А китайцы решили раздавить посла психологически. В январе 1688 года Селенгинский острог, в котором находилось посольство Головина, был взят в осаду монголами – данниками империи Цин. Стрельцы готовились стоять насмерть. Иркутский воевода Алексей Синявин поспешно собирал по «присуду» ополчение из промышленных людей и верных бурят. Полковник Фёдор Скрипицын повёл ополчение на Селенгинский острог и в марте 1688 года отогнал степняков от крепости. Однако Головин откровенно струхнул.
Переговоры с китайцами начались в августе 1689 года в Нерчинске. И китайская сторона была на них куда более представительной. Посольство возглавлял сам князь Сонготу – дядя императора Канси и правитель Китая в годы малолетства императора. Князя Сонготу оберегало войско полководца Лантаня; по численности оно вчетверо превосходило то войско, с которым Лантань штурмовал Албазин. Переговоры велись на латыни: у китайцев толмачами были два монаха-иезуита, у русских – поляк Ян Белобоцкий, поэт.
Русские хотели провести границу с Китаем по Амуру, а китайцы – по верховьям Лены, как было ещё до Ерофея Хабарова. Спор зашёл в тупик. Тогда китайцы начали давить силой. Лантань перевёл своё огромное войско через речку Нерчу и окружил острог, нацелив на русских осадные пушки. А Нерчинский острог был укреплением не слишком-то надёжным: частоколы и шесть бревенчатых башен, крытых тёсом или дранью. И гарнизон острога был в двенадцать раз меньше китайского войска. Тогда Головин сломался. Он согласился провести границу по реке Аргунь и вершинам Станового хребта, согласился снести непокорный Албазин. Правый берег Амура стал полностью китайским, а левый берег – ничейным. Для русской стороны Нерчинский договор оказался, в общем, поражением, хотя потом Головина и наградили памятным знаком «в восемь золотых».
И русские ушли с Амура. Китайцы срыли «бастеи» и «болверки» Албазина и вытоптали поля, засеянные албазинцами. Защитники Албазина, попавшие в плен к Лантаню, так и остались в Китае. В Пекине им выделили небольшую «слободу» и отдали под церковь пагоду; их называли «русской ротой». Но утешало то, что война закончена, и теперь с империей Цин Российское государство могло общаться посредством посольских миссий.
В марте 1692 года из Москвы в Китай выехало посольство голштинского купца Избранта Идеса. Купец должен был выяснить у богдыхана, собираются ли китайцы соблюдать условия Нерчинского договора, а заодно и наладить торговые отношения с Китаем. Поэтому с Идесом ехали 22 приказчика и 130 «промышленных людей». Они везли товаров на 14 тысяч – моржовую кость и пушнину. Китайцы, кстати, брали далеко не все меха: например, чернобурых лис они считали очень некрасивыми и никогда не покупали.
ПОСОЛЬСКИЙ МОНАСТЫРЬ СТОИТ НА ВОСТОЧНОМ БЕРЕГУ БАЙКАЛА В ТОМ МЕСТЕ, ГДЕ В 1651 ГОДУ БУРЯТЫ УБИЛИ ЦАРСКОГО ПОСЛА В МОНГОЛИЮ. В 1681 ГОДУ МОНАХИ ИЗ ГОРОДА ТЕМНИКОВА ОСНОВАЛИ ЗДЕСЬ МОНАСТЫРЬ. ПРЕДПОЛАГАЛОСЬ, ЧТО ОБИТЕЛЬ БУДЕТ СОДЕЙСТВОВАТЬ ОБРАЩЕНИЮ БУРЯТ В ПРАВОСЛАВИЕ. СРЕДСТВА НА МОНАСТЫРЬ ПОЖЕРТВОВАЛ КУПЕЦ ГРИГОРИЙ ОСКОЛКОВ, ОДИН ИЗ «ВОЖАКОВ» КИТАЙСКИХ КАРАВАНОВ. САМ ОСКОЛКОВ УМЕР В МОНГОЛИИ В КАРАВАНЕ 1715 ГОДА И БЫЛ ПОХОРОНЕН В ПОСОЛЬСКОЙ ОБИТЕЛИ
В ноябре 1693 года караван Идеса прибыл в Пекин. Голштинский купец не морочил себе голову вопросами царской чести, а потому пошёл на все церемониальные уступки и в результате получил сразу три аудиенции у богдыхана Сюань-Е (Канси). Богдыхан благосклонно подтвердил желание блюсти условия Нерчинского мира. А торговля у Идеса в Пекине сложилась очень выгодно. В Россию Избрант Идес вернулся с небывалой прибылью.
Посольский Спасо-Преображенский монастырь на берегу Байкала
Оборотистость Идеса сразу породила особое явление в российской экономике – китайские караваны. Хозяйственный Пётр уже в 1695 году взял их в казённую монополию. Китайцы согласились принимать от русских по одному каравану в год, и каждый год из Москвы в Пекин уходил огромный обоз с товарами, купцами и казаками. Первый караван вёл купец Спиридон Лянгусов. Он увёз товаров на 31 тысячу, а привёз обратно на 55 тысяч.
Путь «туда-обратно» занимал три года. Торговцы тащились сквозь всю Сибирь путём Николая Спафария: ехали на телегах или санях, плыли на дощаниках, волочили суда через великие волоки между бассейнами Оби и Енисея и от реки Селенги до реки Нерчи. Их швыряло в порогах Ангары или в бурях на Байкале, на караваны налетали то джунгары, то монголы. В Китай чаще всего везли пушнину, а из Китая – ткани, пряности и табак, «траву думбаго». Водители караванов сказочно обогащались на контрабанде – на драгоценных камнях индийской Голконды и на золотом песке Хуанхэ. Пошлины взимались на генеральных таможнях в Верхотурье и Нерчинске и промежуточных таможнях в Тобольске и Селенгинске. По пути караванщики торговали в сибирских городах. Быстро определился круг избранных купцов, которые заслужили доверие государя; эти купцы возглавляли экспедицию и везли свои товары: Худяков, Истопников, Осколков и Гусятников.
Но караваны всё равно были казёнными, просто на их снаряжение казна привлекала частный капитал. Свои личные товары с караванами отправляли и сам Пётр, и «птенцы гнезда Петрова»: Меншиков, Шереметев, Долгоруков и Гагарин. И простые купцы, шедшие с караванами, имели право продавать свои товары только после того, как проданы казённые и вельможные.
В 1698 году государство определило порядок торговли с Китаем, но решающее слово оставалось, видимо, за князем Матвеем Гагариным. Когда Избрант Идес ездил в Китай, князь Гагарин был воеводой в Иркутске и Нерчинске; он доподлинно знал масштабы прибылей и контрабанды. В дальнейшем он и «продвигал» китайские караваны перед государем. Порой он из своего кармана доплачивал мнимую выгоду за товары Петра, лишь бы государь не разочаровался в китайской торговле. Поэтому караваны достигли расцвета во времена сибирского губернаторства Гагарина.
Вот финансовые результаты китайского торга.
1698 год: отправлено товаров на 31 тысячу, вывезено на 55 тысяч.
1700 год: отправлено товаров на 30 тысяч, вывезено на 47 тысяч.
1702 год: отправлено товаров на 51 тысячу, вывезено на 100 тысяч.
1704 год: отправлено товаров на 56 тысяч, вывезено на 36 тысяч.
1706 год: отправлено товаров на 36 тысяч, вывезено на 90 тысяч.
1707 год: вывезено товаров на 180 тысяч.
1710 год: отправлено товаров на 42 тысячи, вывезено на 265 тысяч.
1711 год: отправлено товаров на 203 тысячи, вывезено на 465 тысяч.
Что для России означали суммы китайской торговли? Можно сравнить с теми суммами, которые Сибирь выплачивала в Москве в виде налогов:
1706 год: китайских товаров на 90 тысяч, налогов на 146 тысяч.
1707 год: китайских товаров на 180 тысяч, налогов на 171 тысячу.
1710 год: китайских товаров на 265 тысяч, налогов на 282 тысячи.
1711 год: китайских товаров на 465 тысяч, налогов на 403 тысячи.
То есть китайский торг по оборотам был сопоставим со всеми налогами, что отправляла в Москву вся бескрайняя Сибирь. Так что казаки не напрасно боролись с китайцами за Амур, и горячая кровь Албазина пролилась не зря.
В рай за протопопомСибирские раскольники в XVII веке
Главный вдохновитель раскола протопоп Аввакум был сожжён в 1682 году. В XVII веке в России погибель в огне считалась обычной казнью за религиозные преступления. Она официально была одобрена православной церковью Уложением 1649 года. Еретиков и вероотступников сжигали в срубах, иногда по несколько человек. Иностранцы в своих путевых записках делились впечатлениями: «Тех, которые возбуждают какие-либо сомнения относительно веры, заключают в небольшие деревянные домики и сжигают живыми и выглядывающими оттуда».
Взлёт церковных репрессий пришёлся на время раскола. Не желающие «креститься кукишем» бежали от преследований в Сибирь. Туда же ссылали и тех, кто открыто проповедовал «древлее благочестие», называя патриарха Никона антихристом, а его реформы – переменой веры. Протопоп Аввакум, несгибаемый лидер старообрядчества, провёл в различных изгнаниях около двадцати пяти лет, и первой большой его ссылкой была сибирская.
В 1653 году он оказался в Тобольске. Это была милость от царя Алексея Михайловича, которого патриарх Никон уговаривал лишить Аввакума сана. Но царь просто удалил смутьяна в Сибирь. Первое время протопоп жил свободно: проповедовал в Знаменской церкви и бранил «ересь Никонову». Правда, он рьяно клеймил грешников и рассорился с тоболяками, его даже хотели убить, и целый месяц он прятался по чуланам и амбарам.
Потом с отрядом служилых людей воеводы Пашкова его отправили за Байкал строить Нерчинский острог. Аввакум претерпел невыносимые муки от голода и холода, воевода бил его кнутом и в Братском остроге держал в холодной тюремной башне. Однако даже сам Пашков понимал силу слова Аввакумова, и не раз, бросив кнут, падал перед протопопом на колени и молил выпросить у бога прощение. Аввакум так поразил сибиряков, что кое-кто подался за ним в раскол. На реке Хилок, притоке Селенги, в Иргенском остроге воевода Пашков забил и заморил четырёх своих служилых, ушедших в старую веру, и они стали первыми раскольничьими мучениками Сибири.
На обратном пути, опять в Тобольске, Аввакум узнал, что Никон пал. Протопоп мог удовлетвориться поражением заклятого гонителя, но увидел вещий сон. Сам господь сказал ему: «Блюди прежний обычай!» И Аввакум продолжил обличения. В Тобольске из личного соперника патриарха он превратился во врага беспощадной государственной модернизации.
Последние четырнадцать лет жизни Аввакум сидел на хлебе и воде в земляной тюрьме заполярного города Пустозерск на Печоре, но и здесь он сохранял связь с борцами раскола: рассылал грамоты и грозные воззвания.
Памятник Аввакуму в селе Григорово
В Верхотурье, Тюмени и Тобольске тоже начались волнения. Сибирские священники и монахи сопротивлялись реформам Никона. В тайных местах среди болот и глухой тайги они устраивали раскольничьи скиты и пустыни, и туда целыми семьями и деревнями стекался народ. Духовным центром сибирских раскольников был Авраамиев остров, скрытый в непроходимых Ирюмских болотах. Тайный путь знали только посвящённые, которые по еле приметным зарубкам отыскивали тропу над опасной трясиной. Это были вёрсты звериного страха: под ногами хлюпал мягкий пружинистый мох, посох прощупывал каждую кочку, разгоняя гадюк. И как награда в конце пути – священный остров с могучими соснами, прочно стоящими на твёрдой земле. Храма здесь не было, его заменяли деревья-алтари: ниши для икон раскольники вырубали прямо в толстых сосновых стволах.