[896]. Белоконь ошибся: другим закадычным другом и соавтором Гамова с 1930 г. был один из создателей водородной бомбы, венгерский еврей Эдвард Теллер, которому Гамов проторил дорогу в Америку и вместе с которым Гамов участвовал в реализации Манхэттенского проекта.
В своей автобиографии Гамов отмечал: «Более обширной была моя связь с Лос–Аламосской лабораторией после 1949 г., когда я прошёл проверку на благонадёжность. Я воспроизвожу здесь почтовую открытку д-ру Норрису Бредбери, директору Лос–Аламосской лаборатории. Эта открытка стала моим ответом на официальное приглашение принять участие в работе над бомбой деления в Лос–Аламосе. Другие два рисунка — по существу дружеские шаржи. Первый — карикатурные портреты моих добрых друзей Эдварда Теллера и Станислава Улама, которые известны как отец и мать водородной бомбы, а второй имеет отношение к тому времени, когда президент Трумэн ещё колебался, сказать да или нет разработке водородной бомбы. Пожалуй, вот и всё о моей военной деятельности»[897]. Два шаржа. Вот и всё, что сохранилось от этой захватывающей истории…
Это — в стиле Георгия Гамова.
Земляной Сергей Николаевич (1949-2012) — российский философ
Пламенные банкиры в пыльных шлемах
Н. И. Кротов
Кротов Николай Иванович — генеральный директор АНО «Экономическая летопись», специалист по экономической истории
Просто жизнь моя — манеж,
Ну а вы, мой друг, мне кажется, зритель.
Ю. И. Визбор. Манеж
И комиссары в пыльных шлемах
Склонятся молча надо мной.
Б. Ш. Окуджава. Сентиментальный марш
Существовала такая присказка — «Нельзя выжатую зубную пасту вернуть в тюбик». С жестяным такой фокус не был возможен, с пластиковым тюбиком, пожалуйста.
Принято заявлять, что история не имеет сослагательного наклонения. Свершённого действительно не вернуть. Но история — это наука о граблях, и если мы не будем исследовать альтернативы пережитых нами событий, то будем вновь и вновь наступать на этот русский тренажёр. Рассматривать разные «если бы» да «кабы» нужно не для того, чтобы наказать виновного (или по крайней мере не только для этого), а для того, чтобы повторно не совершать похожие ошибки. «Родовые травмы» человека исследуют, чтобы знать, как лечить их последствия.
Особенно интересно, какое влияние оказывает на происходящее субъективный фактор. Как в критические моменты истории он выходит на первый план.
Я неоднократно писал о том, как создавалась современная банковская система[898], сегодня же давайте посмотрим, как появилась её предшественница 1920‑х годов. Сделаем мы это на примере трёх основных банков того периода: Госбанка, Промбанка и Внешторгбанка.
Госбанк в стране хозяин
Как–то Виктору Владимировичу Геращенко, ещё председателю правления Госбанка СССР, предложили повесить в банке портреты предшественников. Он начал разбираться и убедился, что весь начальный советский период работы Госбанка СССР представляет собой белое пятно!
Печальна судьба многих руководителей главного банка страны. Скажу только, что ни один из них (!) не доработал весь положенный ему срок.
За 90 лет председателями Госбанка СССР, Центрального банка РСФСР, Центрального банка РФ становились 26 человек. Семеро из них были расстреляны, один предусмотрительно попросил политического убежища в Англии, другой оказался членом «антипартийной группировки», ещё один умер во время исполнения обязанностей. Остальных отправляли в отставку без серьёзных для них последствий. Только в 2013 г. председатель Банка России Сергей Михайлович Игнатьев создал прецедент выживаемости.
11 (24) ноября 1917 г. управляющий Государственным банком (с 1914 г.) Иван Павлович Шипов (1865-1920) отказался признать советскую власть и был уволен за саботаж без права на пенсию. С этого началась история банковской системы новой России.
До Госбанка СССР с ноября 1917 г. по январь 1920 г. в составе Наркомата финансов существовал Народный банк РСФСР. Его руководители долго не задерживались на своих постах, судьба их печальна: четверо из шестерых расстреляны, один погиб при невыясненных обстоятельствах, ещё один отделался исключением из партии.
Первым комиссаром по Государственному банку на правах управляющего стал польский дворянин Станислав Станиславович Пестковский (1882-1937). Естественно, революционер, постигающий науки на поселениях и в эмиграции. В 1917 г. он сменил ряд должностей от управляющего делами городского Совета профсоюзов Петрограда до комиссара Главного телеграфа. Видимо, ему было всё равно, чем руководить.
Он сам рассказывал, что, будучи рядовым большевиком, вскоре после октябрьских событий зашёл в поисках какой–либо работы в Смольный: «Я открыл двери в комнату, находящуюся против кабинета Ильича, и вошёл туда… На диване полулежал с утомлённым видом т. Менжинский. Над диваном красовалась надпись: “Народный комиссариат финансов”. Я уселся около Менжинского и вступил с ним в беседу. С самым невинным видом т. Менжинский расспрашивал меня о моём прошлом и полюбопытствовал, чему я учился. Я ответил ему, между прочим, что учился в Лондонском университете, где в числе других наук штудировал и финансовую науку. Менжинский вдруг приподнялся, впился в меня глазами и заявил категорически:
“В таком случае мы вас сделаем управляющим государственным банком”. Через некоторое время он вернулся с бумагой, в которой за подписью Ильича удостоверялось, что я и есть управляющий государственным банком». Банк Пестковский возглавлял два дня — с 11 (24) ноября по 13 (26) ноября 1917 г. В. И. Ленин поставил ему задачу: найти деньги для революции. Средства Пестковский не нашёл, но предложил оформить заём в 5 млн рублей у знакомого польского банкира. За что был тут же уволен. После этого работал в Коминтерне. В 1937 г. репрессирован, расстрелян как польский шпион.
Его сменил другой дворянин, Валериан Валерианович Оболенский (партийный псевдоним Н. Осинский) (1887-1938), с такой же революционной судьбой, но к тому же с экономическим отделением юридического факультета Московского университета за плечами. В середине ноября пришёл в банк с десятком энергичных товарищей и с неограниченными полномочиями. С помощью 50 подписанных, но не заполненных ордеров на арест Оболенский смог добиться того, что не удалось его предшественнику, — ему для нужд Совнаркома были переданы ключи от банковских кладовых и деньги. 23 декабря 1917 г. (5 января 1918 г.) назначен председателем ВСНХ. Его считают отцом автомобилизма и автомобилестроения в Советской России, он стал первым главным редактором журнала «За рулём». Возглавлял в 1926 г. ЦСУ, а с 1932 г. созданное в декабре 1931 г. Центральное управление народно–хозяйственного учёта при Госплане СССР. В 1935 г. стал первым директором Института народного хозяйства (ныне Институт мировой экономики и международных отношений). 13 октября 1937 г. машина террора съела одного из её создателей — В. В. Оболенский был арестован как свидетель по процессу Бухарина–Рыкова, а 1 сентября 1938 г. расстрелян[899]. Колесо репрессий на этом не остановилось. Следователи, которые вели дело Оболенского, — Герзон и Коган — были тоже расстреляны в 1938 и 1939 гг. Как говорилось в материалах о реабилитации, «за фальсификацию следственных дел и применение недозволенных методов в ходе следствия». Председательствовавший на суде армвоенюрист В. В. Ульрих в 1948 г. отделался снятием с работы, понижением в должности до начальника курсов усовершенствования военно–юридического состава Советской армии и вскоре умер.
Далее (с декабря 1917 г.) был Георгий (Юрий) Леонидович Пятаков — человек более известный, ставший в дальнейшем и председателем правления Государственного банка СССР. Поэтому рассказ о нём позже.
Пятакова в марте 1918 г. сменил первый представитель рабочего класса (по крайней мере, по происхождению) Александр Петрович Спунде (1892-1962). Он успел поработать учеником торговой конторы в Риге и управляющим книжным складом, конторщиком в Сибирской торговой компании и счетоводом в Минусинской конторе Русско–Азиатского банка, окончить торговую школу и частные вечерние общеобразовательные курсы. Занимал пост комиссара Государственного банка до июня 1918 г. После этого судьба его ещё раз свяжет с главным банком страны: в 1922-1923 гг. он управляющий Украинским отделением Госбанка в Харькове, а с 1926 по 1930 г. фактически руководит Госбанком СССР, будучи зампредом правления при живущем за границей председателе А. Л. Шейнмане, а позже политическом председателе Г. Л. Пятакове. Одновременно Спунде — член коллегии Наркомфина СССР, член ЦИК и ряда других важных структур. Принимал активное участие в разработке первого пятилетнего плана. Судьба у него не типичная для тех лет. Хотя избежать ссылок и арестов до революции ему не удалось, зато он достаточно благополучно прожил до 1962 г., будучи с 1931 г. на пенсии (был только исключён из партии как «левый коммунист» и активный сторонник Н. И. Бухарина). Не желая оставаться без дела, бывший комиссар Народного банка работал главбухом Сельэлектро, а с 1948 по 1951 г. — кассиром в Мосторге.
За ним был Тихон Иванович Попов (1872-1919), родившийся в семье протоиерея. Это был зрелый человек 48 лет (предшественникам было от 26 до 35 лет), окончивший историко–филологический факультет Харьковского университета. Член РСДРП с 1893 г. Как и В. И. Ленин, карьеру начинал секретарём присяжного поверенного (Ленин был помощником), но, говорят, более успешно — получил известность, защищая социал–демократов на многочисленных политических процессах. Работал агентом Киевского земского общества страхования от огня. В 1913 г. — член «тройки», возглавлявшей газету «Правда». В 1912-1913 гг. получил опыт работы в банке — служил в Торгово–промышленном банке в Петербурге и его московском отделении. Видимо, благодаря этому в качестве главного комиссара–управляющего Московской конторой Государственного банка участвовал в проведении в 1917 г. национализации частных банков.