Линдхагена считают фантастом и мечтателем, но на самом деле он был реалистом, гражданином мира, опередившим своё время. Его имя войдёт в историю наряду с другими именами великих и благородных людей, живших в своё время в Швеции.
В тот поздний вечер мы с Линдхагеном шли пешком домой из Смольного. Было темно и холодно, кругом лежали высокие сугробы. До центра было далеко, извозчиков не было видно. Линдхаген собрался ночевать в моей комнате. У него был номер в гостинице рядом с «Европейской», где жил я, но по ночам в городе становилось очень беспокойно, совершались налёты и убийства, и ему не хотелось оставаться одному в комнате. «Понимаешь, у меня жена и дети, я должен помнить о них», — говорил он. Я предложил ему перебраться ко мне в номер, где стояли две кровати, и он с большим облегчением согласился.
Только мы улеглись в постели, как раздался страшный стук. Я встал, открыл дверь и увидел с десяток вооружённых людей. Они хотели произвести обыск. Зная лишь несколько слов по–русски, я стал при помощи жестов и этих слов объяснять, что мы шведы и у нас нет ничего интересного и запрещённого. Меня поняли и отправились дальше. Линдхаген счёл, что переговоры были слишком затяжными, но на другой день он сообщил нашим друзьям: «Как только Ашберг появился в ночной рубахе, они в панике разбежались».
Вместе с Чильбумом я побывал у Александра Шляпникова[659], тогдашнего министра труда и железных дорог. Заброшенный и одинокий, он сидел в огромном здании министерства, на службе у него состояло два десятка людей, вместо тысяч прежних чиновников.
Побывал я и в Государственном банке, президентом которого был Пятаков и вице–президентом Фюрстенберг[660], с которым я уже был знаком. Меня поразило, что в течение всего разговора Пятаков не проронил ни единого слова. Он сидел в председательском кресле и с глубоким вниманием выслушивал все мои рассуждения и предложения. Длинные волосы и рыжая эспаньолка делали его похожим на живого натурщика для картины голландского художника XVI века. Через много лет он навестил меня в Париже и, когда мы заговорили о прошлом, сказал, что отлично помнит мой визит в банк. Ему тогда было немногим больше двадцати лет и он абсолютно ничего не понимал в моих экономических рассуждениях, поэтому боялся раскрыть рот. Однако, если судить по тому вкладу в экономическую жизнь, который сделал Пятаков, он очень быстро вник в суть экономических проблем.
С Менжинским, министром финансов, мы неоднократно вели продолжительные беседы. Позже он возглавил грозную ЧК, политическую милицию с центром в Москве. Также я познакомился с Урицким, возглавлявшим петроградскую милицию. Он был небольшого роста, но в его умных глазах всегда горел азартный огонек.
В Москве мне повстречался Антон Нильссон[661], проходивший в своё время по делу «Амальтеа». Вместе с двумя сообщниками он подбросил бомбу в плавучую казарму «Амальтеа», стоявшую недалеко от города Мальмё, при этом один человек был убит и 20 ранены. На том судне жили штрейкбрехеры. Преступление вызвало общественный шок и всколыхнуло рабочее движение, хотя и рабочие осуждали это действие. Сообщники были схвачены и приговорены к смертной казни, которая позже была заменена пожизненной каторгой. Приговор привёл в негодование рабочих, началась активная борьба за освобождение участников событий. Движение возглавил издатель Аксель Хольмстрём[662]. Благодаря его неутомимой работе общественное мнение в стране склонилось в сторону осуждённых, и в 1917 г. они вышли на свободу.
Антон Нильссон был добрым человеком и большим идеалистом, только юношеский максимализм привёл его к такому необдуманному поступку. Когда он вышел на свободу из тюрьмы Лонгхольмен, я помог ему поступить в лётную школу. Получив диплом, он отправился в Россию, где стал лётчиком в Красной армии.
Находясь в Москве, я встретил ещё одного шведа, моего друга, оптовика Юхана Карлссона, зятя Артура Энгберга[663]. Карлссон улаживал в Москве кое–какие дела. Жил он в гостинице и однажды пришёл домой с крупной суммой денег. Вечером в его номер ворвались два бандита и велели выложить деньги. Они и не предполагали, что нарвались на старого закалённого викинга. Юхан Карлссон был сильным, как медведь, и юрким, как кошка. Он перешёл в наступление и пустился в погоню за бандитами, когда те стали удирать через чердак на крышу. С пулей в ноге он догнал их и обезвредил. Потом он целый месяц пролежал в больнице.
Министр торговли Вронский был личным другом Чильбума и часто бывал в гостинице «Европейской», где мы все жили. Он был самым большим оптимистом в среде большевиков–руководителей, хотя его оптимизм ничем себя не оправдывал.
Однажды я зашёл к нему в кабинет, и он сказал: «Сегодня мы решили издать декрет, согласно которому мы аннулируем все иностранные долги, которые Россия наделала во время царского режима и правления Керенского. Я думаю, что все вы там побледнеете от этого»[664]. «Могу подтвердить, что я потрясён, — ответил я, — ничего более глупого я никогда не слышал. Можно понять, что сейчас вы не в состоянии выплатить эти старые долги. Вы не одни такие. Никто не требует от вас выплаты этих долгов прямо сейчас. Но на весь свет объявить, что вы решили списать с себя эти долги, вещь неслыханная и в результате вы полностью лишитесь кредитов для себя во всём мире».
Но Вронский только хохотал. Было ясно, что декрет издавался в угоду массам, но это вело к опасным последствиям. Но никто не собирался вникать, к чему это может привести. Большое число французов вложило деньги в русские облигации, незадолго до этого Соединённые Штаты предоставили России первый заём. Правительство Керенского выпустило заём свободной России, на который подписывались все симпатизирующие свободной России, в основном простые люди, не разбирающиеся в партиях и их расхождениях по тактическим вопросам. Это были свободолюбивые люди в разных странах мира, так они выразили своё отношение к русскому народу, и вот теперь им дали пощёчину[665].
Декрет об аннулировании старых долгов был непродуманным. Внешние долги — это, прежде всего, драгоценные ресурсы, которые составляют основу взаимных интересов и служат звеном, связующим Россию и страны–кредиторы, главным из которых были Соединённые Штаты. И не потому, что их кредиты особенно велики, и не в связи с политическими расхождениями этих держав. К тому же русские не имели к Соединённым Штатам никаких претензий, в отличие от Англии и Франции, которые по Версальскому миру не компенсировали России её вклад в войну, оплаченный миллионами человеческих жизней и утратой Польши, Прибалтийских провинций, Бессарабии и Финляндии.
Значение Соединённых Штатов велико потому, что они обладают мощной промышленностью и способны делать крупные поставки. Выплачивая долги Штатам, можно было бы наладить невиданный до сих пор обмен между континентами. Россия, чьё население больше, чем в Соединённых Штатах, и чья территория составляет 1/6 часть всего мира, имела достаточную покупательную способность, чтобы дать работу безработным в Америке. Имелись также ресурсы для оплаты долгов натуральными продуктами и товарами.
Насколько щепетилен вопрос о выплате долгов, мы можем проследить на примере отношений Соединённых Штатов к Финляндии, которая всегда пунктуально выполняет свои долговые обязательства. Даже в период, когда Финляндия вместе с Германией напала на союзную Россию, Штаты не прервали связей с Финляндией. Это можно объяснить тем высоким престижем, которого Финляндия добилась, корректно обращаясь со своими обязательствами.
В то время, когда немцы получали кредиты, давшие им возможность подготовиться ко Второй мировой войне, русским было отказано в займах и предложено использовать собственные ресурсы.
В связи с всеобщей разрухой и параличом средств коммуникаций, вызванных Гражданской войной в России, но ещё в большей степени от того, что крестьяне, потеряв доверие к бумажному рублю, вели только натуральный обмен, положение на рынке в больших городах стало катастрофическим. Петроград испытывал ужасающую нехватку продуктов, в продаже практически не было ничего съестного. Отощавшие, изголодавшиеся люди падали и умирали прямо на улицах. Рассказывали, что от голода в некоторых домах вымирали целые семьи.
Помню, однажды мне удалось раздобыть большой заплесневелый крендель, чёрствый как камень. В гостинице мы с трудом разбили его на куски и тут же съели.
Люди на улицах были очень плохо одеты, часто это делалось демонстративно, мужчины носили потёртые пальто без воротников, женщины кутались в старые платки и шали. Растерянность людей переходила в отчаяние. Грабеж и убийства совершались средь бела дня. Чтобы положить конец бесчинствам толпы, большевики пошли на крайние меры: преступники, схваченные на месте преступления, тут же расстреливались. Постепенно наступил некоторый порядок, стало спокойнее.
В конце декабря 1917 г. Ленин начал вести мирные переговоры с Германией, Троцкий встретился с немецкими представителями в Брест–Литовске. Желая прийти к соглашению, немцы на первых порах делали вид, что они готовы заключить мир на условиях, которые принимал и Ленин, то есть без аннексий и контрибуций, при этом спорные вопросы, прежде всего территориальные, должны были решить сами народы путём голосования. Но когда немцы заметили неустойчивое положение большевиков, то сразу же изменили тактику. Они потребовали от России освобождения Польши, Прибалтийских провинций и Украины. Конечно, Троцкий объявил об окончании войны и о демобилизации армии, но он отказывался подписываться под условиями немцев.
В период переговоров в Брест–Литовске