В доме Виттенберга я всегда видел двух его друзей. Один — его брат, старый холостяк, руководитель одного банковского филиала, чудак, похожий на педанта чиновника, был на несколько лет старше Виттенберга. Он всегда говорил о политике, любил поесть и выпить немецкого пива. Врач прописал ему строгую диету и из–за строгого запрета пить пиво жизнь перестала приносить ему радость. Он не одобрял женитьбу Эмиля, что очень огорчало последнего, так как он очень любил брата и страстно, по–мальчишески был влюблён в жену. Эмиль метался между двух огней, страшась вспышки пожара.
Второй приятель, Майлендер[708], проработал в «Национальном банке» столько же лет, что и Эмиль Виттенберг. Он возглавлял фондовый отдел и был известным человеком на фондовой бирже. У этого старого холостяка, как и у Эмиля, в течение многих лет была подруга.
Я видел, что старым друзьям гораздо лучше жилось в простых условиях, чем в роскошных покоях Виттенберга. Старую холостяцкую квартиру в Берлине, где он прожил 30 лет, Эмиль не бросил.
Навещая Виттенберга в банке, я встречался с его двумя содиректорами Якобом Гольдшмидтом[709] и Яльмаром Шахтом[710]. Гольдшмидт считался Наполеоном немецкой биржи и, будучи евреем, тем не менее поддерживал Гитлера, так как верил в обещания Гитлера защитить капитал от коммунизма. Когда Гитлер пришёл к власти и началось преследование евреев, Гольдшмидту удалось бежать в Америку, где он и обосновался. Он потерял всё своё богатство, но сохранил жизнь.
Гольдшмидт и Шахт интересовались делами России. Гольдшмидту хотелось получить нефтяные концессии. У Шахта был брат, пытавшийся вести дела с русскими. Сам Шахт скептически относился к русским и не верил в прочность их нового строя.
Яльмар Шахт, ставший впоследствии главой «Немецкого государственного банка», сыграл роковую роль не только в судьбе Германии, но и всего мира. Он сумел использовать громадные долги Германии и компенсации за убытки так, как это никогда прежде не делалось между кредитором и должником. Сильной стороной теперь уже был не кредитор. Он должен был идти с шапкой в руках к господину Шахту, радоваться и благодарить его за оказанную милость, за выданные ему немецкие марки, которые Шахт делил на несколько категорий: шперрмарки, райзе–марки — и как они там ещё назывались. Словно талантливый фокусник он, умело манипулируя, получал новые займы. Вся Германия участвовала в займах: государственный, коммунальный, промышленный, банковский заём и т. д. следовали один за другим и всё под большие проценты для привлечения людей.
В то время никто не мог объяснить, почему немцы, сумевшие благодаря многолетнему честному труду создать торговлю и промышленность, получившие признание на мировом рынке за высокое качество товаров, точность поставок, надежность соглашений, пошли на утрату безупречной репутации, самого большого богатства и основы германского величия. Разгадку принесла Вторая мировая война. Правители всего мира, немцы могли не беспокоиться о репутации или о том, что там думают о них рабы.
Не могу не упомянуть здесь некоторые факты, объясняющие экономическое развитие Германии, которые я обнаружил в 1944 г. в американском журнале, в статье доктора Макса Иммануэля. В течение десяти лет доктор Иммануэль был коллегой Шахта в «Немецком государственном банке», но ушёл в отставку с приходом к власти Гитлера в 1933 году. Переехав в Соединённые Штаты, получив гражданство, он стал советником крупных американских фирм, которые иногда хотели делать капиталовложения в Германии. В большинстве случаев ему удалось воспрепятствовать этим вкладам и спасти поручителей от больших потерь. Доктор Иммануэль писал:
«Доктор Шахт нужен Германии для подготовки к третьей мировой войне. Немецкое радио сетует, что Шахт впал в немилость, внушая слушателям, что он никогда не одобрял нацистский режим и что этот человек может повести Германию новым демократическим путём. Я знаю методы работы Шахта, знаю образ его мышления, знаю, как он воспринимает действительность. Я работал вместе с ним, когда он был главой “Немецкого государственного банка”, видел его каждый день. Он часто повторял своё кредо: “Забудь свои идеалы. Добивайся богатства и политической власти, ни перед чем не останавливайся!”».
Шахт — это притягательная игрушка с взрывным устройством, которая несёт беду. Она может взорваться и разнести вдребезги американские послевоенные мечты. Опасность заключается в том, что Шахт хорошо знает Америку, у него здесь хорошая репутация. В детстве он жил в Бруклине, куда его взял с собой отец. Семья вернулась в Германию, когда Шахту было 12 лет, но он часто возвращался сюда, бегло говорил по–английски.
В 1931–1932 гг. он ездил в Германию за счёт Гитлера, готовящегося к захвату власти. В докладах, с которыми он выступал во всех крупных городах, Шахт рассуждал о Гитлере, как о верном стороннике капитализма, либерале и вообще обаятельном человеке. Своим друзьям в Нью–Йорке он говорил: «В Германии прокладывает себе путь человек более крупный, чем Наполеон, равный Христу». Выступая в «Таун Холле» Нью–Йорка, он сказал, что в Германии скоро придёт к власти самое миролюбивое правительство за всю историю страны. Шахт очень привлекательный, но хитрый человек, у него много друзей в Америке, особенно в финансовых и промышленных кругах. Ему, к сожалению, до сих пор многие верят.
После инфляции в Германии, последовавшей за Первой мировой войной, многие банки поспешили помочь немцам займами, сохраняя доверие к народу этой страны. Деньги мелких вкладчиков из Соединённых штатов, Англии и Южной Америки хлынули в Германию. На эти деньги Германия построила дороги, лучшие в Европе промышленные предприятия.
Это не помешало Шахту отказаться от выплаты процентов по займу. В результате цена облигации стала составлять только какую–то часть от её первоначальной стоимости. И тут Шахт путём различных махинаций скупил эти облигации. Так были сорваны планы Дэвиса и Янга. Президент Гувер ввёл мораторий на выплату компенсаций. Они никогда так и не были выплачены. Затем Шахт приложил все свои силы к тому, чтобы продлить мораторий на выплату частных займов. Это делалось в период, когда Германия была платёжеспособной.
Такими методами был создан экономический фундамент, открыт путь Гитлеру к новой войне. Большую часть махинаций Шахт совершил в период Веймарской республики. Когда к власти пришёл Гитлер, он делал Шахта экономическим диктатором. Шахт придавал блеска экономическому престижу нацистов.
Будучи главой Государственного банка, Шахт занимался спекуляциями на швейцарской бирже. Он был невидимым членом многих немецких крупнопромышленных предприятий и пользовался своим положением для размещения в них правительственных заказов.
Махинации Шахта привели к полному разорению Балканских стран. Это было слишком даже для толстокожих нацистов, которые заметили, что Шахт лишил жителей этих стран самого необходимого. «О Господи, — восклицал Шахт, — им что, тоже нужно есть?»
Шахту 67 лет. Он носит старомодный высокий белый целлулоидный воротник. Штреземанн обычно так говорил о Шахте: «Единственное чистое место у этого человека — это его целлулоидный воротник».
Ревель — ворота в Российское государство
В 1919 г. русские направили в Ревель торговую делегацию. Требовалось налаживание торговых связей с заграницей. Город сразу превратился в важный центр, в который со всех концов мира устремлялись люди, желающие завязать с русскими торговые отношения. Здесь наряду с представителями солидных торговых фирм было немало дельцов и авантюристов.
Делегацию возглавлял бывший нарком финансов Гуковский[711]. «Шведское экономическое акционерное общество» было назначено финансовым представителем торговой делегации. Когда торговые сделки стали принимать широкий размах, мы направили директора Гидеона Стремана в качестве нашего представителя в Ревель, где он вёл дела совместно с торговой делегацией. В Ревеле мы сотрудничали с банком «Харью», представителем которого был генерал Лайдонер, крупный эстонский государственный деятель[712]150.
Особый интерес в наших общих с торговой делегацией сделках представлял экспорт российского золота. Оно продавалось главным образом Франции и Соединённым Штатам. Франция, официально объявившая бойкот российскому золоту, была самым активным его покупателем. У французов был свой представитель в Стокгольме, господин Ривьер, член известного банковского дома «Лион Аллеман», специализировавшегося на продаже драгоценных металлов[713]. Главой этого банка был тогда господин Венсан, создатель крупного «Национального кредитного банка» в Париже[714], крах которого через несколько лет стал причиной биржевой паники. Чтобы не упустить выгодного предложения от русских, господин Ривьер ежедневно являлся в «Экономическое общество».
Немецкие банки и банкиры также имели своих представителей в Стокгольме. Они скупали русское золото, меняли пробу на слитках, переплавляли монеты. На королевском монетном дворе кипела работа. Позже появилась возможность продавать золото со шведской пробой, получая большую выгоду.
Я предложил Стокгольмскому государственному банку обменять принадлежащее ему золото, но предложение было отклонено. Тогда я предложил главе банка Моллю[715] предоставить русским в обмен на золото 100 млн. крон для покупки шведских товаров, но и это предложение Молль отклонил, заявив, что подобными сделками Государственный банк не занимается.
Такое учреждение, как Государственный банк, не должно быть ни консервативным, ни бюрократическим. Ничто не зависит так сильно от происходящих в мире перемен, как стоимость денег.