В противовес газетам «Нюа Даглит Аллеханда» и «Афтонбладет» (XVII) в Стокгольме стала выходить радикальная ежедневная газета «Афтонтиднинген» при поддержке книгоиздателя Карла Отто Бонньера и профессора Хельге Бэкстрёма (XVIII). Однажды главный редактор этой газеты Валъфрид Спонгберг попросил меня, как человека известного своим радикализмом, оказать газете материальную помощь. Я обсудил это с Бонньером и Бэкетрёмом и решил передать газете 100 000 крон. Но в то время радикальные идеи не пользовались особой популярностью, газета была закрыта, а я потерял деньги.
Яльмар Брантинг не умел отказывать людям, когда к нему обращались за помощью. Его втягивали в бесконечные долговые сделки. Это отнимало много времени и мешало ему работать. Долговые обязательства и векселя поступали в банк сплошным потоком. Ежедневно пускались в оборот новые векселя и займы. Чтобы навести в этом деле порядок, мы скупили все эти векселя и долговые обязательства и свели их в один общий заём. Сумма долга Брантинга составила 12 000 крон. Ему принадлежала усадьба на Норртулльсгатан, 3, доставшаяся в наследство от отца.
Усадьба находилась в заповедной зоне и не подлежала продаже, отдать её под залог можно было только с Высочайшего позволения. Чтобы повысить доход от собственности, необходимо было модернизировать дом и надстроить три этажа. Когда на это было получено разрешение от Его Величества, «Новый банк» выдал аккредитив на строительные работы. Дом был перестроен. И тут оказалось, что не так–то легко сдать его внаём. Люди не хотели снимать квартиры в «доме социалиста Брантинга». От Анны Брантинг я принял предложение снять один этаж.
Датские социал–демократы проявляли живой интерес к «Новому банку» и его деятельности. Меня пригласили в Копенгаген и попросили сделать доклад о банковских проблемах для функционеров датской Социал–демократической партии. Глава партии Стаунинг встретил меня у трапа парохода, когда я прибыл в столицу Дании (XIX). Мой доклад был принят с одобрением. За докладом последовала дискуссия. Вечером был устроен приём в гостинице «Бристол», на котором присутствовали Стаунинг, Боргбьерг, Хансен, Нина Банг и другие руководители рабочего движения Дании. Настроение у всех было отличным, датский характер проявлялся в юморе выступавших на вечере. На другой день я осмотрел кооперативные строительные предприятия и мастерские. Вскоре датские рабочие открыли свой собственный банк.
Общие собрания в «Новом банке» проходили особенно оживлённо, когда образовывалась оппозиция его правлению. Всегда находились люди, которым отказывали в займе, и люди, которым по политическим или другим соображениям хотелось бы нанести вред банку. Приобретение одной акции не составляло труда, и это давало право выступить на общем собрании.
Помню выступление на одном из собраний председателя уездного суда Эрика Берглунда, известного члена Союза выборщиков, хорошего юриста и приятного человека, с которым мне приходилось встречаться. Но когда при нём заходила речь об общественных реформах, в глазах у него темнело. За день до общего собрания он стал обладателем одной акции. Он жёстко критиковал руководство банка и исполняющего обязанности директора за нездоровые сделки и выступал в роли горячего защитника интересов простых людей. Меня поразило, что именно он печётся о защите владельцев мелких акций. Я сказал ему: «Что касается нездоровых сделок, особенно при покупке недвижимости, против которых выступает господин Бершунд, я должен напомнить ему об одном случае, когда я, купив у него пригородный посёлок Грёндаль, тут же был вынужден приступить к строительству канализации, так как полное её отсутствие могло нанести вред здоровью не только жителям Грёндаля, но и Стокгольма. Господин Бергпунд должен согласиться, что такую сделку нельзя считать нездоровой». После этого мой друг Бершунд больше не появлялся на общих собраниях.
Нас так же не любили в других банках. Характерной была одна история. В «Торговый банк» обратился человек с чеком из «Нового банка». Кассир заявил, что они не принимают чеков подобного банка. Человек ушёл и через некоторое время вернулся с пачкой денег: «Не примите ли вы их?» — «А почему нет?» — «Но ведь они тоже из “Нового банка”».
После общих собраний я обычно приглашал на ужин членов правления. Эти вечера пользовались успехом. Особое настроение создавалось выступлением хора рабочих Стокгольма, руководителем которого был Пауль Магнуссон, а дирижёром Аксель Нюландер, контролёр таможни. Песни рабочих мне очень нравились, я высоко ценил Пауля и его хористов. В 1913 г. я помог им организовать выступления в Дании и Германии. Каждая встреча с хором была для меня настоящим праздником, я никогда не забуду наши вечера на Фьедерхольмана, Мосебакке и в Стальмэстарегорден. Когда Союзу хористов исполнилось 50 лет, меня пригласили на юбилейную встречу в Ратушу, и я был одним из тех, кто получил нагрудный знак Союза, выполненный из золота. Это единственный знак отличия, которым я обладаю, и я очень его ценю.
Оказалось, что за те пять лет моего руководства «Новый банк» стал одним из самых известных за границей шведских банков. Было приятно осознавать себя частью небольшой нейтральной и уважаемой нации, сумевшей объединить экономические интересы различных государств и отдельных групп людей, не пробудив в них зависти к себе.
Начало Первой мировой войны
Мировая война началась 1 августа 1914 года[563]. Почувствовалась она и в «Новом банке». Тысячи иностранцев, возвращаясь домой из Германии, Англии, Франции, Бельгии, Голландии и т. д. в Россию, Финляндию, Прибалтийские провинции и наоборот, являлись в банк, чтобы обменять деньги, продать чеки «Америкен экспресс»[564] или получить деньги по аккредитивам. Помочь всем этим людям было нелегко: не хватало персонала. Но мы делали всё, чтобы оказать им необходимые услуги. Многие деловые люди оставались в Швеции, так как в нейтральной стране можно совершать сделки с обеими воюющими сторонами. В Стокгольме развили активную деятельность люди, у которых прежде были крупные дела в России и Прибалтике. Они становились клиентами банка. Его иностранный отдел постоянно расширялся.
Я часто бывал за границей, особенно в России, и видел, какие широкие возможности может предоставить эта страна нашей торговле и промышленности. Ещё до войны у меня появились там надёжные связи, теперь они могли мне пригодиться.
Очень важную роль во время войны играла русская пограничная станция Белоостров, примерно в часе езды от Петрограда. Здесь производился тщательный досмотр любого багажа и личный обыск. Внимательно изучались паспорта и другие бумаги выезжающих и въезжающих. Чтобы успешно вести дела в царской России, нужно было иметь хорошие связи с пограничными властями.
Говоря о взятках и подкупах в старой России, не следует забывать, что жалованье тамошних чиновников было таким низким, что его едва хватало на жизнь. Поэтому они использовали своё служебное положение для оказания платных услуг. Взятки, разумеется, были запрещены, но их брали везде, и на это смотрели сквозь пальцы. Система взяток была очень сложной. Чтобы её постичь, необходимо было знать, как, где и сколько следует дать нужному человеку. Случалось, что интересы чиновников сталкивались, тогда они объединялись, чтобы не провалить дело и удовлетворить запросы всех участников. Это привело к тому, что у верхушки появились свои платные агенты, мужчины и женщины из среды служащих, следившие за подобными сделками. Таким образом, царская Россия стала самой свободной из всех свободных стран для тех, у кого были деньги и нужные связи.
Благодаря русским друзьям у меня появились прекрасные связи на пограничной станции, и я без затруднений мог пересылать свои бумаги в Россию и из неё. Один высокий пограничный чин в пылу особой ко мне расположенности заявил, что моментально арестует каждого, кого мне захочется задержать. Однажды я забыл свой паспорт в Швеции, что, однако, не помешало мне пересечь русскую границу. Этому предшествовал разговор с начальником. «Я проведу вас как одного из своих агентов», — любезно предложил высокий чин. Я горячо поблагодарил его, но попросил ни в коем случае не делать этого, а подыскать какую–нибудь другую причину.
Раньше российские банки работали в основном совместно с немецкими[565], во время войны это сотрудничество прервалось. У России не было прямых связей с банками Соединённых Штатов[566], сделки осуществлялись через петроградскую контору «Лионского кредита»[567].
«Новый банк» осуществлял операции с ассигнациями, особенно с русскими. Мы скупали русские рубли и продавали их в странах, граничащих с Россией. Разница между покупкой и продажей была значительной и давала большую прибыль. Ежедневно вокруг «Нового банка» собирались толпы иностранных дельцов. Это место превратилось в настоящую биржу.
Некогда преуспевавший банкир Иеста Чюльбергер[568] (XX) (в своё время он был посредником при покупке пакета акций сэра Эрнеста Касселя[569] в «Акционерном обществе Грэнгесбсрг»[570] на сумму 16 млн. крон) за год до войны понёс потери вследствие падения курса на фондовой бирже. Теперь ему поручили несколько дел в России, и он предложил мне сотрудничать с ним. Мы организовали «Шведско–Русско–Азиатскую компанию», которая стала сотрудничать в Петрограде с «Русско–Азиатским банком»[571].
В это же время в Соединённых Штатах мы основали ещё одно акционерное общество: «Джон Макгрегор Грант Инк» в Нью–Йорке[572]. Грант прежде был директором в «Америкен экспресс компани»