Как я уже упомянул, все дела фирмы вёл я. Ежедневно я писал около 25 писем, регистрировал их и относил на почту, ходил по адресам десятков клиентов. Торговля шла туго, но продавать дёшево было нельзя. Я завёл дружбу с резчиками из стекольных мастерских, иногда звал их вместе выпить. Таким образом я узнавал, когда им понадобится товар, какого размера нужны будут стёкла и т. д. Оставалось только вовремя предложить клиенту нужный товар. Иногда приходилось подолгу ждать удобного момента. Временами казалось, что ничего не выйдет, но вдруг поступал хороший заказ.
Вечера я обычно проводил дома, играл на скрипке и брал уроки у одного хорошего учителя немецкого происхождения. Его звали Кройц, он был композитором. По субботам я с моими шведскими друзьями отправлялся веселиться в театр или варьете.
Всего я проработал в Лондоне два года. За это время я набрался опыта и изучил английский, немецкий и французский. Хозяин расстроился, узнав, что я решил вернуться домой в Швецию, и предложил мне должность своего компаньона, но я отказался от этого предложения.
Последние полгода в Лондоне я прожил в одной французской семье, что позволило мне улучшить знание языка, поэтому, прибыв в Париж, я уже довольно неплохо говорил по–французски.
Один француз, М. Герен, который тоже жил в этой семье, дал мне рекомендательное письмо к своему отцу, бывшему нотариусу. Это письмо открыло для меня двери дома не только милых родителей этого молодого человека, но и других французов. Я смог узнать, как живёт этот народ, и полюбил их родину.
По рекомендации Герена я переехал к одному пожилому парижскому профессору, жившему недалеко от Триумфальной арки. В месяц я платил ему 250 франков, находясь на полном пансионе, куда входили уроки французского.
На какое–то время в Париж приехали мой дядя Давид Аронович и его супруга. Случилось так, что они потеряли своего сына, которому было девять лет: мальчик умер от воспаления слепой кишки. Чтобы оправиться от пережитого горя, они в компании с доктором Альфредом Свенссоном, преподавателем французского из Стокгольма, отправились в Париж. Свенссон любил Францию и с охотой показывал и рассказывал о парижских достопримечательностях.
Пробыв в Париже две недели, мои дядя и тётя вернулись в Стокгольм, а Свенссон остался, и мы часто с ним куда–нибудь ходили. Он брал меня с собой на «охоту за книгами» к набережной Сены, где собирались букинисты. Его очень притягивало это место, и ему часто удавалось найти старые интересные издания. Он увлекался театром настолько, что в один и тот же день мы могли посмотреть и утреннее, и вечернее представление.
С собой у меня было рекомендательное письмо от директора «Стокгольмского торгового банка» Луиса Френкеля, и я пробовал в нескольких банках устроиться на работу, но безуспешно. Тогда я решил заняться французской литературой и прочесть всё, начиная от Мольера, Расина и Вольтера и заканчивая современными авторами.
В начале каждого месяца я получал деньги от отца и тратил их на театры и кафе. Вторую половину месяца я вёл существование без гроша в кармане. Но поскольку я жил на полном пансионе, мне не приходилось тревожиться о пропитании. В таком образе жизни были и свои плюсы. Две недели каждого месяца я был вынужден проводить дома, и у меня была возможность посвятить это время чтению. Целыми днями я лежал на спине, читал французские книги и докуривал старые окурки от сигарет.
Среди других шведов, с которыми я общался, живя в Париже, был Мауриц Филипсон. С ним я играл в домино в бульварных кафе. Позже Мауриц стал директором «Торгового банка». С моим старым школьным товарищем из Эстермальма Дэнисом Мальмбергом мы обычно катались на коньках, он так же, как и я, был фигуристом.
Снова в Стокгольме
В феврале 1896 г. я вернулся домой в Стокгольм. В Лондоне я подружился с Георгом Хагпундом, зятем Акселя Вальберга, и мы с ним вместе решили организовать своё агентство в Стокгольме. У меня уже имелись некоторые связи в английских и французских фирмах, и, таким образом, образовалась целая сеть своих агентов. Георг Хаглунд взялся вести дела нашей конторы, я же должен был предлагать клиентам товар. В Швеции мы выступали представителями фирмы по обслуживанию кафе, в которой Георг работал, живя в Лондоне.
Дело не пошло. У хозяев кафе уже были свои поставщики, и с новой фирмой, ресурсы которой были очень ограничены, они не хотели иметь дела. Я посчитал, что дальнейшее сотрудничество будет напрасным, и в итоге расстался с моим компаньоном.
Отец предложил мне продавать ткани по предварительным заказам покупателей через агентов. Я брал образцы у оптовика, и агенты показывали их покупателям в провинции. С первых же дней дело пошло хорошо. Со временем я открыл собственный магазин.
Через год я преобразовал магазин в акционерное общество, в которое вошли мои отец и дядя и которое получило название «Шведское акционерное общество по пошиву готовой одежды». Я стал исполняющим обязанности директора. Совершенно неожиданно акционерное общество стало давать хорошую прибыль. Дивиденды первого года составили 10%. К концу первого года оборот составлял 1 млн. крон, что в то время было очень большой суммой. У нас работало около 1000 торговых агентов.
В то время я жил у родителей вместе с четырьмя сёстрами. Когда мне исполнилось 19 лет, я получил королевское разрешение на прохождение первой части моей воинской службы, которую я отбыл в Королевском батальоне тылового обеспечения в Мариенберге. Поскольку я был пацифистом, служил я в качестве санитара. По вечерам разрешалось ездить в город, благодаря чему я не оставил своих дел и мог видеться с друзьями.
В 1897 г. произошло много событий. Второго февраля, после шестинедельной болезни, умерла моя мать. Я сильно любил мою маму, и её смерть оставила глубочайшие раны, которые время никогда не сможет залечить.
На лето мы переехали в Фурусунд. Там постоянно жили актёры и другие работники театра и художники. Моя старшая сестра Лина и я часто бывали в одной компании с дочерьми директора театра Августа Варберга, особенно с младшей из них, Карин. В наш круг общения входили также художник Роберт Лундберг, его жена Лоттен Селиг, Ева Хамрин и Кнут Ниблум из Драматического театра, театральный директор Аксель Коллин и многие другие.
Я был хорошим другом племянника Августа Стриндберга, Нильса Стриндберга. Последний раз я виделся с ним в отеле «Ридберг», незадолго до того, как он отправился в злосчастную арктическую экспедицию на воздушном шаре с Андре и Френкелем.
Осенью 1897 г. я покинул родительский дом, переехав в четырёхкомнатную квартиру на Банергатан, 17. Роберт Лундберг помог обставить моё новое жильё. Благодаря ему я развил художественный вкус и полюбил искусство. В том же году я начал коллекционировать живопись.
Однажды мы с Робертом в компании друзей ужинали в ресторане, и зашла речь о людях, меняющих свои имена и фамилии, что в то время было пока редкостью. И вдруг Роберт сказал: «А я считаю, что Улле должен изменить фамилию. Что это за фамилия Аш? Это же междометие какое–то». И в самом деле, подумал я, почему я должен был наследовать только фамилию моего отца. Я могу взять половину маминой фамилии, Шлоссберг, и стану Ашберг. Эта комбинация всем очень понравилась, и в тот вечер мы обмывали мою новую фамилию прекрасным старинным вином.
Квартира на Банергатан стала местом сбора моих друзей. Один из моих приятелей, доктор Давид Трёмберг, был талантливым пианистом. Он мог, находясь у меня в гостях, сидеть и целый вечер играть Шопена, Грига и Листа по памяти. В более близкий круг общения входил доктор Херман Хольмтсрём, певец и комедийный писатель, а также художник Антон Генберг, хороший друг Роберта Лундберга.
Карин Варберг, студентка школы Драматического театра, представила нам свою подругу, с которой они вместе учились, Анну–Лизу Альберг. Она была милой и одарённой девушкой, ей пророчили большое театральное будущее. Анна–Лиза, в свою очередь, была хорошей подругой Эллен Хартман, примадонны Драматического театра, и, безусловно, одной из самых выдающихся актрис нашей страны. Все мы часто катались вместе на велосипедах.
Роберт Лундберг познакомил меня с ещё одним художником, Альбертом Энгстрёмом. Мы стали хорошими друзьями, и наша дружба продлилась до его смерти в 1942 году.
17 октября 1898 г. я женился на Анне–Лизе Альберг. Наш гражданский брак был скреплен подписью бургомистра в Ратуше. В тот же день мы отправились в свадебное путешествие в Берлин, Дрезден и Вену.
Во время поездок в Германию я обратил внимание на процветающую отрасль готовой одежды. В Швеции же нельзя было найти готовую мужскую одежду, существовал лишь кое–какой пошив одежды для рабочих. Ателье предлагали грубые, бесформенные костюмы. Но, как известно, встречают по одёжке, и я задумал использовать немецкий опыт в моей стране. Вместе с отцом и оптовиком Юсефом Нахмансоном мы образовали Акционерное общество готовой одежды «Унион». Наша идея увенчалась успехом. Люди с удовольствием стали покупать готовую одежду, так как это было практично и экономически выгодно. Костюмы, которые мы продавали, были модными и элегантными, а цены на них низкими.
Я проработал с Нахмансоном 15 лет и всегда ценил его высокие способности и стремление к ясности в ведении дел. Он был человеком, не чуждым интересов общества, и понимал, что главным ключом к развитию здорового общества являются жилищные условия, поэтому он с большой охотой содействовал моим строительным делам в Брэннщюрке. Он умер вскоре после своего пятидесятилетия. Для меня он был деятельным и благородным человеком, который ушёл слишком рано, но успел совершить в жизни много хорошего.
Вместе с банкирами Дэнисом Мальмбергом и Гуннаром Йонссоном мы основали современную фабрику по изготовлению готовой одежды и начали открывать филиалы по продажам в разных частях страны. Подобная деятельность требовала не только много времени и денег, но и согласованного единого управления. Мои компаньоны не предвидели всех сложностей, которые необходимо преодолеть при запуске такого крупного предприятия. К сожалению, я и сам не обеспечил себя контрольным пакетом акций, что позволило бы мне вести дела так, как я планировал.