В 1550‑е гг. произошли драматичные изменения не только в политическом и религиозном ландшафте Европы. Имел место фундаментальный сдвиг в политике Гизов во Франции. Прежде семья довольствовалась землями на севере и востоке королевства, должностями провинциальных наместников и военачальников. Теперь же щедрость Генриха II и церковные доходы дали Гизам возможность купить земли и замки в окрестностях Парижа. В самой столице они приобрели два особняка, которые объединили в крупный дворец, занимавший 2 га в Марэ — самом фешенебельном районе правого берега Сены.
И всё же, даже несмотря на то, что Монморанси находился в плену, он и его семья продолжали в конце 1550‑х гг. преобладать на постах при дворе и в армии, а Гизы преобладали только в церкви. Их дальнейшее продвижение было маловероятным, так как Монморанси собирался передать свои должности сыновьям.
Едва франко–британская империя была основана, в ней обозначились трещины из–за высоких налоговых требований короля и нарушения торговли. Близ Руана — центра новой империи — крестьяне бежали из домов, будучи не в состоянии платить непрерывно повышаемые налоги. На море французы не могли конкурировать с объединённым испанским флотом. Однако покончила с мечтами о франко–британской империи религия. В последние годы правления Франциска I и первые — Генриха II протестантизм сурово преследовали. Однако к середине 1550‑х гг. охота на еретиков стала стихать. Одной из причин была их растущая численность, организация и уверенность в своих силах. К 1562 г. протестантских конгрегаций во Франции насчитывалось более тысячи, а общее количество их членов составляло 1,5-2 млн. чел. (с. 92). Другой причиной были католики–эразмианцы, особенно в среде гражданского и судебного чиновничества: они ужасались практике сожжения людей за веру и в расколе винили католическую церковь.
Летом 1557 г. двор ошеломила попытка покушения на Генриха II. Её предпринял респектабельный канцелярский клерк Кабош, двух братьев которого судили за оскорбления в адрес церкви. Психология кальвинизма, коренившаяся в библейском фундаментализме, придала новому религиозному движению огромную силу и смелость. Убийство безбожников религиозными фанатиками, как католиками, так и протестантами, станет характерной чертой французских религиозных войн, отличая их от более поздних религиозных конфликтов в Англии и Германии. Традиционная политика во Франции, основанная на борьбе соперничающих фракций, уступит место новой политике, которую сформируют конфликтующие религиозные идеологии.
Покушение на короля не удалось, но численность прихожан протестантской церкви в Париже и её растущую смелость нельзя было игнорировать. Многие католики в катастрофе под Сен–Кантеном видели свидетельство божьего гнева на распространение в стране ереси. В ходе собрания протестантов в доме на улице Сен–Жак 4 сентября 1557 г. были арестованы 130 человек (с. 93). Католическая общественность требовала сурово наказать их. Кальвин просил лютеранина герцога Вюртембергского вступиться за заключённых и жаловался, что вся власть во Франции передана кардиналу Лотарингскому, «который только и требует, чтобы всех их уничтожили» (с. 93). В том году кардинал Карл был назначен инквизитором веры во Франции. Однако Кальвин ошибался: целью создания этой должности было лишь избежать прямого участия короля в репрессиях. Позднее, когда будут написаны первые протестантские истории, роль кардинала будет вплетена в историю сопротивления преследованиям и составит важную часть «чёрной легенды» Гизов.
Провал инквизиции во Франции имел причиной не только отсутствие воли и стремление защитить свободы. Иные католики даже обвиняли Гизов в попустительстве еретикам, и не только в Шотландии. Так, радикальный католический священник Клод Атон[313] писал в дневнике, что в период преобладания Гизов при дворе «они были известны тем, что принадлежали к партии еретиков» (с. 93). В самом деле, многие магистраты смотрели на собрания протестантов сквозь пальцы, а арест на улице Сен–Жак был делом рук заместителя парижского прево Жака Менье. Как многие парижские чиновники, он был креатурой Монморанси и лютым врагом Гизов.
Вообще утверждать, будто Гизы были «за» или «против» ереси, значило бы переоценивать в их соображениях роль религии. В период войны и кризиса она не была так важна. Например, когда сестра кардинала аббатиса Фармутье пожаловалась ему, что их собственные земли в Сомюре так заражены ересью, что стали второй Женевой, кардинал не предпринял ничего.
Проблемой для властей Парижа в случае с улицей Сен–Жак было то, что многие арестованные были знатного происхождения; они не вписывались в стереотип ереси как убежища мятежной черни. Судьи парламента высказались за компромисс, казнив восемь подозреваемых, в том числе всего одного дворянина. К тому же понимали, что массовые казни протестантов навредят репутации Франции за рубежом. После поражения под Сен–Кантеном братья Гизы обхаживали немецких протестантских князей, рассчитывая на их военную помощь. Вот почему герцог Франсуа заверил своего старого товарища герцога Вюртембергского, что казнённые не были лютеранами, а просто отрицали чудо мессы. Показателен контраст между подходом к этой проблеме кардинала Лотарингского и английского кардинала Поула[314] – другого эразмианца, который столкнулся со схизмой и войной. В 1555–1558 гг. Поул отправил на казнь более 300 человек, при том что население Англии значительно уступало населению Франции (с. 95). Умеренность Гизов была мотивирована политически.
В начале 1558 г. движение Реформации во Франции запланировало серию демонстраций силы. В Великий пост к протестантским идеям неожиданно проявил интерес король Наварры Антуан: он опасался установления всеобщего мира, потому что хотел вернуть себе занятое испанцами королевство.
Генрих II был разгневан собраниями протестантов, но Гизы были слишком заняты, чтобы заниматься расследованием непосредственно. Королю не нравилась полная зависимость от них, и он начал уставать от их высокомерия. Королю не хватало Монморанси, и в мае он отправил кардинала на переговоры о его возвращении. Между тем представитель Филиппа II кардинал Гранвель коварно сообщил коллеге, что переписка адмирала Колиньи и его младшего брата Андело[315] доказывает их приверженность протестантизму. Кардинал Карл поспешил обратно в Париж, чтобы забить ещё один гвоздь в политический гроб Монморанси. Генрих бросил Андело в тюрьму, но тот обязался посещать мессу и был освобождён. По иронии, однако, главной надеждой протестантов оставались Гизы, так как в случае мира и Валуа и Габсбурги смогли бы бросить все силы на войну с ересью. Однако ещё до вести о неудаче французов при Гравлине терпение короля в отношении Гизов лопнуло. Важным фактором была потеря ими поддержки Дианы де Пуатье, которой не нравилось, что они вышли из её тени.
В октябре 1558 г. Генрих объявил, что решил заключить мир, а потому готов отказаться от итальянских территорий. Герцог Франсуа был в ярости: за день до того король поклялся, что никогда не уступит Пьемонта. В декабре ко двору вернулся выкупленный из плена Монморанси, и в тот же вечер кардинал по своей инициативе вернул королю кольцо с печатью. Когда король спросил, почему он и его брат больше не посещают совет, кардинал отвечал, что не хочет «сойти за лакея Монморанси» (с. 98). Колесо фортуны вновь завертелось: пожалованные Гизами пенсии и должности были отменены, а племянники Монморанси восстановлены на командных должностях.
«Договор в Като–Камбрези, подписанный 2 апреля (1559 г. — К. Ф.) между Францией и Англией, а на следующий день — между Францией и Испанией, был одним из самых противоречивых в истории Европы. Он создал юридические и политические рамки западноевропейских дел и положил начало почти столетию испанского преобладания на континенте. Французы оставили Италию, но сохранили Кале и три епископства — Мец, Туль и Верден. Особенно возмущены тем, что они считали бесчестным миром, были ветераны итальянских кампаний… Гиз стал выразителем их недовольства. Принцы тоже чувствовали, что их продали. Ни король Наварры, ни герцог де Буйон не получили компенсации за потерю своих земель по договору. Герцог де Лонгвиль не получил финансовой помощи в счёт своего разорительного выкупа, вероятно, потому, что был членом фракции Гизов (23 января он был помолвлен со старшей дочерью герцога де Гиза). Гиз дал понять, что мир оскорбил его честь, и многие при дворе ему сочувствовали. Он стал центром притяжения недовольных олигархическим (partisan) правлением человека, которого чванливо называли “маленьким бароном из Иль–де–Франс”» (с. 98).
Однако по весомым династическим причинам Генрих II не мог допустить слишком глубокой опалы Гизов. Решив компенсировать потери в Италии, король понимал, что поддержка идеи франко–британской империи для его репутации — ключевая. Английский посол был возмущён, узнав, что наследник престола и его жена Мария Стюарт величают себя дофинами Шотландии, Англии и Франции. После того как в мае 1559 г. в Шотландии поднялись иконоборцы, что означало восстание против Марии де Гиз, Генрих писал папе, что намерен послать туда армию.
Мир с Испанией отпраздновали в Париже в июле 1559 г. пышным турниром. В ходе этого турнира король неожиданно погиб от копья графа Монтгомери.
«Смерть Генриха II обычно рассматривают как конец эпохи, когда слава и сильная власть в одночасье сменились сеющим раздор и хаос правлением Гизов. Вступление на трон его сына Франциска II[316] – начальная точка чёрной легенды о его дядьях Гизах. Согласно этой легенде, их подъём на вершину власти был результатом макиавеллистского заговора с целью связать руки принцам крови, в ходе которого Гизы вели себя как кровожадные тираны… Однако… два царствования характеризуются преемственностью. Отец и сын сталкивались с одними и теми же проблемами, и вначале Гизы, вполне понимая свои хрупкие позиции у власти, продолжали политику прежнего короля. Новым был уровень сопротивления: те, кто при Генрихе мог лишь бормотать под нос, теперь были расположены говорить открыто. Многие протестантские лидеры радовались смерти Генриха: на их молитвы ответили, божье правосудие избавило их от короля. Однако не следует смотреть на события исключительно глазами протестантов… целью их отчётов было выставить Гизов козлами отпущения и взвалить на их плечи вину за погружение Франции в гражданскую войну и хаос» (с. 100).