– и к 27 января (день прощания с В. И. Лениным) был в советской столице. Предчувствия его не обманули. Вскоре после похорон он получил предложение о преобразовании РКБ. 6 февраля Правление банка постановило созвать Чрезвычайное собрание акционеров[552], и 4 марта оно утвердило реорганизацию РКБ во Внешторгбанк. В связи с этим У. Ашберг продал принадлежавшие ему акции: 60% акций перешло в руки Государственного банка СССР, а 40% приобрёл Народный комиссариат внешней торговли[553]. У. Ашбергу было предложено остаться в качестве консультанта на должности заместителя директора банка, однако он отклонил это предложение и 12 апреля подал в отставку со всех занимаемых постов. Одновременно с этим ушли в отставку все члены Правления за исключением В. В. Тарковского и все члены Совета за исключением А. Д. Шлезингера[554]. Оставшись руководителем трёх заграничных кредитных учреждений (ШЭАО, «Датско–Русского банка» и «Гаркребо»), У. Ашберг покинул Москву и, по всей видимости, больше сюда уже не возвращался[555].
В 1925 г. он в третий раз женился. Последней его женой стала бывшая секретарша Яльмара Брантинга — Сири Кугельман, родители которой были выходцами из Германии и принадлежали к числу ближайших друзей Германа Аша. Вероятно, вскоре после этого У. Ашберг оставил директорские кресла всех трёх названных выше кредитных учреждений и из Стокгольма переселился в Париж. Здесь он прожил около пятнадцати лет, играл на бирже, продолжал поддерживать отношения с советскими дипломатами за границей, а его дом был даже одним из салонов, где они нередко проводили свой досуг. Когда началась Вторая мировая война и Германия оккупировала Францию, У. Ашберг оказался на захваченной территории, некоторое время провёл в заключении, но в 1941 г. получил возможность эмигрировать в США. Ему было за 60 лет, в активной коммерческой деятельности он уже не участвовал, а поэтому, оказавшись не у дел, начал писать мемуары. Первая часть его воспоминаний под названием «Странствующий еврей с Гласбруксгатан» увидел свет в 1946 г. в Стокгольме на шведском языке[556]. В 1947 г. была опубликована вторая часть воспоминаний «Возвращение» [557], а в 1955 г. третья часть «Гостевая книга»[558]. В 1961 г. уже после смерти автора — он умер в 1960 г.[559] – в сокращённом виде появился сводный текст мемуаров[560].
Значительное место в воспоминаниях У. Ашберга занимает Россия, с которой был связан самый важный период в его коммерческой деятельности, а может быть, и во всей его жизни. Предлагая эти страницы вашему вниманию, необходимо отметить, что они публикуются в сокращении.
Перевод воспоминаний сделан А. Б. Гехтом и Е. Г. Носовой, вступительная статья написана А. В. Островским, комментарии подготовлены А. Б. Гехтом, В. Е. Морозовым и А. В. Островским. При составлении комментариев особое внимание было обращено на выявление политических, коммерческих, родственных и иных связей между упоминаемыми У. Ашбергом лицами, с которыми он контактировал как в России, так и за границей.
А. В. Островский
Странствующий еврей с Гласбрюксгатан[561]
Улоф Ашберг.
Перевод А. Б. Гехта
Предисловие
Несмотря на советы друзей, я никогда в жизни не собирался писать воспоминания. Я не считал себя достаточно компетентным человеком, да и не было у меня желания сидеть и что–то писать в тишине.
Осенью 1942 года я тяжело заболел. В течение нескольких месяцев жена выхаживала меня, а через год я настолько окреп, что был в состоянии работать. Но мне пришлось изменить образ жизни, мне требовался покой. Тогда я вспомнил то, к чему меня призывали друзья, и решил записать свои воспоминания. Начал с коротеньких рассказов о детстве. Один эпизод из жизни тянул за собой другой, и я серьёзно включился в работу. Всё, что я прежде упустил в своей суматошной жизни, пришлось теперь навёрстывать, поэтому я начал многое читать и многому учиться. Жена сторожила меня, словно Цербер. Она превратилась в учительницу, исправляющую мои сочинения, а я — в школьника, постоянно получающего замечания, но работа полностью захватила меня, время летело очень быстро, и его нам всегда не хватало.
Я назвал книгу «Странствующий еврей» не потому, что кичусь своей принадлежностью к древнему народу, подарившему миру столько великих людей, но вечно презираемому и гонимому. Я родился в Швеции, свободной стране, где отсутствовала почва для антисемитизма, и всегда считал себя прежде всего шведом. Но когда Франция оказалась под властью нацистов, мне дали понять, что меня считают не шведом, а только лишь евреем. Я снова стал одним из тех, кто тысячелетиями жили лишёнными своих корней и защиты.
Во Второй мировой войне пострадали миллионы невинных людей, но ни один народ не подвергся такому унижению, как евреи: беззащитные, они были лишены даже намёка на сочувствие, которое обычно выпадет на долю гонимых. Добиваясь владычества над всем миром, нацисты и фашисты превратили их в козлов отпущения.
Все мои документы, блокноты и книги были конфискованы или уничтожены нацистами в Париже, поэтому я вынужден писать лишь о том, что сохранилось в моей памяти. Приходится пользоваться той литературой, к которой я имею доступ в Нью–Йорке, таким образом я восстанавливаю пережитые мною события и портреты людей, с которыми я встречался.
Ларчмонт, Нью–Йорк, июнь 1945
Улоф Ашберг.
Детство
Я родился 22 июля 1877 г. на Малой Гласбрюксгатан[562]. Моей улицы в Стокгольме и дома, в котором я родился, уже давно нет.
Мои родители родились в России и переехали в Швецию в 1875 г. (I). Отцу тогда было 22 года, а матери 20. Позже в Швецию с женой приехал мой дядя, младший брат отца. Здесь он принял новую фамилию Аронович. Никто из них в детстве не ходил в школу, так как в то время не было школ, в которых могли бы обучаться дети–евреи. Один учитель–еврей обучил их ивриту, а всему остальному они научились самостоятельно.
Когда мне было четыре, мы жили в двухэтажном деревянном доме на Бадстюгатан. На нашем этаже размещалась также мастерская обойщика. В этой мастерской работали несколько подмастерьев и готовили на продажу матрасы и постельное белье для магазина на Большой Нюгатан, 30, где мой отец и дядя вели торговлю. Я мог часами сидеть и наблюдать за тем, как работают в мастерской.
Лето 1882 года мы провели в загородном доме Рузенхилл на острове Юргорден. Этот дом арендовал отец, и мы жили в нём вместе с семьёй моего дяди. К тому времени у меня уже было три сестры, Лина, Эстер и Ханна, и Рузенхилл с его большим садом и множеством фруктовых деревьев был настоящим раем для нас, детей.
Дела у отца шли успешно, и осенью того же года мы переехали в новый дом, принадлежавший семье Бонньер. В квартире этажом ниже нас жила вдова Арнольдсон с дочерью и сыном. Её муж был выдающимся певцом в Королевской опере в Стокгольме, но застрелился, потеряв голос. Их дочь, Сигрид, в своё время стала одной из величайших певиц, а сын Нильс, с которым мы вместе часто играли, стал известным врачом в Стокгольме. В доме Бонньеров жили также доктор Юнггрен с сыновьями, генеральный консул Редлих, и архитектор Нильссон, построивший этот дом, тоже жил в нём с семьёй. В конторе, что находилась на первом этаже дома, всегда можно было застать работающими Альберта Бонньера и его сына Карла Отто. Во дворе жила ещё одна семья, которой принадлежало швейное ателье. Младший из двух сыновей этой семьи учился в балетной школе при Королевской опере, и я иногда шёл вместе с ним на занятия, чтобы увидеть жизнь театрального закулисья и поближе разглядеть декорации.
В шесть лет я пошёл в частную школу Иттербума, которая находилась невдалеке от кладбища Святой Клары. В тот период шла перестройка церкви Святой Клары, и строительный процесс меня очень увлекал. На деньги, что мне давали для завтрака, я обычно покупал спички и в перерыве шёл один на стройку, чтобы устроить из них маленький фейерверк.
Посещая школу, я не вполне осознавал необходимость в соблюдении правил поведения и не был пунктуальным. Я часто приходил с опозданием и без конца получал замечания. Однажды, опаздывая на занятия, у входа в школу я встретил директора Иттербума, он дал мне такую сильную пощёчину, что у меня потемнело в глазах и закружилась голова. Я не только постоянно опаздывал, но и не делал домашние задания, а однажды я и вовсе прогуливал школу подряд несколько дней.
Вместе со мной в этой школе учились братья Фореман. Один из них в будущем стал директором Страхового акционерного общества персонала пенсионной кассы Швеции, а другой, Аксель, адвокатом, председателем Адвокатского сообщества и членом правления «Газеты торговли и судоходства» в Гётеборге. С нами также учились братья Юсеф и Эрнст Нахмансоны. Юсеф, с которым мы позже долгое время вместе работали, стал директором «Эншильда банкен» (II). Эрнст стал профессором, преподавателем классических языков. Другой мой школьный приятель, Херман Гулльберг, стал послом Греции, с ним мы в своё время сотрудничали в мануфактурной отрасли. Сам Итгербум, директор одной из самых лучших частных школ Стокгольма, в конце концов спился и оказался в нищете. В 1896 г. он пришёл в контору, где я работал, попросил прощения за ту пощёчину и попросил одолжить ему мелкую сумму.
В 1886 г. мне наняли домашнего учителя, студента Харальда Ляйпцигера. Он готовил меня к поступлению в первый класс училища в Эстермальме. Харальд понравился мне ещё в самом начале нашего с ним знакомства. Он пытался вызвать у меня интерес ко всему, что любил сам: к театру, литературе и искусству. Со временем Харальд Ляйпцигер стал известным писателем, автором интересных театральных представлений и вслед за Эмилем Норландером был одним из самых плодовитых творцов в своей сфере. Он умер, когда ему было 50 лет, в 1916 году.