Как–то в конце тридцатых годов я после возвращения из Парижа присутствовал на обеде у члена риксдага Стендаля. В те годы цена на медь, как и на другое сырьё, была чрезвычайно низкой, а золотой запас Государственного банка значительно превосходил уровень достаточности. Я повторил тогда то, на чём всегда настаивал: золоту придаётся слишком большое значение. Гораздо важнее иметь в запасе то сырьё, которое необходимо стране при любых обстоятельствах, и Государственный банк не должен упускать благоприятного момента.
Профессор Густав Кассель[716], крупнейший экономист Швеции, с которым мы часто обсуждали подобные вопросы, разделял моё мнение. Он пытался связывать свои теоретические познания с простейшими реалиями из жизни, хотя и здесь он иногда не мог избежать ошибок. Профессор считал, что экономической жизнью должно управлять крестьянское мышление. Без этого теоретические познания не имеют никакой ценности. Позже я познакомил Касселя с главой русского Государственного банка Шейнманом, и тот помог профессору поместить статьи по экономике в русской прессе.
Я и сам часто бывал в Ревеле в связи с русскими сделками. Хорошо помню, как однажды, возвращаясь домой, чуть не попал в беду. В то время между Ревелем и Стокгольмом под командованием эстонца Таммса курсировал невзрачный пароходик «Калевипоэг». В тот раз пароходик отходил при сильном ветре. Кроме меня на его борту был ещё только один пассажир, торговец бриллиантами[717]. Я вёз золотой груз стоимостью несколько миллионов крон[718]. Когда мы вышли в открытое море, начался настоящий шторм. Боясь за жизнь и за груз, я начал уговаривать капитана повернуть обратно. «Нет, чёрт побери, стану я ещё поворачивать обратно! Идём на Стокгольм», — рявкнул он.
Так мы шли шесть часов. Шторм усиливался, было неясно, куда идёт пароход. Казалось, что мы кружим на месте. В конце концов, старый морской волк милостиво объявил: «Поворачиваем назад». Я стоял рядом с ним на капитанском мостике. В какой–то момент пароход чуть было не перевернулся. Бледный машинист выскочил наверх с криком: «Вытекло масло!» Всё, что было не закреплено, перебилось, в углу салона валялось перевёрнутое пианино, кругом царил хаос. Мой спутник лежал в салоне и, дрожа от страха, громко молился, обещая Богу, если тот сохранит ему жизнь и вернёт на землю, раздать беднякам миллионы эстонских марок. При попутном ветре мы возвращались в Ревель. Недалеко от гавани пароход чуть не подорвался на плавучей мине. Команде было приказано расстрелять мину, но из–за высоких волн не удалось попасть в неё. Пришлось отказаться от этой затеи. Наконец мы прибыли в Ревель. Торговец бриллиантами, позабыв об обещании раздать деньги беднякам, незаметно исчез.
Я остался на пароходе, и на следующие утро мы снова отправились в путь. Море было спокойное, поездка прошла отлично, но мне не забыть поворота «Калевипоэга», когда я мог зачерпнуть рукой воду за его бортом прямо с капитанского мостика.
Однажды, направляясь на пароходе в Ревель, я пригласил в поездку Анну Брантинг[719] и Хермана Линдквиста. После прогулки по городу, осмотра исторических памятников периода шведского правления, я дал на пароходе обед, на который были приглашены глава советской торговой делегации Соломон[720] с супругой, генерал Лайдонер, члены эстонского правительства и представители банка «Харью». На обеде присутствовал также капитан первого ранга Эриксон[721], глава акционерного общества «Свеа», принимавший участие в этой поездке.
В другой раз, когда я направлялся в Ревель вместе с моим приятелем консулом Оскаром Старком, посредником в торговле с русскими, я встретился с Чильгреном[722], директором завода в Арвике. Он рассказал мне, что заключил с русскими крупную сделку для фирмы «Балтик Сепаратор»[723]. Русские выдали наличными 75%, а остальную часть должны были выплатить по векселям, срок которых истекал через 18 месяцев. Председатель уездного суда Маркус Валленберг[724] из «Частного банка», который вёл дела «Балтик Сепаратора», был очень доволен такими условиями, хотя считал, что на векселя рассчитывать не приходится. Я сказал Чильгрсну, что это заблуждение. У меня были сделки с русскими, и я мог заверить, что векселя абсолютно надежны и будут оплачены точно в срок. Чильгрен спросил, не куплю ли я векселя со скидкой, раз я настолько им доверяю. «Да, я могу это сделать и без всякой скидки», — подтвердил я. Векселей было на 1,8 млн. крон. «Сколько дашь за эти векселя?» — спросил Чильгрен. «Плачу полностью с вычетом 5%». Чильгрен не поверил своим ушам. «Когда заключим сделку?» — живо спросил он. «Как только прибудем в Ревель, по телеграфу», — ответил я. Я отлично понимал, что могу купить векселя за гроши, но я не хотел подрывать доверие к русским векселям, кроме того, русские уведомили меня, что векселя акцептированы, и просили оформить их выкуп за счёт своего актива.
В этот период в районе Самары на Волге погиб урожай, и над населением нависла угроза голода. Катастрофа выросла до таких размеров, что правительство уже не могло справиться с ситуацией без иностранной помощи[725].
Герберт Гувер[726], руководитель американской общественной организации АРА[727], направил в Ригу на переговоры с Литвиновым своего представителя господина Брауна[728]. Стороны были полны подозрений в отношении друг друга. Переговоры затянулись. Литвинов боялся проникновения в Россию шпионов и тайных агентов. Однажды Браун, потеряв терпение, воскликнул: «Господин Литвинов, не забывайте, что мы прибыли сюда для передачи продовольствия голодающей России!» Литвинов ответил: «Продовольствие может стать оружием против нас. Для нас гораздо важнее возобновление нормальных торговых отношений между нашими странами». АРА, получавшая средства только от благотворительных организаций и частных лиц, была не в состоянии полностью обеспечить поддержку бедствующих. Поэтому американский конгресс решил направить в Россию хлеб из государственного запаса. Таким образом, Америка помогла 11 млн. российских граждан. Европейские страны, в том числе Швеция, направили в Самару экспедицию Красного Креста, которая взяла под своё крыло ещё 3 млн. человек. Об остальных заботилось советское правительство. Несмотря на все попытки смягчить беду, число жертв катастрофы достигло 3 млн.
Перенесённый голод привёл к тому, что сопротивление введению так называемой новой экономической политики было сломлено.
Находившийся в Берлине Литвинов срочно собирался ехать в Москву[729]. Я в это время тоже находился в Берлине и готовился к переговорам в Москве относительно банковской концессии. Меня пригласили ехать вместе с Литвиновым[730]. Наш путь пролегал через Польшу. Когда поезд пошёл по русской земле, Литвинов сделался мечтательным и поэтичным: «Я люблю эту страну, понимаете, её леса, колышущиеся золотые поля, людей, живущих здесь». Он долго говорил о России. Рассказал о своей жизни и поездках. В молодости он отправился в Англию и получил место счетовода в одной фирме. Наверное, он хорошо справлялся с работой. Шеф фирмы очень сожалел, когда Литвинов уходил[731]. У него могло бы быть хорошее будущее, если бы он остался, говорил ему шеф.
С Лениным Литвинов впервые встретился в Лондоне, в читальном зале Британского музея, где Ленин работал ежедневно. Встреча произвела на Литвинова огромное впечатление и запомнилась на всю жизнь. Знакомство перешло в долгую и верную дружбу. Ленин брал Литвинова с собой в Гайд–парк послушать ораторов, которые, как правило, выступали по актуальным политическим вопросам. Ленин пригласил нового друга к себе домой, в двухкомнатную квартирку. Там Литвинов познакомился с Крупской.
В этот период Социал–демократическая партия раскололась на две группы: большевиков и меньшевиков. Литвинов вошёл в группу Ленина, группу большевиков. Когда Ленин начал издавать в Женеве новую газету, Литвинов получил задание нелегально распространять её среди сторонников партии в России. Рассказывали, что Литвинов безукоризненно выполнял данное задание. Ленин нашёл в нём надёжного, компетентного, изобретательного и талантливого сотрудника. Вскоре он стал выдающимся представителем партии.
Жизнь в поездке была далеко не роскошной. Литвинов был невероятно счастлив, найдя на одной из остановок буфет, где за еду брали в два раза меньше, чем в ресторанах на предыдущих станциях. До этого я видел, как он работает, как ведёт себя на представительских обедах. Теперь передо мной был, простой, неприхотливый, милый человек.
Иногда взаимоотношения с Литвиновым приносили мне весьма большой ущерб. Так было, когда он возглавлял торговую делегацию в Ревеле[732]. Русские заметили, что большинство предпринимателей, с которыми они имеют дело, старались нажиться за их счёт. Литвинов стал подозрительным и считал, что все и всегда запрашивают слишком много. Я взялся за небольшое вознаграждение продать несколько крупных партий золота, которые русские сбывали, чтобы получить валюту для приобретения необходимых товаров. Расчёт должен был производиться в шведских кронах. Распоряжения о начале продаж отдавал Литвинов по телефону. После этого срочно заключались сделки, так как русским обычно нужно было немедленно оплачивать какие–нибудь счета.