жать подальше от границ – в Сибири. Это было практично в духе Петра: в помощь русским осваивать дикие края отправили тысячи образованных европейцев, среди которых были администраторы, строители, оружейники и врачи.
Длинные караваны пленных потянулись на восток: в Вятку, Соликамск, Чердынь, Верхотурье, Тюмень, Тобольск, Берёзов, Сургут, Тару, Нарым, Томск, Енисейск, Туруханск, Иркутск, Якутск и Нерчинск. Каролинов в пути сопровождал караул – солдатская команда или отряд посадских жителей, которых поверстали воеводы. Караульные находились в таких же условиях, что и пленные. При переходах им давали на содержание по 2–3 деньги в день «кормовых», 2 копейки «прогонных» и полтора четверика муки в месяц. Денег часто не хватало, и отряды караульных и пленных в ожидании выплат сидели подолгу на одном месте без занятия и пропитания. Бывало, что пленные в пути погибали от холода, голода, несчастных случаев и болезней. Некоторые пытались бежать; их или убивали (что редко), или возвращали.
Больше прочих о шведах заботился князь Гагарин – глава Сибирского приказа и губернатор. Он сочувствовал каролинам, к тому же понимал, что в Сибири нет высшего света: если хочешь жить в цивилизованном окружении, то нужно самому импортировать его в Тобольск. Губернатор принуждал купцов давать деньги пленным на дорогу, подстёгивал даже своего тестя – вятского воеводу Траханиотова. Гагарин и сам подбирал пленных, когда ехал со свитой в Сибирь. К весне 1712 года в Тобольске собрались около 1200 каролинов, из них 800 – офицеры. То есть, при губернаторе Гагарине каждый десятый житель Тобольска был подневольным иностранцем.
Отец рыб и царь птицМиссия Филофея 1712 года
Русские пришли в Сибирь не поохотиться, а построить дом и жить. Чтобы считать эту землю своей, нужно было не только заполучить её, но и отформатировать по своему образу и подобию. Завоёвывали Сибирь силой и храбростью, а под себя подгоняли верой и обрядами. Главным сибирским крестителем Пётр назначил митрополита Филофея Лещинского.
Но владыка оставил кафедру, затворившись в тюменском монастыре. Его преемник митрополит Иоанн был книжником и руководил митрополией, не покидая Софийского двора. Миссионерское дело, требующее разъездов, застопорилось. И Пётр поручил губернатору Гагарину уговорить Филофея вернуться к миссиям. Гагарин пообещал владыке всю необходимую помощь: «всяческими нужды изобилно удоволивши», – так пояснил в своей книге сподвижник Филофея Григорий Новицкий, ссыльный казачий полковник. «Благодатию свыше укрепляем», Филофей согласился. Ему было 60 лет.
12 июля 1712 года на тобольской пристани собралась толпа. У причала раскачивались два пузатых дощаника. Работники лихо подгоняли к сходням подводы, закатывали на борт бочки с порохом и заносили ящики с ружьями. Монахи втаскивали сундуки с походными алтарями и медными крестиками. Гагарин снабдил владыку снаряжением и провизией, подготовил подарки для инородцев и выдал две тысячи рублей. Для обережения миссии губернатор отрядил команду казаков. Филофея сопровождали монахи и полковник Новицкий, которому Гагарин поручил писать книгу о свершениях владыки.
НА РЕКЕ ИНДИГИРКЕ В ОБЕЗЛЮДЕВШЕМ ПОСЛЕ ОСПЫ ГОРОДКЕ ЗАШИВЕРСКЕ ОДИНОКО СТОЯЛИ НА ПУСТЫРЕ ДЕРЕВЯННАЯ СПАССКАЯ ЦЕРКОВЬ И ШАТРОВАЯ КОЛОКОЛЬНЯ. ОНИ БЫЛИ ПОСТРОЕНЫ В 1700 ГОДУ. МИМО ИЗРЕДКА ПРОПЛЫВАЛИ ГРУЗОВЫЕ ПАРОХОДЫ. ПО ИНИЦИАТИВЕ ИСТОРИКА И АРХИТЕКТОРА АЛЕКСАНДРА ОПОЛОВНИКОВА ЭТИ СТРОЕНИЯ В 1971 ГОДУ БЫЛИ ПЕРЕВЕЗЕНЫ В МУЗЕЙ ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ ПРИ АКАДЕМГОРОДКЕ В НОВОСИБИРСКЕ
Маршрут экспедиции был такой: Тобольск – Самарово – Атлымские юрты – Шеркальские юрты – Кодский монастырь – Берёзов, потом обратно. Владыка понимал сложность дела, поэтому решил действовать постепенно. В первый год миссионеры не стремились к массовому крещению, целью было «посеять семена»: объяснить суть веры и сжечь идолов. Остяки должны были увидеть, что их богов нет, а есть бездушные деревянные истуканы, которых можно уничтожить, и они не отомстят. Пускай инородцы перестанут бояться и подумают о материальных выгодах крещения. С новокрещенов снималась недоимки, а ясак вовсе не взимался в течение трёх лет. Былые преступления прощались. Каждый новокрещен получал рубаху с портами, кафтан, шапку, рукавицы и чирики (кожаную обувь). Князьцам дарили серебряные кресты, суконные кафтаны, сапоги и отрезы ткани. Мужчинам из казны выдавали полтора рубля, женщинам и мальчикам – рубль, девочкам – полтинник.
Зашиверская церковь в музее Академгородка
Экспедиция получилась непростой. Инородцы встречали миссионеров с недоверием, разбегались и прятались, а в убежищах, по преданию, их терзали странные страхи, не было спасения от гнуса, исчезли зверь и рыба – пропала пища, и остяки возвращались к миссии. Однако в 1712 году православие от Филофея приняли совсем немногие. В юртах близ Кодского монастыря владыка крестил князя Алачёва и тринадцать человек его рода, на реке Сосьве – семью обдорского князя Тайши Гындина и несколько других семей. Но в этом походе миссионеры спалили десятки истуканов и капищ.
В Самарово, в языческом Белогорье, остяки сами истребили своих богов. Здесь почитали Обского Старика – Отца Рыб; по легенде, он плавал в лодке по Оби и строгал палочку, стружки падали в воду и превращались в рыб, а рыбы собирались в косяки. На капище идол Старика сидел в священной лодке, он был облачён в красные одежды, имел рога, жестяной нос трубой и стеклянные глаза. Когда-то в подарок идолу остяки привезли на Белогорье легендарный панцирь Ермака. А сейчас сожгли Отца Рыб и его лодку.
В Атлымских юртах Филофея поджидал «чёрный шаман» Палемха. Он давно уже предсказал пришествие крестителя, сам начал нахваливать веру в Христа и отказался служить Медному Гусю, царю всех птиц. Остяки Атлыма встретили Филофея с радостью и привели миссионеров на святилище. Гусь сидел в большом гнезде из дорогих шкур и тканей. Остяки подожгли гнездо и расплавили идола в огромном костре. Однако Палемха увидел, что Гусь не сгорел, а вылетел из огня и пропал в дымном небе. Коварный Палемха посмеялся над русской верой и потом переметнулся обратно в язычество.
В Шеркальских юртах остяки тоже сожгли идолов – всех, кроме самого почитаемого истукана Мир-Суснэ-Хума с серебряным лицом. Мир-Суснэ-Хум каждый день на коне объезжал вселенную и охранял порядок. Его идола остяки унесли и спрятали на реке Конде. Но мудрый Филофей умел ждать.
В 1712 году владыка лишь разорил капища язычников. Как известно, свято место пусто не бывает, и владыка собирался через год вернуться на Обь, чтобы на опустевших святилищах окрестить остяков и заложить церкви.
Последний святой империиДеятельность митрополита Иоанна
14 августа 1711 года Тобольск готовился принять нового митрополита. Плотники сбивали мостки от ворот Знаменского монастыря до пристани. Комендант Бибиков на всякий случай пригнал воеводскую карету. На берегу Иртыша толпился народ, ожидая, когда покажутся дощаники владыки. Едва на Тоболе мелькнули паруса, с верхотуры Алафейских гор грянула пушка.
Два судна встали боком к причалу, упали сходни. Митрополит был одет в дорожное платье и держался строго. Благословив встречающих, тихим шагом, опираясь на посох, он прошёл в Знаменский собор на службу, а потом вернулся на свой дощаник, чтобы назавтра вступить в город в силе и славе.
На другой день он появился уже в полном архиерейском облачении. Толпа возликовала. Владыка двинулся на Верхний посад. Вдоль его пути, развернув знамёна, выстроился полк служилых в парадных кафтанах. Священники держали хоругви. Звонили колокола. Софийский собор, ожидая литургии, сиял изнутри золотом икон и огнями свечей. Город радовался празднику, – а митрополит знал, что Сибирью не награждают, а наказывают.
Черниговского архиепископа Иоанна (Максимовича) Пётр назначил митрополитом вместо Филофея. Иоанн был из того же круга иереев, что и Филофей, – учился в том же Киево-Могилянском коллегиуме. Монашеский постриг Иоанн принял в Киево-Печерской лавре и вскоре за красноречие и рачительность получил должность проповедника и эконома. Авторитет его быстро возрастал, и в 26 лет Иоанна уже отправили послом Малороссии к государю, чтобы попросить для Киева защиты от кровожадных турок.
В течение двадцати лет Иоанн служил настоятелем в разных монастырях Южной России. В 1696 году он возглавил Черниговскую епархию. По складу души Иоанн был литератором и просветителем. В Чернигове он учредил первую в России семинарию и основал типографию. Он помогал монаху Димитрию (Туптало) писать знаменитые «Четьи-Минеи» – свод житий святых, в будущем – главное чтение русского человека. Иоанн, совершенствуя душу, и сам сочинял богословские трактаты: «Нравоучительное зерцало», «Путь Креста Господня», «Феатрон» и «Богомыслие».
Малороссийский гетман Мазепа очень ценил черниговского епископа. Мазепа не был чёртом с рогами, каким его размалевали после измены, и стремился облагородить свою землю. При попечении Мазепы Иоанн строил в Чернигове просвещённые Афины. Но Мазепа предал царя Петра – и владыка Иоанн, любимец гетмана, попал под подозрение. Оправдываясь, Иоанн осудил Мазепу; Мазепа же отомстил подмётным письмом: чтобы Пётр казнил праведного Иоанна и этим дискредитировал себя в глазах украинских иереев. Надеясь вернуть доверие Петра, три украинских архиепископа, в том числе и Иоанн, в присутствии государя в соборе города Глухова предали Мазепу анафеме.
Коллегиум в Чернигове
Новым покровителем Иоанна стал Меншиков, получивший земли под Черниговом, но и с «Данилычем» Иоанн поссорился. В имении Меншикова Иоанн освятил новую церковь, но освятил тогда, когда требовали правила, а не когда хотел хозяин. И разозлённый Меншиков организовал пожилому богослову отъезд в Сибирь. Иоанн тогда предрёк: «Далеко мне ехать, но ты, князь, поедешь ещё дальше». Пророчество сбудется: через двенадцать лет после смерти Иоанна Меншикова сошлют в Берёзов, где «Данилыч» и умрёт.