Свою жизнь Бос рассматривал как миссию, будучи убеждённым сторонником индийской независимости. На фоне многих других политиков он был редким по принципиальности деятелем и не шёл на такие компромиссы, которые, по его мнению, не вязались с конечными целями. В политической культуре Индии и в историографии укоренилось мнение, будто именно Ганди настаивал, что достойных целей (сварадж, сарводайя) можно достичь лишь достойными же методами. Однако в современной научной литературе, общественно — политической мысли и массовой культуре Индии последовательность и непогрешимость Ганди уже подвергают сомнению. Деятельность Боса, пожалуй, могла бы служить более подходящим примером последовательности в политике.
Вместе с тем никуда не уходит вопрос коллаборационизма Боса. На международном уровне его цель (свобода Родины), к сожалению, в самом деле подчинила себе средства, побудила искать поддержки лидеров и режимов, в отношении которых ещё в предвоенный период у него самого сложилось не лучшее мнение. Иностранные державы он оценивал прежде всего с точки зрения их потенциальной пользы для интересов Индии; являлся в этом смысле утилитаристом. Впрочем, был в этом не одинок. Биограф Михир Бос сравнил Нетаджи с Джорджем Вашингтоном, который тоже воспользовался помощью иностранной державы — Франции — ради свободы своей страны, не задаваясь вопросом, хорош или плох строй Старого порядка, который вскоре сметёт революция[401]. «В геополитической действительности народы и государства, большие и малые, думают в первую очередь о своей собственной судьбе, а не о будущем других держав… Ряд обстоятельств заставил его (Боса. — К. Ф.) обратиться за поддержкой к Германии, Италии и Японии. Он отнюдь не собирался быть марионеткой Берлина, поставщиком пушечного мяса вермахту»[402]. Отрицал и возможность подчинения Индии японцам после изгнания из страны британцев. Одному соратнику сказал: «Неужели кто — то думает, что мы проливаем кровь наших дорогих индийских солдат на поле боя Импхала просто для того, чтобы Япония завладела Индией?»[403]
В самом деле, сотрудничество с державами «оси» Нетаджи ограничил действиями по подрыву основ Раджа, помогал им только против конкретного противника. Мы видели, как Бос отказался осудить СССР, жертву немецкой агрессии, и пускать Индийский легион на Восточный фронт, а ИНА — на войну с бирманцами и китайцами. Это при том, что от немецкой и японской помощи зависел полностью. Однако рассматривал эту помощь сугубо как займы, которые подлежат погашению и ни к чему Индию не обяжут. Кроме того, пойти на сотрудничество с нацистами ему до известной степени помогло восхищение организационной стороной их дела.
Оценивая выбор Боса в годы войны с моральной точки зрения, надо помнить и то, что выбор этот был не идейным, а геополитическим. Случай Боса — вовсе не случай приверженца или симпатизанта нацизма, каких было в Европе немало. «Нет оснований характеризовать Боса как антифашиста, хотя ещё меньше оснований утверждать о его приверженности фашизму»[404]. К сожалению, и сегодня выходят книги, в которых Бос огульно объявляется фашистом только по причине тактического союза с державами «оси». Встречаются и прямые передёргивания: «Перед войной Ганди при поддержке Неру выпроводил крайнюю национал — социалистическую фракцию Субхаса Чандры Боса, который затем уехал, чтобы создать квазинацистскую организацию, заключившую в ходе войны союз с Японией»[405].
Даже в Британии часть правящей элиты перед войной и в период «странной войны» сентября 1939‑мая 1940 г. не просто рассчитывала толкнуть Райх в геополитически нужном направлении (nach Osten), но и питала искренние симпатии к германскому нацизму, чувствуя его духовную близость. Речь не только о Британском союзе фашистов сэра Освальда Мосли (1896–1980), но и о значительной части истеблишмента. Неслучайно одним из главных вдохновителей Розенберга стал эмигрировавший в Германию английский политический философ сын контр — адмирала Хьюстон Чемберлен (1855–1927)[406]. Такие люди — в отличие от Боса — разделяли не только «вспомогательные» идеи нацизма (касавшиеся лишь организационной стороны: предпочтительность однопартийной системы, упор на дисциплину и т. д.), но и центральные — превосходство одной расы над всеми прочими, отсутствие у неё любых моральных ограничений в отношениях с ними и т. п.
Со всем этим Бос как раз боролся. Выше сказано (см. гл.7), что для него эталоном зверств выступали Амритсарская бойня 1919 г. и другие жестокие меры колониальных властей. По сути, вменение в вину антиколониальным деятелям сотрудничества с нацистским блоком чревато европоцентризмом. Он заключается в соблазне оценивать отношение колониальных народов Азии и Африки к Райху и его союзникам всецело через отношение к этим державам народов Европы и Америки, боровшихся против них.
Жители колониальных стран недоумевали: где логика? Почему они должны отвечать на призывы своих колониальных хозяев сплотиться с ними против держав «оси» с их человеконенавистническими методами, если методы, которые хозяева применяют в отношении них самих, в основе такие же? В связи с антинацистской пропагандой британцев газета Nigerian Eastern Mail в августе 1941 г. задала вопрос в лоб: «Какой смысл напоминать нам, что Гитлер считает нас полуобезьянами, если империя, за которую мы готовы страдать и умирать, ради которой мы проливали кровь и опустошали свои карманы в 1914 г. и делаем это и сейчас, может сносить расовую дискриминацию против нас?»[407] Знали в колониях и то, что после подписания с Рузвельтом 14 августа 1941 г. Атлантической хартии Черчилль 9 сентября цинично уточнил в палате общин, что провозглашённое в этом документе право народов выбирать форму правления распространяется на «государства и нации Европы, находящиеся теперь под нацистским ярмом», а вовсе не на британские колонии[408]. Из — за этого двойного стандарта среди соратников Боса и царили настроения, которые выразил работавший с ним Берлине Г. К. Мукерджи: «Мы не одобряли национал — социализма, и никто из нас не чувствовал к нему тяги. И всё же… мы могли достичь рабочей формулы, по которой можно было посвятить все своё время и энергию чисто индийской работе и не иметь ничего общего с деятельностью страны проживания или сё политической идеологией»[409].
Почему коллаборационизм бирманского лидера Аун Сана на Западе затушёвывают, а Боса, напротив, выпячивают? Потому что Аун Сан в ходе войны успел политически перестроиться и поддержать державы — победительницы. Так после Первой мировой войны Антанта «забыла», что польский националист Юзеф Пилсудский (1867–1935) воевал на стороне Австро — Венгрии и Германии, не педалируют и сотрудничество с японскими оккупантами первого президента Индонезии (1945–1967) Сукарно. Принципиальность Боса «обеспечила» ему клеймо коллаборациониста. Кроме того, Аун Сан и Сукарно были безальтернативными лидерами своих стран, власть к ним перешла, можно сказать, автоматически. На автоматическую передачу власти в Индии у британцев тоже имелся кандидат, в годы войны он из страны никуда не уезжал. Предвзятость историографии ещё более очевидна в отношении вьетнамского лидера — коммуниста Хо Ши Мина (1890–1969), который коллаборационистом не был, а напротив, с оккупантами лишь боролся.
Всё сказанное помогает понять мотивы Боса: «Хотя интересы Бхарат Мата (Матери Индии. — К. Ф.) всегда оставались для него высшим арбитром, он постоянно отдавал себе отчёт в том, что делает и куда едет. Например, Бос сознавал опасности нацизма, и его анализ движения Гитлера был много проницательнее, чем у некоторых видных противников нацизма. Вместе с тем Бос считал, что порабощённая Индия не может позволить себе роскошь выбирать друзей: ей придётся довольствоваться тем, что предлагают. Это, безусловно, помешало Босу разглядеть тот факт, что нацизм стал бы для Индии ещё худшим бичом, чем британский Радж, и от прагматизма Боса в самом деле оставался всего шаг до оппортунизма» [410]. Хотя шага этого он всё — таки не сделал.
Если расставлять точки над i, выбор Босом внешнеполитических союзников всё равно представляется ошибочным и близоруким. Руководствуясь благом Родины, он поступал принципиально — но принципиальность завела его не туда. Причины этого — справедливо отмечаемые исследователями эклектизм социально — политических воззрений Боса и нетерпеливость как черта характера. «Эклектизм облекался у него в жёсткую форму крайнего национализма, который был центром всех его устремлений и толкал его на острую грань политической эквилибристики»[411]. Отчасти верной представляется и критика Боса в историографии как склонного «к импульсивным, резким, не продуманным до конца политическим жестам»[412]. В совокупности это и привело к политической всеядности. Вместе с тем причины выбора Босом союзников в годы войны необходимо понимать до конца, что, к сожалению, делают далеко не все, прежде всего на Западе. «Можно осуждать Боса за избранную им стратегически ошибочную тактику сотрудничества со странами “оси”, отвергать способ освобождения страны, который он избрал, но нельзя зачеркнуть энтузиазм сотен тысяч индийцев, взрыв патриотических чувств, побудивших их со всей искренностью откликнуться на призыв Боса»[413].
Ил. 13. Бос в Берлине (1941).
Каким же оказалось наследие Боса в Индии после известия о его гибели? Действительно ли он потерпел полный крах? События быстро показали, что его скорбный труд не пропал.