ладони ей на плечи.
– Наша страна маленькая и в меру красивая. В мире таких предостаточно. И у каждой страны, помимо гор, лесов и озёр, есть что-то ещё. У датчан это лекарства и ветряки, у финнов – сливки и “Нокиа”, у немцев – “Мерседес” и пиво, у шведов – “Вольво” и водка “Абсолют”, у швейцарцев – банки и часы, у венгров… ну… это гуси и термоисточники, а у нас – шахматы и свиньи. Звучит юмористически, да?
Он заглянул ей сверху в лицо.
– Нет, почему…
– Да смешно же! Шахматы и свиньи! Смешно было. Семь лет назад. А сейчас уже не смеются. Наши свинина – лучшая в Европе. Немецкая свинина по сравнению с нашей – резина. А за декоративными свинками нашими – очереди в интернете. Вот так! А шахматы…
Он со вздохом подошёл к окну.
– Никто мне так не помог в жизни, как шахматы. Отец рано умер. С мамой из-за отчима у меня не сложилось. В шестнадцать лет я сбежал из дома в свободное плаванье. Спасибо сестре, что научила в шахматы играть. И с тех пор шахматы со мной. Щит мой и меч! Я играю с друзьями и компьютером, разбираю партии великих гроссмейстеров. Вкладываю деньги в нашу шахматную федерацию. Которая уже заявила миру о себе. И вкладываю деньги в тебя, нашу шахматную королеву Валерию. Мне недавно подсчитали, сколько за десять лет мы вложили в наши отечественные шахматы. Двести шестьдесят три миллиона евро. Для маленькой страны это много. Но мы добились больших успехов. И ты добилась огромных успехов. Ты – флагман отечественных шахмат. И вдруг я узнаю…
– Господин Президент! – воскликнула Валерия. – Я не стала играть гамбит, потому что…
– Подожди! Не перебивай Президента!
– Но я…
Он предупредительно поднял свою широкую короткопалую ладонь.
– И когда я узнаю, что Валерия, наша непобедимая Валерия в решающей партии на чемпионате мира отказалась от своего супероружия, от нашего, не побоюсь сказать, национального гамбита, от нашей ядерной бомбочки, я… просто… потерял дар речи. Да! Я онемел.
– Господин Президент, позвольте же мне объяснить…
– Нет! Не позволю! Объяснить она хочет! Это невозможно логически объяснить! Идёт матч. Напряжённейший! Весь мир следит. Четыре – четыре. Две последние партии остались. Ты играешь белыми. Ты – на подъёме. В предыдущей ты чёрными в сицилианке размазала Ли по стене. У тебя белые. Добить её, потом сделать ничью в последней партии – и ты снова королева шахмат! И весь мир у твоих ног!
– Но, господин президент…
– Заткнись! – Он резко вскинул свою ладонь.
Она замолчала, а он быстро заходил вдоль окон, поглядывая в них.
– Объяснить она хочет, видите ли… Объяснить можно всё. Хромой Мирко, устроивший прошлогодний путч, тоже готов был всё объяснить. Гитлер мог всё объяснить. И евроидиоты, повесившие на нашу страну санкции, тоже всё объяснили, крючкотворы ёбаные… Слова, слова. Они обесценились, растоптаны мировыми бюрократами и педерастами. За словами больше ничего не стоит. А вот за делами – стоит!
Он сжал кулак и показал его в окно, помахав.
– Дела! Дела решают, дорогая королева шахмат. Ты сама это доказала, когда впервые сыграла Гамбит вепря. Ты сама открыла ему дорогу! Тот день, третье августа, запомнили все. Партия с Костенюк: d4 d5, Cg5 Cf5, e3 c6, c4. Что это? Откуда? Из каких пыльных сундуков? Ты же раньше никогда не играла это начало!
– Никогда.
– Никогда! Костенюк озадачена. Что это? Ещё пять ходов, и белые теряют коня без всякой компенсации. Валерия блефует? Или просто не выспалась? Мир замер. И вдруг – е4!! И мир ахнул. Конь оказался отравленным. А Гамбит вепря – великим. Таким его сделала ты. И это было гениально! Потому что совпало с феерическими успехами нашего национального свиноводства. Мистика – она всегда со мной. В том августе мы впервые потеснили немцев. Наши вепри стали вкуснее всех в Европе. Супермаркеты нам открыли двери. Евро потекли в наши банки. Вот вам, евродемагоги!
Он снова помахал кулаком в окно.
– И я осознал: это знак судьбы. Гамбит вепря и свиноводство. Два шара в одну лузу! Хоп-ля! И ты стала играть Гамбит вепря. Играть, играть… Я выписал тебе двух новых тренеров, мощных Шломо и Бориса, недешёвых надо сказать, но я понимал, по-ни-мал, что тебе надо помочь теорией, подкрепить, новый гамбит должен устоять. И он устоял. И ты громила им не только баб, но и мужиков. Грозных гроссов! Выносила их лихо на шахматную помойку. Ты была бульдозером, железным вепрем! И расчистила себе дорогу к короне. И стала королевой. Всё! Престол твой! И нашей страны. Мировая пресса обалдевала: Валерия несётся на вепре! Помнишь обложку в “Шпигеле”? Как люди за тебя болели! Сколько подарков ты получила от простых людей. И от Президента королева получила замок в горах. Не самый плохой, ведь, а?
– Я всегда буду вам благодарна, всегда…
– Ну, ещё бы! – зло усмехнулся он.
Сильно хлопнул в ладони.
И вздохнул, глядя в окно, покусывая губу.
– Царствовала три года. Громила всех в турнирах. Умножала славу нашей страны. И что? Чтобы отстоять корону, тебе оставалось выиграть одну партию. Напустить вепря на китаянку. Он смял бы её! Она только что продула белыми. И ты вдруг разыгрываешь… шотландку. Шотландку убогую, беззубую, дурацкую! После вепря это… кролик какой-то. Овца паршивая. Разыграла дебют, словно школьница. Ну, и смяла она тебя. И последнюю ты тоже слила. Начисто. В унитаз китайский. Pizdets, как говорят наши русские друзья. Корона свалилась.
– Господин президент, у меня был душевный кризис.
– А у меня он перманентно, – произнёс он, мрачно глядя в окно. – Все активы моей семьи и друзей заморожены на Западе и в Штатах. Слетать в Ниццу или на Сардинию я уже не могу. В Крым – пожалуйста. Но там, pardon, кал в море плавает… Санкции. А тут ещё корона свалилась. Завтра введут эмбарго на нашу свинину, и что? Душевный кризис, видите ли, у неё…
Он усмехнулся, сунул руки в карманы и подошёл к ней.
– Какого чёрта у тебя в решающей партии вдруг душевный кризис?
– Понимаете… – Она вздохнула, колыхнув грудью. – У меня кое-что случилось.
– Влюбилась в парня?
– Нет.
– Слава богу… Марушка дарит тебе нежность?
– Да, да…
– Она же летала к тебе в Осло, да?
– Да… прилетала.
– Тебе было хорошо?
Она кивнула.
– Тогда какого хера ты всё просрала?! – прорычал он, оттолкнув её голову.
Она согнулась, закрыв лицо руками.
– Всё, всё просрать одним махом! – Он вскинул руки. – Десять лет работы! Десять лет, а?!
Она замерла, спрятав лицо и молча ожидая удара. Зло ткнув её пальцем в плечо, он отошёл к окнам, глянул в них, потом вернулся к своему месту, налил себе шампанского, осушил бокал и яростно швырнул его в окно. Брызнули осколки.
– Душ-ш-е-вный кризис!
Постоял, тяжело дыша, сунул руки в карманы, покачался и произнёс:
– Выпей.
Валерия сидела, замерев.
– Я говорю: вы-пей! – прошипел он.
Она распрямилась, взяла бокал, отпила.
– И рассказывай, что стряслось. Какой, к чёрту, душевный кризис.
Обняв бокал обеими ладонями, она заговорила:
– В ту ночь… ночь перед партией мне… мне приснился…
Она смолкла.
– Кто?
– Мне… приснился… ангел, – произнесла она дрожащим голосом.
– Ангел?
– Да.
– Какой?
– Он был… он весь…
– Сиял? Тогда это Люцифер. Он всегда сияет.
– Нет, ангел не сиял. Он был как обычный человек. И весь как… как добро.