фического рывка страны за полстолетия. Население Франции к этому времени подошло к 20 млн. человек, и она была самым населённым государством Европы (с. 53). Руан по численности населения (75 тыс.) уступал в Европе лишь Лондону и Антверпену (с. 53). Экономика города динамично развивалась на основе атлантической торговли; это–то и было ключом к воплощению мечты франко–британской империи. Однако важно, что эта гипотетическая империя была династическим организмом Гизов не в меньшей степени, чем Валуа.
Монморанси добился сближения с Англией. Другой важной фигурой при Генрихе II была его фаворитка Диана де Пуатье. Дела Гизов при новом режиме пошли хорошо. Франсуа был утверждён в должности наместника Дофине, а его младший брат, второй сын Клода Карл (1525-1574), как архиепископ Реймсский, короновал нового короля. Оба были старыми друзьями дофина и теперь были введены в Тайный совет. С самого начала карьеры оба были протеже Дианы. Одним из ключевых политических союзов 1540‑х гг. был брак третьего брата Гиза, Клода II (1526-1573), с младшей дочерью Дианы Луизой. Именно благодаря милостям Дианы Гизы приобрели значительное имущество в Париже и Иль–де–Франс[297].
«Смерть герцога Клода легко могла привести к распрям среди его наследников. Из–за запутанности законов наследования юристы роились как стервятники, готовые поживиться трупом любой рассорившейся семьи. В одном отношении Гизам повезло. У Клода и Антуанетты была всего одна дочь (Луиза), которая не ушла в монастырь и поэтому нуждалась в приданом. Она умерла в течение года после брака в 1541 г. со знатным фламандским дворянином Карлом де Кроем, герцогом Ванарсхотом. В результате у младшего поколения Гизов не было сварливых зятьёв. Контроль над церковным патронажем, значительный уже при кардинале Лотарингском Жане, с воцарением Генриха II был укреплён. В результате из шести выживших детей мужского пола средства к существованию требовалось выделить лишь четырём» (с. 57). Карл в 1538 г. наследовал своему дяде в качестве архиепископа Реймсского, а в 1547 г. стал кардиналом. Четвёртый сын, Луи (1527-1578), в 1545 г. был назначен епископом Труа. Пятый брат, которого, как и первого, звали Франсуа (1534–1563), стал рыцарем ордена иоаннитов; уже в 15 лет он был великим приором Франции. Впрочем, его письмо к старшей сестре, королеве Шотландии, выдаёт не по годам развитого подростка.
Таким образом, земельные владения Гизов были разделены всего между тремя сыновьями. Старший, Франсуа, стал вторым герцогом де Гизом и получил титул маркиза де Майенна и территории в Барруа, Шампани и Провансе. Земли в Нормандии были поделены между двумя остальными сыновьями: третий сын, Клод И, получил только что созданное герцогство Омаль, а шестой, Рене (1536–1566), 14 лет, пока жил в Жуанвиле под опекой матери.
«Таким образом, амбициозные младшие сыновья удачно женились, получили щедрые порции наследства или сделали стремительные карьеры в высших эшелонах церкви. Когда они обзавелись собственными домохозяйствами и династиями, их часть сделки состояла в том, чтобы проявлять послушание во всех публичных делах своему старшему брату как отцу… Результатом была клановая ментальность, склад ума, который в ритуале повседневной жизни воплощался в одной конкретной церемонии – lever[298]. Этот ритуал обычно ассоциировался с подъёмом и одеванием короля и был наиболее развит Людовиком XIV в Версале, где церемониал монархии был разработан полнее всего. У Гизов этот ритуал служил средством для младших братьев выразить своё уважение и покорность старшим… Когда братья находились при дворе, четверо младших вставали раньше и присутствовали при lever кардинала Карла, после чего все они посещали Франсуа и прислуживали ему. Таким образом, когда Гизы отправлялись на встречу к королю, являлись они группой» (с. 58).
У семейного единства есть и ещё одно, более простое, объяснение. Концепция «все за одного» насаждалась не только дисциплиной. Поскольку Гизы выросли в строгой, но любящей атмосфере Жуанвиля, они просто любили друг друга. Семья собиралась вместе так часто, как это позволяли государственные дела. Так, в 1549 г. герцог и герцогиня де Гизы, их шесть сыновей, невестки и маленький герцог де Лонгвиль собрались в Реймсе на Пасху.
Два старших брата дополняли друг друга идеально. Их даже сравнивали с Кастором и Поллуксом[299]. Франсуа был прежде всего солдатом, что ценил в нём Генрих II, который даже по меркам французских королей выделялся своим увлечением воинскими искусствами. При нём двор стал давать турниры в таком масштабе, каких не видели с XIV в. Гиз играл в них одну из первых ролей и часто сражался бок о бок с племянником коннетабля Гаспаром де Колиньи (1519-1572). Доблесть и мужество Гиза уже вошли в легенду. Биться он имел обыкновение с поднятым забралом. В нападении на Булонь в 1545 г. Франсуа был ранен английским копьём, которое воткнулось выше правого глаза и вышло сзади уха. Величайший хирург той эпохи Амбруаз Паре[300] вытащил наконечник, но прогноз оставался неблагоприятным, и в чудесном выздоровлении Франсуа увидели очередное проявление особой божьей милости к Гизам. Он получил прозвище le Balafré «Меченый». Герцог не выражал гнева на людях, а по отношению к врагам демонстрировал умеренность. Любил лагерную жизнь, помнил имена простых воинов и запросто общался с ними. Именно среди них герцог был счастливее всего.
Впрочем, брак Франсуа с Анной д’Эсте (1531-1607) в 1548 г. был блестящим. Жена получила приданого в 150 тыс. ливров (с. 61). По женской линии она была внучкой короля Людовика XII (правил в 1498-1515). Этот брак ввёл Гиза в сеть французских союзов в Италии. Центром сети был двор отца Анны Эрколя II д’Эсте[301] в Ферраре. Будучи одним из самых пышных дворов Европы, он оказывал глубокое влияние на французские вкусы. Воспитание Анны было для итальянской принцессы необычным. Её мать Рене Французская активно поддерживала протестантское дело, что в конце концов заставило её вернуться на родину. Анна была хорошо образованна, прилично знала латынь и немного — греческий. Как её младшие братья и сёстры, воспитана она была протестанткой, но Гизов, похоже, это не пугало. Напротив, учитывая свои политические интересы в Шотландии, Англии и империи, они могли считать это плюсом. Что необычно для женщины, в библиотеке Анны было больше книг по истории, чем по религии, и за Геродотом, Макиавелли и Фруассаром[302] она чувствовала себя комфортнее, чем за часословами. Выйдя замуж, Анна установила хорошие отношения с Дианой де Пуатье, Екатериной де Медичи и многими итальянцами в окружении королевы. Брак был счастливым: в 1549 г. родился первенец Генрих, а впоследствии ещё пятеро детей.
Характер кардинала Лотарингского Карла был сложнее. Он был высокообразован, его память и красноречие вошли в поговорку. Когда в 1550 г. умер его дядя Жан, Карл унаследовал созданную им церковную империю. Она включала некоторые из наиболее богатых и престижных монастырей Европы, такие как Клюни и Мармутье. Кардинал хорошо говорил по–гречески (на языке, который в Сорбонне подозревали в связи с ересью), на латыни, по–испански и по–итальянски. Опираясь на сеть платных информаторов, он был хорошо осведомлён об иностранных делах. Правая рука Кальвина Теодор Беза[303], как говорили, заметил: если бы у него «было столько элегантности, сколько у кардинала Лотарингского, он надеялся бы обратить половину населения Франции» (с. 63). В отличие от большинства коллег–прелатов, Карл регулярно и с удовольствием проповедовал. Вместе с тем он оставался для современников загадкой. В сравнении с братом кардинал терял: если солдат по своей природе должен быть открытым, качества дипломата, придворного и финансиста — совсем иные. В непоследовательности и двусмысленности Карла современники усматривали лицемерие, и основания на то есть. С одной стороны, кардинал был суров, по пятницам и субботам постился, порой носил власяницу, презирал охоту. С другой стороны, было в нём что–то и от эпикурейца. Так, в начале 1550‑х годов он заказал для своего дома 120 изысканных изделий, включая люстры и столовую посуду (с. 64).
С властью пришло высокомерие. К своему высокому положению чувствительно относились все князья церкви, но у Карла осознание своего статуса было столь острым, что отталкивало от него даже равных по сану. Это тщеславие проявлялось в мстительности по отношению к тем, кто осмеливался бросать кардиналу вызов или, по его мнению, предал его. Кардинал не только делил с матерью бремя управления семейными финансами, но и оберегал интересы своей сестры Марии во Франции. Кроме того, он занимался вопросами образования младших братьев, племянниц и племянников.
Несмотря на различия в характере, Франсуа и Карл испытывали чувство долга перед королём и сознавали совместную миссию в продвижении интересов семьи. В 1550‑е гг. у семейной и королевской политики был общий враг — Габсбурги. Однако чувство долга не означало, что у Гизов не было трений с короной или другими семьями. Так, в ходе визита короля в Савойю в 1548 г. Франсуа взял верх над новым главой дома Бурбонов Антуаном[304], добившись права идти рядом с ним, непосредственно за королём.
В 1552 г. холодная война Генриха II с Карлом V переросла в горячую. Гуманисты в Германии и Франции надеялись на возрождение идеалов Священной Римской империи, в которой французский король выступил бы примирителем принцев и защитником немецких свобод. Коннетабль Монморанси продолжал успешную политику скрытых операций против империи. За договором с Англией последовало возобновление дружбы с Османской империей. Также французы отказались принять участие в Тридентском соборе, так как папа Юлий III