Когда в сентябре 1945 г. британцы вернулись в Сингапур, ИНА сложила оружие: сопротивляться дальше было бессмысленно. Однако капитуляции британцам было недостаточно, они решили устроить над ИНА показательный судебный процесс, чтобы не повадно было поднимать руку на Британскую империю. Суд мыслился как идейная казнь движения Боса, по сути, как некий аналог Нюрнбергского и Токийского трибуналов. С точки зрения имперской безопасности затея была грамотной — осудить саму идею вооруженного сопротивления колониального народа. Ведь ослабил же Коммунистическую партию Индии судебный процесс 1929–1933 гг. над её руководством в Мератхе (Соединённые провинции). Сейчас задачу облегчало сотрудничество антиколониальной силы с агрессивной державой, которая запятнала себя военными преступлениями во многих странах.
Тысячи пленных солдат и офицеров ИНА были привезены в Индию и заключены в Красном форте Дели — «Кремле» былой Могольской империи: рвались сюда («Вперёд на Дели!») — получите. Из Европы к ним добавили сдавшихся американцам военнослужащих Индийского легиона. Однако пленных поделили на три категории — «белых» (вступившие в ИНА с намерением через плен вернуться к британцам), «серых» (якобы просто обманутые Босом и японцами) и «чёрных» (преданные своему делу, в глазах британцев — безнадёжные фанатики). Первых власти собирались вернуть на прежние должности в англо — индийской армии, вторых — судить, уволить из армии, но освободить, а вот третьих — сурово наказать[414].
Правительство Индии не было уверено, что такой судебный процесс нужен: уж слишком неоднозначно относились к ИНА в стране. Однако на суде настоял главнокомандующий англо — индийской армией фельдмаршал сэр Клод Окинлек. Первыми обвиняемыми были выбраны три наиболее виновных, по его мнению, старших офицера — командир дивизии генерал — майор Шах Наваз Хан и командиры полков полковники Прем Кумар Сехгал и Гурбахш Сингх Дхиллон. Обвинениями были измена королю — императору, т. е. вооружённый мятеж, и пытки и убийства, которые якобы применялись как методы вербовки в ИНА.
Военный суд начался 5 ноября 1945 г. и проходил там же, в Красном форте. Как Бос устроил в 1943 г. парад у гробницы Бахадур — шаха в Рангуне, чтобы подстегнуть националистические настроения, так и британцы намеревались задействовать историческую память индийцев, но с обратной целью — чтобы эти настроения подавить. Замысел состоял в том, чтобы с помощью показательного суда десакрализовать Красный форт, «отсоединить» его от национальной гордости Индии и связать с национальным унижением. Прецедент имелся: в 1858 г. британцы намеренно судили Бахадур — шаха здесь же, в его дворце, за то, что не помешал мятежным сипаям провозгласить себя правителем Индии (правда, юридически он им уже являлся) и служил им знаменем восстания.
В историографии нередко пишут, что мусульманина, индуиста и сикха — по представителю от каждой из крупнейших религиозных общин Индии — британцы выбрали в качестве подсудимых бездумно и произвольно. В действительности они сделали такой выбор сознательно: хотели избежать обвинений в дискриминации какой — то одной общины. Другое дело, что не просчитали последствий. По мнению историков, сам Бос не мог бы придумать лучше: этот выбор обернулся против британцев, так как подчеркнул, что они противопоставляют себя всей Индии, а ИНА — подлинно общенациональная армия. Поэтому суд действительно получил большой резонанс в индийском обществе — вовсе не такой, на какой рассчитывал Окинлек. Когда сняли военную цензуру, в прессе стали много писать об ИНА и Босе, и общественность получила более или менее объективное представление о том, что все эти годы делал Нетаджи. Пусть запоздало, факт неколониальной индийской армии произвел на страну глубокое впечатление. Фраза «Джай Хинд!» вытесняла все другие формы приветствия. Из Сингапура в Индию тайком от властей провезли документальный фильм об ИНА и показывали его в Дели. На перекрёстках многих городов появились большие портреты Боса, украшенные традиционными для Индии цветочными гирляндами.
Судебный процесс британцы сделали открытым — тоже во избежание обвинений в злоупотреблениях. Однако и это стало для них контрпродуктивным, так как лишь добавило ИНА публичности. Губернатор Центральных провинций и Берара (1940–1946) сэр Генри Туайнэм в письме вице — королю Уэйвеллу от 10 ноября 1945 г. отметил: «Предполагают даже, что Субхас Чандра Бос быстро узурпирует в народном мнении место Ганди»[415]. Ему вторил губернатор Северо — Западной пограничной провинции сэр Джордж Каннингэм, который в письме от 27 ноября настойчиво рекомендовал: «Главнокомандующему следует немедленно объявить, что, поскольку индийская общественность выступает против суда над этими лицами, он предаёт всё забвению и больше никого по суду не преследует… Вопрос с каждым днём всё более становится “индиец против британца” и всё менее — “плохо настроенные индийцы против британцев и хорошо настроенных индийцев”»[416]. Масла в огонь недовольства добавило глумление победителей над памятью побеждённых в Сингапуре: как только они вернулись в город, по приказанию главнокомандующего лорда Маунтбэттена там был взорван возведённый в июле памятник погибшим бойцам ИНА.
Сам факт существования ИНА произвёл огромное впечатление на индийскую общественность, особенно на молодёжь[417]. В годы войны многие конгрессисты осуждали союз Боса с державами «оси». Теперь, видя отношение общественности к ИНА, Конгресс на удивление быстро принял резолюцию с одобрением её действий. Более того, он взялся официально защищать подсудимых и выставил комиссию адвокатов из 17 человек[418]. Конечно, было немало конгрессистов, кто в самом деле восхищался бесстрашием Боса и его соратников. Однако руководству ИНК это решение во многом продиктовала политическая целесообразность — стремление заработать очки на предстоящих провинциальных выборах 1946 г.[419].
Одновременно Конгресс игрой на популярности ИНА постарался нажать на британцев. Так, Неру пригрозил, что неосвобождение пленных может вызвать в стране беспорядки. Даже главный поборник ненасилия в своей газете «Хариджан» писал: «Гипнотизм ИНА зачаровал всех нас» — и добавил (похоже, вполне искренне), что «именем Нетаджи можно заклинать. Его патриотизм не уступает ничьему»[420]. Махатме вторил конгрессист Паттабхи Ситарамайя (тот самый, кого обошёл Бос на выборах 1939 г.): «Казалось, будто ИНА затмила собой Индийский национальный конгресс и подвиги войны и насилия за рубежом отправили в забвение истории ненасилие на родине»[421].
По сути, Конгресс использовал образ Боса так же, как прежде Бос — образ Конгресса и Ганди. Каждая сторона понимала, что через проявление лояльности другой стороне укрепляет свою легитимность в глазах индийского населения. Находясь у японцев, это делал Бос; теперь пришёл черёд делать это Конгрессу. Объективно то было признание партией вклада Нетаджи в освободительное движение.
Уже в день начала в Дели судебных слушаний полиция открыла огонь по недовольной преследованием национальных героев толпе в городе Мадурай в провинции Мадрас. Позднее произошли беспорядки в самом Дели у Красного форта: были убито или ранено более ста человек. Для британцев бурная «неправильная» реакция общественности на их действия стала неприятным откровением. Даже к закату своей империи они так и не научились «измерять» степень недовольства населения в колониях их властью и политикой. На протяжении всей истории империи эта необучаемость стоила британцам дорого: не будь её, могло бы не произойти ряда восстаний и военных поражений, одной из главных причин которых стала расовая гордыня. Это и истребление экспедиционного корпуса при уходе из Кабула в 1842 г., и индийское восстание 1857–1859 гг., и разгром при Изандлване в войне с зулу 1879 г., и восстание народа ашанти на Золотом Берегу 1900 г., и потеря колоний в Восточной и Юго — Восточной Азии в 1941–1942 гг., и другие неудачи империи.
Столкнувшись с единодушием общественности по вопросу ИНА, фельдмаршал Окинлек опешил. Больше всего его беспокоили возможные симпатии к ИНА в рядах англо — индийской армии. В письме вице — королю Уэйвеллу он признал: «Из долгого опыта военной службы в Индии знаю, как трудно даже лучшему и наиболее расположенному к индийцам британскому офицеру проникнуть в потаённые чувства индийского солдата, и история подкрепляет мою точку зрения. Не думаю, что какой — либо старший британский офицер сегодня знает, что на деле чувствуют рядовые индийцы относительно ИНА»[422]. У себя в штаб — квартире Окинлек создал специальный отдел с задачей выяснить отношение к ИНА хотя бы индийского офицерского корпуса (за годы войны его численность выросла с 400 до 8 тыс. человек[423]). За освобождение трёх подсудимых высказалось 80 % опрошенных. Тогда им напомнили о присяге и провели опрос вторично; результат составил 78 %[424].
Судебный процесс над тремя соратниками Боса завершился 3 января 1946 г. Вопреки ожиданиям стороны обвинения он стал лучшей рекламой делу ИНА. Безыскусные ответы обвиняемых лишь усиливали одобрение общественности. Как объяснил один из них, Шах Наваз Хан, благодаря личности и речам Боса он впервые увидел Индию глазами индийца. Комиссия защиты во главе с известным юристом Бхулабхаи Десаи (1877–1946) настаивала, что Индийский уголовный кодекс к обвиняемым неприменим, поскольку те выполняли приказы законного правительства, которому присягнули сотни тысяч человек, которое было признано рядом иностранных государств и имело свою территорию, банк и почтовые марки. Защита напомнила, что во время американской гражданской войны 1861–1865 гт. Британия признала воюющей стороной отделившиеся от США Конфедеративные Штаты Америки, а в ходе Второй мировой войны признала европейские правительства в изгнании, хотя их страны были полностью оккупированы немцами