В сентябре 1941 г., после долгих месяцев межведомственного соперничества и подковёрных схваток между ближайшими соратниками Черчилля официально учреждается Управление политической разведки и пропаганды (УПРП), которому передаются исполнявшиеся ранее различными подразделениями функции по ведению всех видов военной пропаганды против врага, а также пропаганды внутри страны. Это Управление Брюс Локкарт и возглавляет вплоть до его роспуска по окончании войны.
Главную роль в его назначении, несомненно, сыграл личный друг Черчилля барон Бивербрук — такой же богатый и влиятельный газетный магнат, как и виконты Ротермер и Нортклифф (недаром он числился среди друзей Энн Ротермер и, соответственно, Яна Флеминга): Бивербрук сам в последние годы Первой мировой войны возглавлял специально созданное для централизованного управления всей британской военной пропагандой Министерство информации[575].
В официальном отчёте о проделанной УПРП работе, написанном одним из заместителей Брюса Локкарта и рассекреченном в 2002 г., сказано:
От Форин — офиса в создании Управления принимал участие Роберт Брюс Локкарт, хорошо знакомый со спецслужбами ещё со времён революции в России, когда он сам был британским агентом.
ПРОДЕМОНСТРИРОВАННАЯ в предыдущей главе неочевидность всего, что связано с британскими агентами — как вымышленными, так и настоящими — и что, казалось бы, уже «давно» и «хорошо» известно о них, начинается с самого их названия: британские агенты. В чём легко убедиться на следующем примере.
У ДЖЕЙМСА Бонда был не менее знаменитый в своё время предшественник. Это — Стефен Лок, главный герой снятого в 1934 г. в Голливуде фильма с говорящим названием «Британский агент» (British Agent).
Сегодня, конечно, никто уже не помнит ни сам весьма лубочный по нынешним меркам фильм, ни его малореальных героев. Но в своё время он имел колоссальный успех: главные роли исполнили две тогдашних голливудских звезды первой величины: британец Лесли Ховард и американка Кэй Фрэнсис (это был тогда точно такой же тандем, как, например, сегодня Хью Грант и Джулия Робертс в «Ноттинг Хилл» или Колин Фирт и Рене Зеллвигер в «Дневнике Бриджет Джонс»),
А в основу показанных в «Британском агенте» якобы шпионских страстей лёг вышедший двумя годами раньше и тоже моментально ставший международным хитом документальный роман под названием «Мемуары британского агента» (Memoirs of a British Agent). Написал его — как и сценарий к фильму — знаменитый по сей день в России Роберт Брюс Локкарт. И вот в связи с ним и обозначается первая, отправная, если можно так сказать, неясность.
Брюс Локкарт прославился тем, что недолго (в январе — сентябре 1918 г.) побыл при молодом советском правительстве посредником для общения с британскими властями и чудом остался жив после того, как большевики на весь мир объявили его главным организатором неудавшегося «заговора послов», посадили в Кремлёвский арсенал под замок и принялись грозить «англичанке» его судом и смертной казнью.
Перед этим, когда Брюс Локкарт ещё только готовился к возможному очередному отъезду в Россию и когда в коридорах власти в Лондоне ещё не было сложившегося мнения в пользу установления дипломатических и даже вообще каких бы то ни было отношений с новой большевистской властью в России, Брюсу Локкарту поставили задачу, которую сам он в своей документальной повести, рассказывая о своих ежедневных встречах с лордом Милнером накануне отъезда, передал следующими словами:
Его (лорда Милнера. — А. Б.) мнение о перспективах развития ситуации на войне было скорее пессимистичным. Уточняя в последний раз данные мне указания, он подчеркнул, что ситуация сложилась крайне тяжёлая. Если в самое ближайшее время не удастся ликвидировать угрозу со стороны (германского) подводного флота, то принятия назревающего решения не избежать. Вступление в переговоры о заключении мира представлялось ему возможным и даже вероятным. Что же касается России, то положение дел в её отношении настолько плохо, что результат любых моих возможных начинаний уже вряд ли сможет что — то изменить. Поэтому мне надлежит в первую очередь причинять максимальный ущерб Германии, всячески вставлять палки в колёса участникам сепаратных мирных переговоров и всеми доступными способами поощрять попытки большевиков не дать немцам навязать им какие — либо условия. Помимо этого, большой интерес будет представлять любая достоверная информация о характере и силе большевистского движения. В случае, если мне что — то будет угрожать, я должен немедленно телеграфировать ему (лорду Милнеру. — А. Б.) лично.
Однако Брестско — Литовский мир большевики всё — таки подписали. Через несколько месяцев случилось покушение на организатора этого позорного и одновременно неизбежного дела: раненный отравленными пулями В. И. Ленин чудом остался жив. Следствие тут же установило, что представители союзных держав были как минимум в курсе готовившегося переворота.
Большевистские пропагандисты с тех пор решили присвоить случившемуся звучное название «Заговор послов», а его лидером заявили предположительного участника от британской стороны — Брюса Локкарта. И с этого — то момента в рассказе о тогдашних треволнениях начинает появляться неопределенность.
Причём дело не в том, был какой — то заговор у посланников Антанты на самом деле или нет, имели ли большевики повод выступать с подобными обвинениями и являлся ли Брюс Локкарт в действительности главарём заговорщиков (историки сегодня склоняются к тому, что всё — таки не являлся). Дело в том, что Брюс Локкарт не был послом, и не только с формальной точки зрения (положенных верительных грамот он от своего короля не получал и советским руководителям не вручал); «британским послом» его не считал вообще никто и нигде: ни в Лондоне, ни в Москве, ни в остальных европейских и заморских столицах, ни в момент его появления в России в конце зимы, ни на момент его ареста в конце лета 1918 года.
Сами же британцы его назвали не послом и не посланником, a British Agent, то есть британским агентом; как, например, в уже приведённой выше цитате или в комментариях издателя одного из дневников Брюса Локкарта:
Локкарт выехал в Россию 14 января в качестве руководителя или «Агента» миссии, направляемой к «временному» правительству коммунистов.
Статус Брюса Локкарта в Москве, действительно, был весьма необычный и в значительной степени оппортунистический, что хорошо демонстрирует процедура оформления его отъезда в Москву. Вот как описал её сам Брюс Локкарт.
Его отправку в пореволюционную Россию организовывал и продвигал в правительстве лорд Милнер, руководивший на тот момент военным ведомством. Ситуация при этом была крайне необычной, поскольку страны Антанты захвативших власть большевиков не признали и дипломатических отношений с ними не имели, что исключало официальные контакты и требовало эвакуации дипломатических миссий, которые, действительно, вскоре покинули страну[576]. Соответственно, отправлять Брюса Локкарта в качестве официального дипломатического посланника было невозможно. После раунда интенсивных консультаций с другими министрами лорд Милнер приемлемый вариант нашёл; заключался он в том, чтобы предложить большевикам, чтобы они, по — прежнему не будучи официально признанными в Лондоне, обеспечили тем не менее Брюсу Локкарту дипломатические привилегии, при том понимании, что Лондон взамен предоставит de facto такие же дипломатические привилегии Максиму Литвинову (которого большевистское правительство незадолго до того уже назначило в одностороннем порядке своим полпредом в Соединённом Королевстве). Оставалось договориться об этом компромиссе с большевистским руководством в Петрограде. Но только вот каналов связи с ним не было (Брюсу Локкарту как раз и предстояло их налаживать).
Решение тем не менее было найдено без особого труда, поскольку в ведомстве лорда Милнера конфиденциальные контакты с российскими большевиками поддерживались, и отвечал за них ещё один молодой и многообещающий подопечный Милнера — Рекс Липер[577]. Он и организовал сначала отдельную встречу с Фёдором Ротштейном, на которой Брюс Локкарт всё подробно с этим старейшим российским социалистом обсудил, а затем обед в дорогом ресторане, где к их компании присоединился нужный для решения вопроса Максим Литвинов.
Фёдор Ротштейн (1871–1953) прожил в эмиграции в Лондоне тридцать лет, имел британское подданство, являлся активный членом британского фабианского и международного социалистического движения, лично участвовал в создании британской коммунистической партии как национальной ячейки Коминтерна, после возвращения из эмиграции был послом РСФСР в Тегеране и членом АН СССР; был хорошо знаком с Лениным, который даже жил у него во время своего пребывания в Лондоне, и пользовался его полным доверием (тем более что они были ровесниками); одновременно служил переводчикам в ведомстве лорда Милнера и имел доверительные отношения с сотрудником разведывательного управления того же ведомства Рексом Липером.
Максим Литвинов — организатор многих «эксов» и закупок оружия за пределами России для революционеров — также на момент революции жил в Лондоне и был назначен большевиками их посланником в Великобритании, хотя официально англичане его в этом качестве не признавали; до возвращения в уже Советскую Россию имел, как и Ротштейп, британское подданство, являлся активным участником фабианского движения и был женат на англичанке; впоследствии был министром иностранных дел СССР.
Вот что об этой встрече в ресторане записал в своём дневнике и в своей документальной повести Брюс Локкарт:
Договаривающиеся стороны были представлены Ротштейном и Литвиновым со стороны России и Липером и мной со стороны Англии. Странный это был обед….Нам с Липером едва исполнилось по тридцать лет. Литвинов был на одиннадцать лет старше нас, а Ротштейн года на два старше Литвинова. Оба они были евреи. Оба подвергались преследованиям и тюремному заключению за свои политические убеждения. И в то же время Литвинов… был женат на англичанке, а сын Ротштейна — английский подданный — служил в Британской армии.