Работал Нетаджи много, а спал всего три часа в сутки. Для своих солдат он «был человеком, который сочетал чёткое видение ситуации командующего офицеpa с замечательным знанием мировых дел. Для офицеров его технические знания и понимание военных вопросов были откровением, а его личное обаяние и дружелюбие трогали за душу. Офицеров в его доме всегда привечали. Бос часто играл с ними в бадминтон и предлагал им переодеться в его одежду. В индийском обществе, где лидеры вели себя как боги, его поведение было поведением смертного. Так, если к нему домой приходил обедать офицер и нужно было помыть руки, Бос протягивал мыло или полотенце — простой жест, который производил большое впечатление. Для гражданских лиц, привыкших к робким политикам, это был деятель, который знал, как функционирует политика, боролся в Индии с крупнейшими фигурами, общался с Гитлером, Муссолини и Тодзё, но в то же время говорил на языке, вполне понятном для всех»[348].
5-6 ноября 1943 г. в Токио прошла Великая восточноазиатская конференция — встреча в верхах с участием Тодзё и почти всех глав государств или правительств союзников Японии: Маньчжоу — го, нанкинского режима Ван Цзинвэя, Филиппин, Таиланда, Бирмы. По сути, это был смотр сателлитов с целью подтвердить их лояльность Японии с учётом затягивающейся войны. Пригласили японцы и Боса. Показательно, что числиться на конференции он предпочёл лишь наблюдателем. Формальной причиной было то, что Индия в регион Большой Восточной Азии просто не входит. Однако имелась у Боса и более веская причина: понимал, что якобы объединяющее этот регион «сопроцветание» — другое название для японской гегемонии.
Несмотря на статус наблюдателя, именно «внушительная фигура» Боса, по одному из отзывов, доминировала на конференции. Причиной было не только его ораторское искусство, но и то, что в отличие от прочих делегатов он представлял страну, не находящуюся под владычеством Японии. Выступив 6 ноября с речью, Бос заявил, что «международное общество наций» можно создать только на основе «региональных федераций». Официальный японский ежегодник за 1943–1944 гг. назвал речь Боса апогеем всего мероприятия[349]. Хотя цели японцев были далеки от альтруизма, пять принципов в принятой конференцией общей декларации — справедливость, национальный суверенитет; взаимность в международных отношениях, взаимопомощь и расовое единство — на 12 лет предвосхитили знаменитую резолюцию Панчашилы, которую примут делегации афро — азиатских стран в Бандунге в 1955 г.
Именно успех Боса на конференции убедил Тодзё передать его правительству отторгнутые у Британской Индии Андаманские и Никобарские острова. А на следующий день японцы пригласили индийского гостя выступить на митинге. Приглашение было почти беспрецедентным, так как мало кому из иностранцев позволяли обращаться к японской аудитории. Бос посетил академию, кадетский колледж, военные предприятия, получил аудиенцию у тэнно (императора) Хирохито (правил в 1926–1989 гг.).
Ил. 10. Выступление Боса на Великой Восточноазиатской конференции в Токио (6 ноября 1943 г.).
Перемещаясь между столицами стран Восточной и Юго — Восточной Азии, летал Бос на собственном 11‑местном самолёте — подарке Тодзё. Куда бы он ни ехал, требовал теперь всех прав и привилегий главы государства. Некоторые историки видят в этом проявление мании величия, но в любом случае Бос понимал: если хочет воплотить свои грандиозные планы в жизнь, предварительное условие — сделать индийское население Юго — Восточной Азии политически сознательным. Прежде чем поднять индийцев на какое — то дело, требовалось сломать сложившиеся в колониальный период стереотипы, интериоризированные ими самими, убедить их, что они не уступают никому. Кроме того, через внешние атрибуты Бос стремился сделать Индию субъектом международного права, приучить другие государства уважать её как независимую нацию.
С японцами, правда, это было бесполезно. Позволяя Босу немало, они держали его на поводке, пусть и длинном. Неслучайно пилот и экипаж подаренного ему самолёта были японскими, и когда Бос предположил, что было бы удобнее иметь индийских, Тодзё мягко ответил: «Мой пилот позаботится о Вашей безопасности. И кто знает, не полетит ли Ваш пилот в неверном направлении?»[350] Неслучайно и то, что в экипаж входили два японца со знанием хиндустани, которые слушали разговоры Боса с соотечественниками. Так японцы приняли эстафету «опеки» над Босом у гестапо. Кстати, резиденцию Временному правительству свободной Индии они отвели в Сингапуре в том же небоскрёбе «Катай», где разместили собственные департаменты радиовещания и военной пропаганды.
И всё — таки Нетаджи был убеждён, что навязать Индии свою волю Японии не удастся. Ещё 2 июля 1943 г., когда соотечественники обеспокоенно спросили его об искренности намерений японцев, он ответил: «Вы верите, что у меня хватит ума не быть ими одураченным? Тогда поверьте мне на слово… что япошки (Japs) не могут нас надуть»[351].
Из Японии Бос в ноябре 1943 г. слетал в Китай. Японо — китайская война беспокоила его с самого начала, с 1937 г.: по его мнению, два восточноазиатских гиганта занимались не тем, игнорировали общего врага. Всё же симпатии Боса были на стороне Китая как жертвы агрессии. Когда Неру в августе 1939 г. съездил поддержать правительство Чан Кайши в его вынужденную столицу Чунцин, Бос хотел в октябре последовать его примеру, да британцы не позволили. Теперь поехал на другую сторону фронта, в занятый японцами Нанкин, по приглашению бывшего соратника и лютого врага Чан Кайши Ван Цзинвэя, который после оккупации японцами прибрежного Китая возглавил там марионеточное правительство (1940–1944). Однако в отношении гоминьдановского Китая Временное правительство свободной Индии держалось нейтралитета. Находясь в Шанхае, Бос обратился к китайцам по радио, выразив наивную надежду, что Япония скоро выведет войска из страны посредством «почётного мира». Искренне верил в паназиатский универсализм, в то, что азиаты друг с другом договорятся. Хотя Чан Кайши участвовал с Рузвельтом и Черчиллем в Каирской конференции ноября 1943 г. и собирался воевать до конца, речи Боса звучали так убедительно, что даже западные державы стали опасаться, что он поспособствует примирению двух держав Восточной Азии.
29 декабря 1943 г. Нетаджи посетил административный центр оккупированного японцами Андаманского архипелага Порт — Блэр, где контр — адмирал Исикава Сигэру (1889–1947) официально передал его правительству Андаманские и Никобарские острова. Так японцы дали Босу возможность исполнить опрометчивое обещание до конца года ступить на землю Индии, которое он выпалил на митинге. Правда, Бос понимал, что переход архипелагов под его власть — чистая формальность. Когда в феврале 1944 г. в Порт — Блэр прибыл назначенный им главный комиссар островов тамил Аркот Дорайсвами Логанадан (1888–1949) с четырьмя помощниками, японские оккупационные власти позволили ему взять на себя только сферу образования и велели год «учиться работать». Нетаджи утешал себя тем, что начинать всегда приходится с малого.
7 января 1944 г. штаб — квартира императорской армии в Токио наконец отдала приказ, которого так давно ждал Бос, — о вторжении из Бирмы в Северо — Восточную Индию. Японцы начинали операцию «У-го» — наступление на города Импхал и Кохима в провинции Ассам (сегодня это административные центры штатов Манипур и Нагаленд); в западной историографии операцию называют Импхальской. Соответственно, Временное правительство свободной Индии переехало из Сингапура в Рангун, поближе к театру военных действий. Это произошло после трудных переговоров с японским командованием: большинство его членов предпочитало, чтобы Бос держался подальше от фронта.
Не в восторге от его приезда было и правительство «независимой» Бирмы во главе с Ба Мо. Одно дело, когда индийский лидер наезжал в страну с визитами, другое — когда перенёс сюда резиденцию своего правительства. У индо — бирманских отношений сложная история: когда Бирма по итогам трёх англо — бирманских войн XIX в. вошла в состав Британской империи и была административно включена в Индию, в страну хлынули индийские кули, которые вызвали недовольство коренных жителей дешевизной рабочей силы, а также ростовщики, которых не любят нигде и никогда. Уже в конце 1920‑х гг. межэтническая напряжённость вылилась в кровавые столкновения, и неслучайно с бегством британцев из Бирмы страну покинули и 400 тыс. индийцев[352]. Приезд Боса означал нежелательную для правительства Ба Мо политическую активизацию индийской общины страны; к тому же Бирма оказывалась на передовой схватки двух империй — Японской и Британской. В довершение всего бирманские лидеры, верно, опасались, не захочет ли огромный западный сосед после освобождения от британской власти вернуть их страну в свой состав.
Как прежде Бос отстаивал самостоятельность ИНА на уровне командования в Юго — Восточной Азии, теперь ему пришлось это делать на уровне фронта. Командующий Бирманским фронтом генерал Кавабэ Масакадзу (1886–1965) тоже собирался отвести ИНА вспомогательную роль пропаганды и разведки. Бос настаивал на том, что индийская армия должна сохранять свою идентичность и не развёртываться частями менее батальона. По замыслу Нетаджи, ИНА, пусть численно и уступая японской армии, должна была восприниматься как головной отряд вторжения в Индию. Он утверждал, что первой каплей крови, пролитой на индийской земле в ходе наступления, должна быть капля крови солдата ИНА. Тогда вторжение действительно будет освобождением.
Бос и Кавабэ спорили несколько часов, и наконец японский генерал уступил: бригада имени Субхаса не дробилась на подразделения мельче батальона. Бос, со своей стороны, согласился, чтобы один батальон ИНА участвовал в бою с дивизией, переброшенной британцами из Западной Африки, а два других охраняли стратегические пути в холмах Чин. К сожалению, некоторые историки, описывая отношение японских властей к Босу, нередко отказывают японцам в способности проявлять какие — либо человеческие чувства и полностью игнорируют эмоциональный фактор. Между тем не все милитаристы были жестоки, а были среди них и такие, кто спасал жизни гражданского населения оккупированных стран вопреки приказам и с риском для себя