олько, что финансировала её участие тогдашняя самая крупная французская газета Le Petit Parisien (а участие Питера — крупнейшая английская газета The Times). Но близкой подругой Конрада Обрайена — ффренча она со времён общего для них всех Кицбюля оставалась до конца его жизни.
В случае с Яном такого же определённого и официального признания о связи с резидентурой в Кицбуле до сих пор нет. Но зато есть, например, такой рассказ в мемуарной книге закадычного друга Яна с самого детства Айвара Брайса.
В начале 1938 г. Брайс в компании с одним из своих друзей завершил полное приключений многомесячное кругосветное путешествие (всё как подобает праздному отпрыску богатой благородной семьи), а потом, пребывая на Лазурном берегу во Франции в компании со своей очередной подругой (как и подобает праздному отпрыску богатой благородной семьи), получил срочную и необычно длинную телеграмму от своего друга Яна, который выслал ему подробные указания относительно того, где и как Брайсу надлежит непременно встретить прибывающего паромом из Англии Яна, высвободив к тому же следующие две недели для какого — то путешествия. Брайс спровадил свою подругу домой в Париж — ожидать, когда Брайс вызовет её на новое, пока и ему самому не известное место — и отправился в условленный день и час встречать Яна. Ян прибыл без опоздания — но в компании с молодой американкой, с которой только что познакомился на борту, пока паром пересекал пролив. Далее эта компания отправилась в двухместном спортивном автомобиле Яна в путь (Брайс подробно описал все неудобства, которые он претерпел, будучи втиснут между двух сидений). Когда достигли Баварии и остановились на ночёвку, Ян с новой знакомицей вдруг весьма бесцеремонно распрощался, и друзья уже вдвоём пересекли австрийскую границу и прибыли в Кицбюль.
Далее этот сюжет, занявший в рассказе Брайса на момент расставания с американкой почти пять страниц, завершается двумя короткими абзацами вот такого содержания:
Казалось, что он (Ян. — А. Б.) был в этом городе на короткой ноге со всеми, и все девчонки, плескавшиеся под лучами солнца в близлежащем озере, были несказанно рады его появлению. Даже я поддался этому настроению. (Помогло, видимо, и прибытие вызванной из Парижа подруги. — А. Б.) <…>То был здоровый и счастливый образ жизни, особенно для Яна: он просыпался в шесть утра и ещё до завтрака успевал добраться беглым шагом до находившейся на высоте 3000 м вершины Кицбюэлер Хорна.
Первая и самая очевидная странность здесь в том, что сам Брайс, описывая данный эпизод, указал: они с Яном ездили в Кицбюль в 1938 г., но до аншлюса. А аншлюс случился в середине марта 1938 г. И потому «плескаться в близлежащем озере» и «до завтрака подниматься беглым шагом на вершины» могли только самые — самые закалённые и натренированные атлеты с недюжинным здоровьем, поскольку даже максимально высокие, не говоря уж о средних, температуры в январе — марте в Кицбюле — ниже нуля и во всей округе ещё лежат какие — никакие, но сугробы[655].
И уже с этим представлением о фантазийности повествования становится довольно прозрачной вторая странность: Брайс так ни словом и не обмолвился, зачем вдруг Ян срочно вытащил его с отдыха на юге Франции и повёз — как выяснилось уже только в пути — в Кицбюль и чем они там занимались. Ведь если поездка и впрямь была чисто невинным развлечением, то почему Ян ни словом не обмолвился в телеграмме о том, куда и зачем они поедут? И коли, прибыв на место, в замёрзших озёрах они не плескались и на вершины по глубоким сугробам не бегали, то чему же они все свои дни в этом маленьком городке посвящали?
Дополнительную силу возникающему подозрению придаёт и тот факт, что это была отнюдь не первая такая «прогулочная поездка» Яна. В марте 1933 г., например, он ездил в Швейцарию отслеживать работу немецких радиостанций во время прихода нацистов к власти: благовидным предлогом тогда послужило посещение несостоявшейся швейцарской невесты Флеминга Моник Паншо де Боттом.
Так что однозначно утверждать, конечно, нельзя, но догадываться можно: судя по тому, что Брайс сразу после начала войны был принят на работу в сверхсекретную сводную резидентуру Организации Z в Нью — Йорке, Ян возил его то ли на смотрины, то ли для прохождения инструктажа или «курса молодого бойца» в главную на тот момент резидентуру Организации (недаром же её руководитель имел код Z3).
Возвращаясь теперь опять к Эрнану Форбсу Деннису, следует обратить внимание и на то, что, судя не по словам его биографов и его собственным наставительным педагогическим письмам маме Эви, а по его делам, занимался он не столько перевоспитанием Яна, сколько его серьёзной подготовкой. Ведь именно он составил и организационно обеспечил программу обучения Яна в последующие три года: один год в университете в Мюнхене и потом ещё два в Женеве, включая летнюю двухмесячную стажировку в Лиге Наций: Ян выучил как следует немецкий язык в Мюнхене и русский язык в Женеве, а также освоился внутри международной дипломатии. После чего успешно сдал экзамены для получения профессиональной квалификации.
Кроме того, в Кицбюле Яна (и Питера) учила ещё и супруга Эрнана Форбса Денниса — и тоже отставная сотрудница британских спецслужб — Филлис Боттом[656]. Учила в первую очередь литературе и умению излагать свои мысли и сочинения на бумаге. Её восторженный биограф, естественно, подробно пересказывает и её собственные художественные произведения, и те первые опусы, которые писали её подопечные, — воссоздаёт взаимный творческий процесс Учителя и учеников. Но в то же время всё тот же биограф хоть и совсем кратко, но свидетельствует следующим образом. Во время Первой мировой войны Филлис Боттом — тридцатилетняя женщина, уже успевшая напечатать семь художественных литературных произведений[657], — участвовала в качестве обычного порученца в оказании помощи бельгийским беженцам. А затем:
Джон Бакен[658](позднее лорд Твидсмур), в феврале 1917 г. назначенный руководить отделом внешней пропаганды в только что учреждённом Управлении информации (которое к концу войны было переименовано в Министерство информации), спас её от этой утомительной рутины. Его управление являлось ответвлением Форин — офиса и занималось сбором информации о политическом положении и о тенденциях и настроениях в общественном мнении в разных странах. <…> Бакен чётко различал новостную и литературную пропаганду и особое внимание уделял англо — американским отношениям. Филлис проработала под его началом два года, и многое из того, чему она в тот период в области пропаганды научилась — например, как использовать писателей[659], художников — баталистов и кинематографистов, — оказалось весьма и весьма полезным и подготовило её к будущей работе в этой области во время Второй мировой войны.
(К этому остаётся только добавить, что Джон Бакен начинал карьеру в качестве личного секретаря лорда Милнера в Южной Африке и входила первоначальный состав Милнеровского детсада. Соответственно, и Филлис Боттом, как его ученица и подопечная, попала с того момента на орбиту их «Тайного общества». — А. Б.)
«Во время Второй мировой войны» — если точно, то через два дня после вступления в неё Великобритании — Филлис Боттом уже получила официальное письмо из вновь созданного Министерства информации[660] с указанием не соглашаться на поступление на службу в другие ведомства, поскольку она будет использована в качестве писателя. Вогтом в ответном письме предложила использовать успех, которым один из её романов пользовался в США, и организовать очередной тур авторских встреч, во время которого она могла бы под предлогом чтения публичных лекций на литературные темы заниматься скрытно пропагандой. Она также отправила письмо своему доброму знакомому «Вану» — сэру Роберту Ванситтарту, в котором повторила, что планируемый на зимние месяцы лекционный тур в США мог бы послужить прекрасным поводом и «легендой» для проведения пропагандистских мероприятий[661]. Ванситтарт тут же организовал встречу Боттом и её супруга с руководителем Американского отдела Министерства информации сэром Фредериком Уайтом.
Следует обратить особое внимание на следующий факт: книги Филлис Боттом, которую в США воспринимали в значительной степени как соотечественницу, только в США и были по — настоящему популярны, да и то отнюдь не все (Боттом была на удивление плодовитым автором; правда, нередко писала не по вдохновению, а ради заработка). Самым успешным её романом стал Mortal Storm (1937), посвящённый трагедии становления нацизма в Германии. Писала его Боттом, уединившись в имении Twein Water, куда её пригласила близкая подруга Лилиан Бейт (Картер), американка родом из Нового Орлеана и жена Отто Бейта[662]. Роман в США уже был феноменально раскручен ещё даже до его выхода в свет, поскольку хорошо вписывался в антинацистское движение левых интеллектуалов и еврейских общественных организаций.
После встречи с сэром Фредериком Уайтом в Министерстве информации Боттом отчиталась перед сэром Ванситтартом: встреча прошла успешно, план действий выработан и утверждён. Таким образом Боттом вернулась на государственную службу и официально приступила к работе в качестве одного из британских агентов, задействованных в многоплановой и полномасштабной операции по вовлечению США в войну[663].
В этой связи биограф Филлис Боттом объясняет, что в период между вторжением Германии в Польшу и до японского нападения на Перл Харбор правительство Великобритании стремилось вовлечь Соединённые Штаты в войну и использовало для этого различные дипломатические ходы и что заставить общественное мнение страны отказаться от изоляционистских настроений в пользу вступления США во Вторую мировую войну Великобритании удалось за счёт тщательно продуманной пропагандистской кампании, которая заключалась, по сути, в том, чтобы преподнести американцам эту войну в выгодном свете. Далее она пишет: