Напомнив, что Британия приютила беженцев из Чехословакии, Польши и других стран и позволила им учредить правительства в изгнании, Бос призвал страны «оси» сделать то же в отношении угнетённых британцами народов. Оценив общую численность англо — индийской армии в 250 тыс. человек, автор меморандума подчеркнул, что европейские части составляют лишь 70 тыс. Указал на пошатнувшийся престиж британцев в Индии из — за поражений в текущей войне и выразил убеждённость в осуществимости восстания индийских подразделений: «В ходе этого революционного кризиса британское правительство сможет опереться только на британских солдат. Если в таких обстоятельствах будет доступна некоторая военная помощь из — за рубежа (т. е. небольшая армия в 50 тыс. человек с современным вооружением), британская власть в Индии может быть сметена полностью»[200], Конечно, именно вторжение в Индию немецкой армии автор меморандума видел стержнем осуществления всего плана.
Несмотря на осуждение Босом японской агрессии в Китае (см. гл.6), нашёл он в плане место и азиатскому союзнику Райха: «Если вспыхнет война, кажется более чем определённым, что ост — индская и дальневосточная эскадры британского флота в нынешних обстоятельствах не справятся с японским флотом… Поражение британского флота на Дальнем Востоке, включая разгром базы в Сингапуре, автоматически ослабит британскую военную силу и престиж в Индии»[201]. По сути, Бос предсказал потопление японской авиацией линкора Prince of Wales и линейного крейсера Repulse 10 декабря 1941 г. (у Черчилля гибель этих кораблей вызвала величайший шок за всю войну), а также сдачу в феврале следующего года Сингапура, который британцы мнили неприступной крепостью.
Изложенные предложения «были сформулированы с большой смелостью и чувством достоинства. Бос ощущал себя не просителем, но представителем великого народа и рассчитывал на соответствующее отношение. Он не сразу осознал смысл своего перехода из одного состояния в другое: из положения признанного национального лидера в эмигранта, лишённого массовой поддержки и какой — либо материальной базы. Он, как Алтей, лишился своей опоры после пересечения индийской границы, а следовательно, и весьма значительной доли своего политического веса»[202].
На первых порах Вильгельм — штрассе (МИД Германии) отреагировала на приезд Боса осторожно. Вёрманн не проявил интереса к идее правительства в изгнании и лишь снабдил индийского гостя небольшой суммой денег. В записке начальству дипломат пояснил, что согласие Германии на такой план будет означать необходимость объявить одной из целей войны освобождение Индии, а для этого едва ли пришло время. Кроме того, Вёрманн сомневался, что признание правительства Боса в Берлине отвечало бы интересам Германии, так как Бос находится в оппозиции к другим признанным лидерам своей страны, прежде всего Ганди и Неру.
29 апреля 1941 г. Бос встретился в Вене с министром иностранных дел Германии (1938–1945) Иоахимом фон Риббентропом и разочарованно узнал, что тот считает его план преждевременным. Министр лишь выразил убеждение, что британцы отказавшись от предложенного Гитлером мира, обрекли свою империю на гибель. Расовая идеология нацистов не давала Босу покоя, и он предостерёг министра, что индийская общественность настроена против нацистов, считая, что те стремятся к господству над другими народами. Риббентроп «успокаивал» Боса: мол, национал — социализм стоит не за господство одних рас над другими, а лишь за чистоту каждой из них. В целом встреча оказалась безрезультатной. Правда, министр выделил индийскому лидеру 1 млн. марок на пропаганду и личное пособие в 12 тыс. марок, а также нашёл ему жильё[203]. Однако жил Бос по — прежнему под итальянским именем. Гестапо слушало его телефонные разговоры и вообще плотно за ним следило.
3 мая 1941 г. Бос представил немецкому правительству дополнительный меморандум, в котором просил державы «оси» как можно скорее издать официальную декларацию в поддержку свободы Индии, а заодно и арабских стран. Дело в том, что в апреле копившаяся ненависть к британцам в Ираке прорвалась в виде военного переворота. Новый премьер — министр (апрель — май 1941 г.) Рашид Али аль-Гайлани вступил в вооружённый конфликт с Британией, которая даже после отмены мандата Лиги Наций в Ираке (1932) считала эту страну сферой своего влияния. Бос указал на открытое сопротивление британцам в Ираке, сильное подполье в Палестине, возобновление требований партии «Вафд» в Египте не участвовать в англо — германской войне, ежедневные вести о брожении в ряде крупных городов Индии. «В этот психологически важный момент державы “оси” могут захватить воображение всего Востока открытой декларацией политики в отношении Востока и в частности Индии и арабских стран. Последние ненавидят Британию как империалистическую державу и могут быть втянуты в орбиту “оси”, если убедятся, что державы “оси” будут бороться за их освобождение из — под британского ярма»[204]. Не забыл Бос напомнить, что для успешного изгнания британской власти и влияния из стран Ближнего и Среднего Востока следует сохранять статус — кво между Германией и СССР.
Настаивая на идее советско — германского партнёрства, Бос шёл по стопам других индийских революционеров. Так, в марте 1916 г. в Ташкент прибыл член Временного правительства Индии в Кабуле Мухаммад Али, который вёз Николаю II выгравированное на золотой пластине письмо Махендры Пратапа. Последний назвал Россию и Германию «нашими подлинными друзьями» и выразил надежду, что конфликт между ними скоро уладится и, более того, они объединятся, чтобы опрокинуть «жестокого узурпатора всего мира», т. е. Британию. Пратап предостерёг, что этот союзник по Антанте предаст Россию[205]. История вскоре доказала правоту индийского революционера, но, конечно, интерес у него был свой. Хотя пластину в Петербург переслали, ответа от властей Пратап не дождался. И всё же единомышленники в России у него имелись. Пример — выдающийся геополитик Алексей Ефимович Вандам (Едрихин) (1867–1933): ещё в 1913 г. он настаивал на близости интересов континентальных держав (России, Франции, Германии) перед лицом общего врага — Британии, которая, пользуясь своим положением владычицы морей, заперла их в Европе и душит экономически[206].
Во второй половине мая Бос составил черновик декларации Германии и Италии о признании ими независимости Индии. В тексте говорилось, что Индия, страна древней культуры, всегда захватывала воображение немецкого народа[207], То была правда: интерес немецкой научной и общественной мысли к Индии возник ещё на рубеже XVIII–XIX вв.; именно немцы лидировали в европейской индологии XIX в. Связано это было с подъёмом национального сознания немцев и их поисками своих этнических корней после открытия индоевропейской семьи языков.
Из общего интереса Германии к Индии Бос выводил естественность её интереса к борьбе Индии за свободу. «Теперь Германия в состоянии пойти дальше и объявить, что право индийского народа на владение собственной страной и неограниченный контроль над её судьбой суверенно и не нуждается в доказательствах… Поэтому Германия признаёт неотчуждаемое право индийского народа на полную независимость… Она заверяет индийский народ, что Новый порядок, который она стремится установить в мире, будет означать для него свободную и независимую Индию»[208]. Уповая на дипломатическую и военную помощь Райха, Бос подстраховался: «Конечно, индийский народ после освобождения сам примет решение о форме правления, которая у него будет. Также его задачей будет определить устройство национальной конституции, будь то посредством Учредительного собрания, народных лидеров или какого — либо иного механизма»[209].
К идее декларации независимости Индии немецкое руководство отнеслось холодно. И всё же в МИДе Германии задумались над тем, какую конкретную пользу можно было бы получить от Боса. В министерстве сформировали Особый отдел Индии, который стал контактировать с Босом и командой индийских патриотов, собранной им в Европе. Возглавлял отдел выпускник Оксфорда бывший социал — демократ Адам фон Тротт цу Зольц (1909–1944). До войны он установил связи с «кливденской кликой»[210] и рядом видных лейбористов, пытался организовать визит в Германию Ганди. В годы войны фон Тротт стал видным членом антинацистского подполья и будет повешен за активную роль в покушении полковника Клауса фон Штауффенберга (1907–1944) на Гитлера 20 июля 1944 г. Приезд Боса обернулся для Тротта удачей, так как МИД принялся выделять средства, и он смог бороться с врагами на их же деньги.
Уже к июню 1941 г. Бос разочаровался в позиции Райха по Индии. В это время его пригласил к себе в Рим Муссолини. Беседовал Бос и с министром иностранных дел Италии (1936–1943) графом Галеаццо Чиано, женатым на старшей дочери дуче.
В Риме Бос узнал о нападении Германии на СССР. Эта весть привела его в смятение.
Стратегия Боса целиком зависела от сохранения германо — советского договора 1939 г. План «Барбаросса» сделал индийского лидера товарищем по несчастью немецкого геополитика Карла Хаусхофера, познакомиться с которым он ездил в 1933 г. в Мюнхен. В первую очередь Хаусхофер вошёл в историю как автор доктрины Континентального блока Берлин — Москва — Токио. Во многом под его влиянием германское руководство перед войной пошло и на союз с Японией, и на пакт Риббентропа — Молотова. Крах этого договора для Хаусхофера означал гибель идеи союза двух евразийских теллурократий против англосаксонских талассократий, а для Боса — гибель плана сухопутного освободительного похода на Индию.