В июле 1595 г. Ди исполнилось 68 лет. Через месяц Джейн родила Маргарет — их седьмого выжившего ребёнка. В Манчестере семья содержала девять слуг. Официальное жалованье Ди составляло 4 шиллинга в день (с. 247). Это было немного, и он почёл за лучшее оставить надежды на независимость города от местного крупного землевладельца — Уильяма Стэнли, графа Дарби. Ди даже составил гороскоп для его новорожденной дочери и убедил его сдать ему внаём жильё на территории колледжа. Тогда же Ди получил письмо от Келли, который, в свою очередь, звал его к себе в Прагу — служить императору Рудольфу. Однако уже в ноябре Ди достигла весть о смерти партнёра[435].
Столкнулся Ди и с социальной напряжённостью из–за роста населения. Манориальные лорды превращали общинные пастбища в пашню, чтобы воспользоваться ростом цен на зерно. Это серьёзно уменьшало доход колледжа, так как арендаторы пастбищ, обязанные платить десятину, отказывались это делать, как только огораживали землю для засева. Помимо прочего, неспособность Ди добиться справедливости показывает неспособность короны вершить правосудие в Ланкашире с помощью герцогских судов в Вестминстере.
Инициировав иски к арендаторам, Ди с семьёй с июля 1598 г. два года провёл в Лондоне. Любопытно, что из столицы и на месте религиозная ситуация в Ланкашире виделась совершенно по–разному. При взгляде из Лондона Ланкашир представал одним из тёмных уголков страны, где ещё процветал католицизм. На месте же Манчестер виделся оплотом против мятежных католиков. Если епископ Честерский хотел, чтобы читались проповеди, ему приходилось мириться с проповедниками–нонконформистами, которых в других местах преследовали бы за неприятие стихаря и Книги общих молитв. Неудивительно, что в церковной среде крепло мнение, что проповедь укрепляет внешнюю ортодоксальность. На деле же население графства придерживалось разных направлений. Местный судья Эдмунд Хопвуд консультировался с Ди об одержимости дьяволом и преследовании ведовства, но часть духовенства по иронии видела в Ди орудие Уитгифта в насаждении ортодоксии.
Применение Ди крестного знамения, вероятно, снискало ему популярность у многих мирян Ланкашира. В отличие от нонконформистов он считал знак креста весьма важным: многие заклинания требовали его неоднократных повторений. Для Ди крест воплощал Троицу, а его центр — философский камень, совершенную гармонию качеств, о чём он намекнул в теореме XX «Монады». Как и Елизавета, в моменты глубоких религиозных переживаний Ди осенял себя крестным знамением. Рецитация Ди латинских молитв, особенно псалмов в ходе беседы с ангелами, была знакома местным мирянам, но духовенство считало это признаком папизма. Ди потребовалось четыре года, чтобы убедить сотрудников колледжа согласиться использовать в церкви орган — с их точки зрения, ещё один пережиток папизма.
В Манчестере Ди продолжал вызывать ангелов, работая с двумя помощниками — Фрэнсисом Николсом и Бартоломью Хикмэном. В 1600 г. Николс убедил Ди сжечь все «откровения» Хикмэна, поскольку его предсказания не сбылись. Однако в конце 1590‑х годов в Ланкашире достигли пика преследования ведьм. Много хуже для Ди было то, что вышла серия книг с сенсационными рассказами об одержимости бесами и экзорцизме. Эти книги сделали его ещё более печально известным.
Никогда не были толком объяснены связи Ди с пресвитерианским священником Джоном Дарреллом по вопросу об одержимости бесами «ланкаширской семерки». «Действия Ди оттолкнули от него сотрудников Манчестерской университетской церкви, вновь принесли ему известность в стране, подставили его под дальнейшую критику со стороны Уитгифта и, наконец, разрушили его надежды вырваться из манчестерского “лабиринта”, получив должность где–то ещё. Даррелл в конце 1590‑х годов снискал широкую дурную славу за видимое “исцеление” одержимых бесами с помощью групповых молитв и постов. Его методы имели глубокие политические последствия. Для его сторонников они подтверждали божью поддержку его харизматического пастырства и пресвитерианский манифест церковной реформы. Для критиков–конформистов, особенно Уитгифта, Бэнкрофта и их протеже Сэмюэла Харснетта, Даррелл использовал мошенническую магию с целью снискать пресвитерианству “популярность”, чреватую политическими потрясениями» (с. 257).
В декабре 1596 г. некий Николас Старки консультировался с Ди об одержимости дьяволом семи человек в его домохозяйстве. Ответ Ди на просьбу Старки стал яблоком раздора между пресвитерианами и конформистами. По версии пресвитериан, Ди отказался вмешиваться и посоветовал обратиться к проповедникам, чтобы изгнать бесов с помощью молитв. По версии конформистов, Ди дал совет обратиться к Дарреллу. Подчёркивая связи Ди с последним, конформисты могли использовать дурную славу Ди как «мага», чтобы очернить пресвитериан. Как бы то ни было, в марте 1597 г. Даррелл прибыл в Ланкашир. Вскоре Ди одолжил судье Хопвуду несколько книг о борьбе с ведовством, включая знаменитый трактат «Молот ведьм»[436].
В последнем Уитгифт усмотрел убеждённость Ди в правоте Даррелла. Поэтому, когда летом 1598 г. Ди поехал в Лондон, его целью было не только выиграть поданные колледжем иски, но и спасти остатки репутации. В апреле Уитгифт заключил Даррелла в тюрьму, и готовился показательный процесс. Поэтому Ди, чтобы его не ассоциировали с Дарреллом, опубликовал в 1599 г. «Апологетическое письмо», написанное Уитгифту за четыре года до этого. Рьяные заверения Ди, что его магия выражает ортодоксальную христианскую веру, убедили не всех. Что касается Даррелла, его судили, объявили экзорцистом–обманщиком и лишили сана; правда, благодаря поддержке при дворе из тюрьмы его позднее выпустили.
За два года в Лондоне Ди не удалось восстановить репутацию среди сотрудников Манчестерского колледжа. После его возвращения в Ланкашир в 1600 г. те просили епископа Честерского провести расследование, и Ди пришлось отвечать перед комиссией.
Неудачный мятеж графа Эссекса[437] 1601 г. ещё более затруднил Ди задачу защищать магию от нападок конформистов. Уитгифт и Бэнкрофт использовали мятеж, чтобы привязать магию, Даррелла и пресвитериан к восстанию. Они утверждали, что пресвитериане использовали молитвы и посты в качестве заклинаний. «В той степени, в какой конформистам удалось привязать магические верования к подрывной деятельности, их культурная контрреволюция омрачила последние годы жизни Ди» (с. 263). Между тем духовенство Манчестера выражало всё большее недовольство тем, что Ди как представитель колледжа не читает проповедей. С этой целью они наняли некоего Уильяма Берна, а в 1603 г. добились, чтобы новый король Яков I[438] велел Ди назначить его сотрудником колледжа и пожаловал ему право занять должность старосты после смерти Ди. К этому времени финансовое положение Ди отнюдь не улучшилось, и в 1602 г. ему пришлось заручиться документом за Большой печатью, который запрещал кредиторам подавать на него в суд. Под бременем административных и финансовых забот, усугублённых религиозными и личными конфликтами, физическое и умственное здоровье Ди, похоже, пошатнулось. Он стал подвержен депрессии.
В 1602 г. экзорцизм вновь подвергся нападкам со стороны официальной церкви. Экзорцистские действия Ди лишь подтверждали его национальную репутацию чародея. Вспышка чумы в ходе воцарения Якова I привела к размышлениям о её астрологических причинах и о том, что на Землю упадёт какая–то планета. Говорили, что, если планета рухнет на сушу, чума будет продолжаться, а если в море, то прекратится. Некоторые лондонцы приписывали эту теорию известному астрологу Эдуарду Грешему[439]. Как и Ди, он основывал свою астрологию на астрономических измерениях, защищался от обвинений в атеизме, практиковал медицину и магию и едва избежал обвинений в ведовстве. По словам Грешема, автором планетарной теории большинство считало именно Ди. Тот в самом деле был убеждён, что после вспышки сверхновой звезды в ноябре 1572 г. важные события будут происходить каждые десять лет. Молва сочла это мнение предсказанием чумы. Что касается нового короля, то, будучи интеллектуалом, он был открыт идеям о духах. Яков покровительствовал занятиям натурфилософией, включая оккультную философию, так же как проявлял терпимость к разным религиозным и политическим убеждениям. Поэтому репутацию Ди как прорицателя можно связать с его незадокументированным утверждением о том, что в августе 1603 г. он был назначен королевским математиком.
Однако вскоре над Ди опять сгустились тучи: в 1604 г. парламент принял Акт о ведовстве, и Ди опасался, что по этому закону его вообще могут казнить. Прошлой зимой по Лондону ходили слухи о его «проклятом волшебстве». Ангельская магия Ди не была секретом. Акт о ведовстве 1563 г. объявил общение со злыми духами уголовным преступлением, только если наносился какой–то физический вред. Новый же билль обрекал человека на казнь за сам факт вызывания злых духов. Целью Бэнкрофта было обрушить репрессии на пресвитериан–экзорцистов, но Ди в панике счёл билль направленным лично против него и опубликовал петицию Якову. Он просил, чтобы его судили и оправдали перед королём, Тайным советом или парламентом от клеветы, согласно которой он был колдуном и вызывал дьяволов. Ди давал голову на отсечение, если кто–то докажет злые намерения с его стороны, и просил Якова решить его финансовые трудности и покарать его врагов. Однако не похоже, чтобы король удовлетворил хотя бы одну из этих просьб.
В июне 1604 г., на следующий день после принятия палатой общин билля о духах, Ди опубликовал стихотворную петицию палате. Он указал, что 50 лет на него клеветали как на «чародея», но теперь он требует принять закон против клеветы, причём со специальным пунктом «о случае Джона Ди». Эта петиция тоже была проигнорирована. Тогда Ди наивно обратился к общественному мнению. Он переиздал своё «Апологетические письмо» 1599 г., защищая «весьма христианскую линию» своих философских «упражнений». Эта маленькая книга тоже никого не убедила.