Федор Михайлович достал свои аптекарские весы, собрал все гирьки, монеты и стал взвешивать корни. Самый крупный потянул на сто сорок граммов. За таким можно было пробежать и не десять километров, а поболее.
Алексея словно подменили. Он не суетился, сидел важно, как человек, знающий себе цену. Иван впервые видел его таким и недоумевал: что на него так повлияло? Вот уже с полчаса как пришел, и ни одного восклицания «Пал Тимофеич!» Неужели сменил своего шефа-наставника на Володьку?
Видать, их сблизил самостоятельный поход, они поняли, что могут промышлять и без «старшинок», уверились в своих силах и им не терпится отколоться от общей компании. В этом весь секрет. Даже готовя себе чай, Алексей на этот раз не суетился, как бывало, а вел себя сдержанно.
Павел Тимофеевич ловил гольянов — на зорьке они клюют охотнее, — а Володька и Алексей сидели за чаем и втихомолку поругивали его: вот, мол, отсиделся, старый хрыч, пролежал день в палатке, и надо лишить его за это доли в сегодняшней находке.
— Правильно будет, как думаешь? — спросил Володька.
— Как сказать… — уклончиво ответил Иван. — Тут надо учитывать, что он привел вас на это место, показал. Без него вы ничего не нашли бы ни в этот сезон, ни в прошлый. Опять же на Рябов Ключ собираетесь, кто поведет?
— За то, что он привел нас в прошлом году на это место, мы его в пай брали, — перебил Володька. — Сам-то он ни шиша найти не может. То ли красно-зелено не различает, то ли уж такой нефартовый.
Глаза у Володьки блестели, словно он хватил стопку спиртного; горячась, он старался доказать правоту, которая нужна была ему скорее для себя. Иван понимал их обоих: найти в первом самостоятельном походе столько корней и теперь с кем-то делиться?! Очень им не хотелось этого делать, но дележ зависел пока не от них, а от Федора Михайловича. Как он скажет, так и будет. Пойти на открытый разрыв со своими «старшинками» они не решались, побаиваясь, что этот шаг может отлучить их от компании, а впереди еще загадочный Рябов Ключ. На всякий же случай не мешало заручиться хоть какой-то моральной поддержкой, вот и допытывались.
— Знаешь, — Володька оглянулся, не показался ли из-за зарослей Павел Тимофеевич, и заговорил вполголоса: — Знаешь, я сегодня смотрел и рядом с нашей прошлогодней копаниной еще ямку нашел. Это он в прошлом году затаил корень, траву притоптал, а потом после нас пришел и корень выкопал.
— Ну, это весьма сомнительно.
— Точно! Я еще в поселке разузнавал, говорят, после нас он опять ездил корни сдавать. А откуда они у него взялись? Чувствуешь? А теперь и ямку нашел.
— Не знаю, братцы, — сказал Иван. — Делайте, как знаете. Полагайтесь на совесть.
— А, что там — совесть! Из совести сапоги не сошьешь, — авторитетно заявил Алексей. — Раз не искал, так какая тут может быть его доля?
— Странно, Алексей. Не ты ли говорил — век благодарить буду, только научи. А теперь?
— Значит, если обещал, так дозволить себе на хребтину сесть и ноги свесить? Так выходит? — Алексей глянул на Ивана откровенно ненавидящим взглядом, засопел и отвернулся.
Ивану стало ясно, что дорогой, пока шли, они успели обо всем договориться и переубеждать их ни к чему. «А как мои напарники? Ну, тут дело проще, я и сам не стану претендовать на их находку: не искал».
Глаз у Ивана так опух, что перестал открываться. Миша глядит на его изуродованную физиономию и смеется:
— Солнышка нет, а ты жмуришься.
День снова выдался хмурый, роса не просыхала, но корневщики упорно обламывали сопку. На этот раз они искали корень за Салдой. Неподалеку от просеки они нашли копанину «геологов». Судя по ямкам, им попалась семья женьшеня. Значит, ходили ненапрасно. В том, что это те два парня, которых повстречали недавно, никто не сомневается. Миша хороший следопыт и уже приметил отпечатки их сапог. Ошибиться он никак не может.
— Не они б, находка пришлась бы на нашу долю, — сказал Шмаков. — Плохо, когда много людей в одном месте.
— Эх, найти бы плантацию, — вздохнул Миша.
— Кто для тебя ее приготовил? — иронически отозвался Шмаков. — Чудак ты, честное слово. Поговори с любым корневщиком, и он обязательно наврет тебе с три короба про плантации. Это же миф, Мечта каждого, кто ищет.
— Миф, миф. Слыхал же, как Павел Тимофеевич рассказывал про корейцев, которые здесь жили?
— Ну и что?
— А то, вдруг да и попадется кому-нибудь на самом деле!
Иван тоже считал, что все эти рассказы о плантациях — вымысел, которым каждый искатель подогревает свой азарт, но зачем разуверять человека. Разве мало случаев, когда люди следовали за мифом, а делали самые неожиданные открытия? Это же просто необходимо, чтобы у человека была мечта, которая звала бы его вперед.
Дождь застал корневщиков в лесу. Сначала они укрылись в дупле огромной липы. Вход в дупло находился на высоте груди, а само оно было столь велико, что в нем могло поместиться пять человек.
Глядя на это могучее дерево с широкой зеленой кроной, Иван невольно припомнил беловежский дуб-великан, к которому обычно водят всех экскурсантов. У нас же в лучшем случае бросят на такое дерево любопытный взгляд, но никому и на ум не придет сказать, что такое дерево следовало бы сохранить, что лес с такими могучими деревьями — лицо края, выражение его богатой флоры.
Только что, по пути к этой липе, Иван встретил другую диковинку — лозу дикого винограда. Она свешивалась с большого ясеня. Однажды, много лет назад, зацепившись за его ветки, лоза росла и росла, закрыв шатром своей листвы всю крону дерева и забирая львиную долю солнечных лучей. Лоза достигла толщины оглобли и свешивалась, как огромный канат.
Около часу стояли корневщики в дупле липы, а дождь продолжал неторопливо нашлепывать по широким листьям лабазника, папоротника, по молодой липовой поросли с листвой в тарелку.
— Не переждать, — сказал Шмаков. — Пошли!
Одно дело быть в мокрой одежде, другое — когда тебя поминутно окатывает каскадом брызг с каждого куста. Вода течет по телу, и вот уже сотрясаешься от озноба, как под осенним холодным дождем.
Чуть теплые, с посиневшими лицами, нещадно искусанные комарами, добрались корневщики до табора. Их компаньоны сушили одежду у большого жаркого костра. Иван подошел и протянул руки к огню, жмурясь от блаженства. Мелкие дождевые капли остро покалывали кожу.
— Завтра будем выходить на Канихезу! — сказал Федор Михайлович.
— Что так рано? Вы же собирались до пятнадцатого…
— А чего торчать? Сопку всю обломали, ни черта больше нет, продукты кончаются.
— Оттуда куда? На Рябов Ключ?
— Посмотрим, — неопределенно ответил Федор Михайлович.
Когда Иван, немного согревшись, залез под накомарник переодеться в сухое, Миша шепнул:
— Не пойдут они на Рябов Ключ. Не хотят вести туда такую компанию.
— Правильно делают, — Ивану и в самом деле было безразлично — пойдут, не пойдут. Не пойдут, так еще лучше. Он устал от этих поисков.
— Им что: у них уже около двух килограммов корней, они ничего не теряют.
— А что ты теряешь?
— Чудак человек! Ты полез в тайгу ради любопытства, а мне эта тайга уже в печенках сидит, я ее и дома каждый день вижу, из мокроты не вылезаю.
— Зачем тогда шел?
— А затем, чтобы подзаработать. Я тебе не говорил, хата у меня строится, гроши нужны вот так…
Павел Тимофеевич сидел у костра особняком, мрачный и неразговорчивый. Значит, состоялся-таки дележ.
Иван пил чай, когда его подозвал Шмаков. Корни лежали, поделенные на три равные весовые кучки. На трех бумажках перечислялся вес каждой в отдельности. Шмаков свернул бумажки в трубочки, положил их в фуражку, встряхнул:
— Выбирай!
Иван потянул жребий. Ему досталась кучка с одним стограммовым корнем и несколькими мелкими. Всего на его долю пришлось двести пятнадцать граммов. Когда каждый забрал свою долю, Шмаков выложил корни, которые они нашли в день болезни Ивана, и стал делить их, но уже только на две доли. Мише стало неловко, и он отвел глаза.
Корешки. Пот и кровь. Что есть более трудное, чем их поиски по непролазной чащобе, не зная наверняка — найдешь ли?! Идут люди в тайгу, полагаясь на себя и компаньонов. И вот — финал!
Случись несчастье с кем-нибудь, остальные, слова не сказав, все силы отдали бы спасению. А решимости сказать, так мол и так, ты не ходил, и мы считаем, что тебе не полагается доли из добычи этого дня, не хватило. Сговорились за спиной. Неужели Иван не понял бы? Стало обидно: ведь товарищи же!
— Ну что, тебя тоже обделили? — мрачно спросил его Павел Тимофеевич и, не дожидаясь ответа, сказал: — Сколько ходил корневать, первый раз встречаюсь с такой компанией. Дурак! — укорил он себя и плюнул а огонь. — Как последний дурак встретил незнакомых людей, привел на место, показал… Чтоб я сделал после этого еще кому добро — ни в жисть!
— Не надо так огорчаться, Павел Тимофеевич! — сказал Иван. — Это ж не на производстве, не укажешь — платить по больничному листу или нет. Компания временная, ничему никого не обязывает. Делят, как бог на душу положит…
— Разве у них душа? — Павел Тимофеевич безнадежно махнул рукой и заткнул рот трубкой.
Увидев бараки на берегу Канихезы — обрадовались: конец пути!
За время, пока корневщиков не было, в избушке кто-то останавливался. Это они заметили, едва только переступили порог. На столе огрызки сухарей, куски черствого хлеба, банки. Как чаевали, так и бросили все, не прибрав за собой.
Федор Михайлович сразу полез на чердак и тут же крепким словом оповестил остальных, что и там дело неладно.
— Какая зараза все перевернула?
Алексей переменился в лице и кинулся в старый барак проверить, цел ли его мотор. Вернулся он успокоенный: цел, хорошо припрятан был. Один за другим полезли на чердак остальные. У каждого чего-нибудь недоставало: консервов, папирос, белых сухарей — того, что повкуснее.
Павел Тимофеевич вернулся с берега и тоже «порадовал»:
— Лодку угнали!