работы в Морском министерстве пообедать или поужинать вдвоём, и то, что у неё давно уже тянется бесконечный роман с русским художником — эмигрантом Борисом Анрепом, а он всё никак не соберётся жениться на глубоко преданной ему молодой жизнерадостной красавице и всеобщей любимице Мюриел Райт[692](она погибнет в 1944 г., во сне, во время очередной бомбёжки Лондона), никак не сказывается на удивительной искренности и эмоциональной открытости их застольных бесед. Может быть, поэтому не кажется ничуть странным, что не кто — то другой, а именно Мод через три года после войны выложила на стол (заплатила) 3000 фунтов стерлингов за участок земли на Ямайке и ещё 2000 за строительство дома на этом участке — и тем самым подарила Яну его заветную мечту, которой он несчётное число раз делился с ней в военные годы: отныне у него появилось идеальное место для уединения вдали от цивилизации — его ставшая с тех пор легендарной вилла Goldeneye, в которую он через пару лет привёл свою — другую — женщину. Бесспорно, что такая забота о любимом человеке без всякой надежды на будущее — это уже за пределами просто любви[693].
Как раз тогда, когда между Мод и Яном завязался роман, Гилберт Расселл купил поместье, достаточно просторное и достойное для бесконечной череды обедов, ужинов и «загородных уикендов»[694], которыми он и Мод развлекали таких своих светских друзей, как супруги Черчилль (жена Уинстона Клементайн числилась в близких подругах) или Купер (жена Альфреда Даффа Купера Диана Купер, помимо того что была главной театральной дивой послевоенной эпохи и ещё одной близкой подругой Мод, доводилась дочерью 8‑му герцогу Рутлендскому, который её вынужденное замужество[695] за прямым потомком отпрыска королевских кровей посчитал мезальянсом, поскольку рассчитывал — и по своему положению в обществе имел на то полное право — выдать дочь за первого в очереди претендентов на королевский трон принца Уэлльского. Одновременно среди гостей числились и такие влиятельные люди, как Роберт Ванситтарт или члены Парламента Арчибальд Синклер и Харкорт Джонстон. Отнюдь не все они разделяли либеральные левые взгляды Мод, но зато всех их объединяла главная идея — идея непримирения с Гитлером.
Уже одного этого единомыслия их круга было достаточно для того, чтобы поместье Моттисфонт Эбби стало местом регулярных конфиденциальных встреч членов «Фокуса» — официальный предлог для этого получался идеальный. Однако был — или, точнее, мог быть — и ещё один, более серьёзный и небезопасный резон.
КАК пишут биографы, и Ян, и Мод после прихода Гитлера к власти принялись оказывать помощь немецким евреям, желавшим покинуть страну. Практически на всём протяжении 1930‑х гг. выехать из Германии евреи в принципе могли, но связано было это предприятие с двумя принципиальными трудностями: нужно было заручиться согласием какой — нибудь страны принять отъезжавших и получить её визу[696] и нужно было оставить в Германии практически всё нажитое — то есть законно уехать можно было только фактически нищим, без всяких средств к существованию.
Для решения этой второй проблемы Ян и придумал простой и одновременно нестандартный способ, описанный его биографом. Он с помощью Перси Мюира — серьёзного специалиста в книжном деле, ставшего со временем его близким другом, — занимался коллекционированием первых изданий книг и монографий, в которых излагалось какое — нибудь научное, техническое или иное новшество[697]. В поисках таких книг Перси Мюир ездил по заданиям Флеминга в разные страны, но чаще всего — в Германию. И вот там он у желающих уехать евреев покупал нужные для коллекции издания, но не за полную цену, а за копейки. А разницу потом владельцам выплачивали уже по их прибытии на свободу.
Однако эта милая лепота вызывает сомнения как минимум по двум причинам. Во — первых, Перси Мюир в процессе этих поездок зачем — то неоднократно пересекался с Флемингом в Кицбюле — за счёт самого Флеминга. Опять — чтобы «поплескаться в озере» и «взбежать на вершину» посреди зимы? Во — вторых, коллекция, собранная в тот период, это несколько сот единиц, приобретённых из всех источников во всех странах, причём на момент приобретения большинство из них высокой рыночной стоимости не имели. Соответственно, общая стоимость их выражалась в лучшем случае шестизначной цифрой в современном выражении — меньше, чем состояние всего одной и даже не богатой, а просто зажиточной еврейской семьи. Не тысячи, не ста и даже не десяти; одной семьи.
О чём же тогда речь и почему биографы Флеминга тем не менее упоминают об этой детской и в своей простоте, и по своим масштабам уловке как о реальном серьёзном мероприятии, продолжавшемся не один год?
Подсказкой в поиске правильного ответа может служить в данном случае вот что. Биографы рассказывают, что у Мод в Германии имелось немалое количество родственников — евреев, которым она — именно при содействии Яна — якобы пыталась помочь эмигрировать и при этом не потерять всё нажитое. Однако даже сами биографы слегка удивляются собственному предположению, отмечая, что уж слишком часто и со слишком многими якобы родственниками — евреями она тайно сносилась; просто для организации невинной аферы с недооцененными книгами столько контактов явно не требовалось; да и столько родственников вообще вряд ли у кого — нибудь может быть. И в завершение следует — и, как обычно в таких случаях, зависает в воздухе осторожное предположение: при том, насколько тесны были связи Мод и Яна с деятелями «Фокуса», вполне возможно, что имела место какая — то посредническая цепочка при участии Мод и Флеминга[698] с выходом на хорошо знакомые её отцу еврейские предпринимательские круги в Германии…
Когда такие намёки — классическое innuendo — звучат из уст добропорядочных британских биографов и историков, заручившихся поддержкой влиятельных потомков — «семьи» — объекта их интереса, можно не сомневаться, что это не предположение, а констатация факта, но только облечённая по желанию «семьи» в предельно осторожную форму: дабы не разлетались по миру в виде надёрганных шустрыми щелкопёрами «сенсационных» цитат неподобающие сообщения о том, что тот или иной отпрыск того или иного семейства с безупречной репутацией и мировым именем — вы только подумайте! — был шпион (что, естественно, недостойно человека благородных кровей)[699]!
Эксцентричным без меры, но и не менее увлекательным исключением из этого правила стал человек, чья судьба тесно переплелась и с поместьем Моттисфонт Эбби, и с борьбой за право еврейского народа за свой национальный дом в Палестине, и с британскими спецслужбами, и с Организацией Z, и с «Фокусом», и с самыми влиятельными банковскими домами Британской империи, и с обоими главными призваниями Яна Флеминга: агента международного предпринимательского конгломерата своей семьи и сочинителя плутовских романов о собственных несостоявшихся похождениях в качестве британского агента.
Человек этот — Ричард Майнертцхаген. В Моттисфонт Эбби он провёл всё своё детство и отрочество, поскольку его семья на протяжении нескольких десятилетий арендовала поместье[700], и когда было принято решение от него отказаться, Ричард умолял родителей не делать этого: настолько он любил Моттисфонт Эбби[701]. Его первые активные публичные заявления и действия в защиту интересов еврейского народа относятся ко времени накануне Парижской мирной конференции, и после этого они продолжались всю его оставшуюся жизнь. В британской разведке — сначала военной, а потом политической — он прослужил всю свою сознательную жизнь и только в глубокой старости отошёл от дел. Во скольких рассекреченных и не рассекреченных проектах британского истеблишмента он участвовал, сосчитать трудно, но известно, что он был на короткой ноге и пользовался уважением и доверием практически всех реально властных семейств империи. Наконец, будучи по возрасту ровесником отца Яна Флеминга (Ричард Майнертцхаген был на четыре года старше Валентайна Флеминга) и одновременно обладая особым даром сурового мужского обаяния, он с первых же встреч стал кумиром Яна, который к тому же даже в зрелом возрасте, сам отслужив в разведке всю войну и будучи уже преуспевающим автором, считал дневники и документальные повести Майнертцхагена чуть ли не единственными по — настоящему достойными рассказами о разведке и разведчиках.
По признанию самого Флеминга, он глубоко уважал полковника Ричарда Майнертцхагена и даже восхищался им. Они познакомились на одном из ужинов у Мод в Моттисфонт Эбби и после этого, несмотря на то, что на момент их знакомства семейный банковский дом Флемингов уже значительно превосходил дом Майнертцхагенов, Ян считался протеже Ричарда, а их дружба продолжалась более сорока лет (Майнертцхаген, будучи на тридцать лет старше Флеминга, как ни странно, пережил его на целых три года).
Вдобавок Майнертцхаген всю жизнь имел крепкие дружеские отношения с братьями Бенсонами — Рексом, Коном и Гаем, — которые в плане влияния в Сити мало в чём уступали Смитам и при этом были политическими союзниками РМ и владельцами финансовых структур, в тесном союзе с которыми был учреждён банк Cull and Company. Многолетняя любовница и затем жена Флеминга Энн Чартерис принадлежала к этой семье, и после того, как она вышла замуж за Флеминга, отношения Яна с Майнертцхагеном стали только ещё ближе.
О банковском доме Бенсонов и о них самих как о важной составляющей «кузенства» Флемингов следует рассказать особо.