[940]. Самое смешное в этом воспоминании — это упоминание Л. П. Берии. Уж кто — кто, а А. Н. Новиков прекрасно знал, что в то время Л. П. Берия не только был в опале у И. В. Сталина, но и не имел никакого отношения к силовым структурам и занимался атомным проектом в его решающей стадии, а не погоней за Косыгиным. Впрочем, чего не напишешь, когда это нужно руководящим товарищам. Кстати, подобным же подходом грешат и воспоминания самого А. И. Микояна «Так было»[941]. Они написаны в непростой период, когда многие члены его семьи так или иначе имели прямое отношение к власти. Соответственно, пенсионер союзного значения Микоян в своих воспоминаниях не столько повествовал о прошлом, вспоминая минувшие дни, сколько решал текущие задачи клана.
Иными словами, и первая, и вторая группа сведений подтверждены документально. Однако ни одна из точек зрения не может объяснить, почему произошло спасение Косыгина и кто в этом был заинтересован. Возникает вопрос: а при чём здесь М. М. Гвишиани? Его в стабилизировавшейся советской иерархии послевоенного периода отделяла пропасть от уровня тех людей, которые могли принять решение относительно судьбы высших советских руководителей, к числу которых, без сомнения, относился А. Н. Косыгин.
Не так давно С. Е. Кургинян постарался объяснить ситуацию со спасением Косыгина следующим образом: «Этот Гвишиани очень долгое время работал на Дальнем Востоке. Он руководил там госбезопасностью. Партийным руководителем при нём был Пегов — тоже знаковая фигура внутри партийной обоймы того времени. Затем Гвишиани — старший переехал в Ленинград, где ему, наряду с другими, было поручено разбираться с “Ленинградским делом” знаменитым. Он и разбирался. И, как тогда это делали все, действовал по инструкциям и достаточно жёстко.
Потом в ходе “Ленинградского дела” этому Гвишиани — старшему попался на глаза, в виде подследственного, молодой Косыгин — будущий советский Председатель Совета Министров, премьер. Косыгин был убеждённым сталинистом, и по каким — то непонятным причинам Гвишиани — старший его пожалел. Поскольку в сталинские времена это было не принято и даже механизмов — то реализации этой жалости не было, то речь могла идти только о достаточно экзотических вещах. Но “из песни слов не выкинешь”. Это было»[942].
Нельзя не отметить, что С. Е. Кургинян весьма вольно относится к историческим фактам, и особенно к их интерпретации. В этом, в частности, проявляется режиссёрская натура нынешнего политаналитика. Любой режиссёр не исследует реальность, а создаёт свою собственную из подручных средств и материалов. В приведённом фрагменте вольностью является вывод о том, что М. М. Гвишиани мог спасти А. Н. Косыгина. Как отмечалось выше, он не обладал возможностями и статусом, позволявшим сделать это. Однако нельзя не отметить, что С. Е. Кургинян действительно обладал и обладает в последние 20 лет весьма эксклюзивным набором информаторов, позволяющим в ряде случаев получать достаточно редкую, недоступную другим информацию. К свидетельству С. Кургиняна об участии М. М. Гвишиани в судьбе Косыгина следует подойти максимально серьёзно не только в силу обладания Кургиняном эксклюзивными источниками. Главное состоит в том, что данное свидетельство подтверждается ещё одним достоверным и совершенно независимым источником.
В число участников узкого «мозгового треста» Л. И. Брежнева, подготавливавшего его доклады и книги, входил наряду с Г. Арбатовым, Е. Бовиным, А. Аграновским и зампред Госкомтруда СССР Б. М. Сухаревский. Важно отметить, что Б. М. Сухаревский был любимым учеником и ближайшим сотрудником А. Вознесенского и одним из немногих людей ленинградской команды, не только выжившим, но и не попавшим в заключение по результатам «Ленинградского» и «Госплановского» дел. В значительной степени поэтому отношения Б. М. Сухаревского со многими людьми, причастными прямо или косвенно к «Ленинградскому делу», типа А. Вознесенского, были весьма неоднозначны. В 1970‑е гг., после одного из совместных заседаний с Д. М. Гвишиани, Сухаревский сказал своим сотрудникам, что отец Д. М. Гвишиани неоднократно его (Сухаревского) допрашивал и играл не последнюю роль в бригаде следователей по «Ленинградскому» и «Госплановскому» делам. При этом на протяжении конца 1970‑х — начала 1980‑х гг. Б. М. Сухаревский поддерживал тесные рабочие и дружеские отношения с Д. М. Гвишиани.
Чем важно свидетельство Б. М. Сухаревского? Не только тем, что оно получено, что называется, из первых уст, от человека — непосредственного участника «Ленинградского» и прежде всего «Госплановского» дела, но и тем, что позволяет с высокой степенью вероятности разобраться, что же тогда происходило и кому А. Н. Косыгин обязан своим спасением. Но перед этим необходимо расставить точки над i применительно к мнению внука А. Н. Косыгина А. Гвишиани относительно роли Л. П. Берии. В своей книге он пишет, что «Берия и Маленков начали кампанию по компрометации “Ленинградской группы”. Одна из их целей — член Политбюро Косыгин»[943]. Из текста книги очевидно, что данное мнение высказано не на основе бесед с дедом, а сформировалось под воздействием бесед с ответственными советскими работниками брежневской эпохи, когда на Л. П. Берию было принято «вешать всех собак».
Главным же аргументом для А. Гвишиани является попавший в его распоряжение проект закрытого письма Политбюро, подготовленный Г. Маленковым и Л. Берией 12 октября 1949 г. В своей книге он приводит значительные фрагменты этого письма[944]. В частности, в проекте документа, подготовленного Маленковым и Берией, говорится: «Следует указать на неправильное поведение Косыгина А. Н., который оказался как член Политбюро не на высоте своих обязанностей… Он не разглядел антипартийного вражеского характера группы Кузнецова, не проявил необходимой политической бдительности и не сообщил в ЦК ВКП(б) о непартийных разговорах Кузнецова и др.»[945].
Относительно приведённого проекта письма возникает целый ряд вопросов, на которые нет ответов. Прежде всего, копия письма отсутствует в Сборнике документов «Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР 1945–1953» (М.: РОССПЭН, 2002), в разделе, посвящённом «Ленинградскому» и «Госплановскому» делам. Из архивных документов выяснилось, что данный проект существует в виде машинописной копии, без аутентичных подписей. Сама по себе машинописная копия не может считаться достоверным документом, тем более в условиях тотальной фальсификации, которой подвергались советские архивы начиная с времён правления Н. С. Хрущёва. Мало того, в документе упоминается о политических просчётах, допущенных А. А. Ждановым. Хорошо зная аппаратный стиль Берии и тогдашнюю его ситуацию во взаимоотношениях со Сталиным, невозможно себе представить, что он, в отличие от Маленкова, мог подписать какой — либо документ, бросающий тень не просто на близкого И. В. Сталину, хотя и умершего человека, но главное — его родственника. Ведь в момент якобы подписания письма Светлана Аллилуева только что вышла замуж за сына А. Жданова Юрия. К тому же именно в момент якобы подписания письма Л. П. Берия отнюдь не охотился за Косыгиным, а с блеском завершил первую стадию Атомного проекта. Иными словами, практически нет ни малейших сомнений, что мы имеем дело с очередным историческим фейком, которых в последние годы появилось огромное множество. Чтобы разобраться в событиях свинцового времени послевоенного Советского Союза, необходимо осмыслить несколько фактов. В своей совокупности они и позволяют разгадать загадку спасения А. Косыгина.
Факт первый. «Ленинградское дело» было направлено против всех ключевых выдвиженцев А. Жданова — второго человека в СССР послевоенного периода. Началось «Ленинградское дело» практически сразу же после его скоропостижной смерти. Смерть Жданова в корне изменила баланс сил в околосталинской верхушке советского руководства и, соответственно, стимулировала зачистку команды, которая, будь ей дано время, могла консолидироваться и не только сохранить, но и упрочить свои позиции.
Факт второй. Документально установлено, что вся работа по «Ленинградскому» и «Госплановскому» делам велась В. Абакумовым, тогдашним руководителем МГБ СССР. Что до Л. П. Берии, то он в это время был полностью отодвинут Сталиным от органов государственной безопасности и сосредоточился на реализации Атомного и, в значительной мере, Ракетного проектов, за последний формально, но не фактически, отвечал Маленков. Объективно в деле против Вознесенского, Кузнецова и других в наибольшей мере был заинтересован именно Маленков. Суть в том, что именно Маленков, а не Берия и тем более не другие члены «узкого» руководства, рассматривался в то время в качестве потенциального преемника И. Сталина. Кроме того, в период начального развёртывания «Ленинградского дела» И. В. Сталин, судя по анализу врачебной и партийной документации, был тяжело болен и редко принимал участие в решении практических вопросов[946].
Факт третий. Л. Берия как выдающийся аналитик и человек, изначально сориентировавший себя на роль не первого руководителя, а «серого кардинала», естественно, был заинтересован иметь полную информацию о ходе «Ленинградского» и «Госплановского» дел, причём не на уровне бесед с ответственными работниками, а на уровне возможности ознакомления с первичными материалами и знания о ходе следствия изнутри. Для этого ему необходим был человек, который участвовал бы в основной следственной бригаде по «Ленинградскому» и «Госплановскому» делам, причём в качестве одного из её ключевых членов.
Факт четвёртый. М. Гвишиани, без сомнения, входил в круг наиболее доверенных людей Берии. В то же время, будучи руководителем самого дальнего от Москвы управления НКВД, он не относился к числу приближённых к Берии людей. Кроме того, хорошо известно из многочисленных мемуаров чекистов, а также от исследователей жизни и деятельности Абакумова