Но что двигало моей боснийкой? Быть может, все проще, и Ахмет неслучайно нарисовался в самый горячий момент? Может, Малика ловко подстроила нашу встречу? Классическая «медовая ловушка»?
Или все еще проще? Кто этих женщин поймет? Что ими движет? Скука? Вспышка эмоций? ПМС? Как мне понять психологию женщины, живущей по большому счету в восточном средневековье? Как расценивать ее шутку «я дарю тебе свою чуму»? Вдруг это было тайное предупреждение о грозящей мне опасности? И спросить некого. Или есть?
Конечно, есть! Схожу-ка я проведаю своего друга Константина в Гедикпаша Хамами, единственного человека, отнесшегося ко мне как к родному, а не пытавшегося меня прирезать или подловить. Да и должок за мной, сам обещал навестить.
Ахмет не возражал. Мы отправились в Бани.
Не идти же в гости к другу с пустыми руками? Завернули к старику-лавочнику.
Все-таки он хорошо разбирался в людях! Увидев меня, сразу понял, что я на этот раз в счастливом расположении духа. Тут же начал широко улыбаться и, шутя, потирать руки, намекая на ожидаемый барыш.
— Не ожидал увидеть вас так скоро, — поприветствовал он меня. — Но рад, что вы улыбаетесь!
— В первую очередь, благодаря вам!
Старик поднял руки, стремясь указать на то, что его роль не так велика, чтобы принять такую похвалу и благодарность.
— О чем вы, господин? Я всегда рад вам помочь, чем могу. Что на этот раз? Уже не такое крепкое? — лавочник рассмеялся.
Я поддержал его смех.
— Совсем не такое! К другу иду на чай!
— Ну тогда… — старик чуть отошел в сторону, чтобы можно было рассмотреть забитые полки.
После недолгих раздумий прикупил короб со сладостями, которые любили греки во все времена — рахат-лукум и пастилу из айвы. Еще решил сделать сюрприз: взял самый мягкий воск, который нашелся в лавке.
Рассчитался, исходя из названной суммы. Сверху положил еще две монеты.
— Но я уже выполнил уговор! — удивился старик. — И взял сверху две монеты.
— Прошу вас, не обижайтесь и не обижайте меня. Эти жалкие две монеты не смогут выразить всей моей благодарности вам! — я чуть склонил голову.
Лавочник в ответ склонил свою.
— Моя лавка всегда открыта для тебя, друг мой! Мое имя — Тигран из славного армянского рода!
— Я рад, что перестал быть для вас господином, а стал просто Костой — другом Тиграна! — ответил я по-армянски, и глаза старика удивленно расширились.
Мы обнялись. Я попрощался и вышел на улицу, где меня поджидал Ахмет.
— Скажи, Ахмет, что сталось с Маликой?
— Что с ней сделается, с этой чертовкой? К мужу вернулась, как ни в чем не бывало. Нам до нее нет никакого дела.
Он не стал заходить со мной на территорию Гедикпаша Хамами. Лишь пригрозил:
— Из Баней нет другого выхода, грек. Здесь тебя подожду. Но если надумаешь как-то сбежать, найду и порежу на мелкие кусочки. Поверь, я мастер в этом деле, — для убедительности он сложил свои лапищи на кинжалах, торчащих за поясом.
Константин, как и в прошлый раз, встретил меня у входа. Я протянул ему корзинку:
— Принес тебе угощенье, мой друг. Найдешь для меня полчаса почаевничать?
— И я рад тебе видеть, грек, притворяющийся боснийцем, — улыбнулся банщик в свои шикарные усы. — И с удовольствием посижу с тобой. Пойдем внутрь или в мою келью?
— Сможем приватно посидеть? Отличная идея.
Константин повел меня в обход Главного корпуса с другой стороны, а не с той, где я три дня назад пробирался к цистерне. Между зданием хамама и боковой стеной, прилегавшего к нему дома, шел узкой проход, в который выходили открытые по случаю теплой погоды двери клетушек, где жили служащие бани.
Константин споро приготовил чай, и мы, не утруждая себя разговорами, просто сидели, наслаждаясь минутами покоя и традиционным десертом нашей общей Родины. Нам было спокойно и приятно быть вместе, колено в колено, и никуда не торопиться — истинное греческое времяпровождение, которое можно украсить разве что игрой в нарды.
Объяснил своему другу, как можно использовать мягкий воск: аккуратно нанести его на усы, затем расчесать их редким гребнем и закрутить кончики, если есть желание.
— Так делал мой дед, но за результат не ручаюсь — уверил я тезку.
Сослался на деда, хотя соврал. Ну не сообщать же, что еще не родившийся Спиридон Лазаревич годился бы ему в правнуки. От подобных мыслей можно было и самому свихнуться.
Спросил и совета, как понять сцену с чумой в подарок?
— Обычная шутка местных ханум, причем адресованная иностранцу, от которого не ждешь угрозы или обвинения в неподобающем поведении.
Я еще раз задался вопросом: так ли случайно наше свидание с Маликой, если она не побоялась открыть мне украдкой лицо? Хотелось её снова увидеть. И не только…
Что может заставить женщину снова рискнуть своей честью? Конечно, подарочек! На это все дамы падки, а восточные — особенно. А у меня есть, чем угодить боснийке — мой трофейный флакончик духов. Но не стоило лезть в подземелье в своем чистом наряде.
Тут Константин вовремя предложил:
— Может, вернуть тебе твои старые вещи? Их не выбросили, а постирали и заштопали. Вполне подобающий греку наряд. Вот только туфли нужны синего цвета. Принести?
— Я бы и от нижнего белья не отказался. И еще что-нибудь взял — не такое бросающееся в глаза, как белая рубаха с красным кушаком и доломан.
— Посиди тут, сейчас принесу.
Константин притащил целый ворох одежды и пару туфель. От денег категорически отказался — какие счеты между друзьями. Предложил переодеться прямо тут, в комнатушке, все нужное сложить в большую наволочку, ненужное оставить на лежанке и не забыть с ним попрощаться у главного входа, если его не утащит в хамам какой-нибудь щедрый клиент. На всякий случай, мы обнялись как старые друзья.
Стоило ему удалиться, я скинул свой боснийский наряд и снова стал греком.
Без проблем проник в лаз. Печники снова были заняты своими делами и внимания на меня не обратили. Я даже умудрился в полутемноте, используя слабое подобие освещения — от солнечных лучей, пробивавшихся через расширенный моим телом лаз, — разыскать кедровую коробочку и забрать из нее флакончик.
Никем, как я надеялся, незамеченный вернулся в Константинову келью, прихватил тюк с обновками и вышел на улицу. Ахмет меня не узнал и был искренне удивлен, когда я хлопнул его по спине, подобравшись сбоку.
— Украл? — сурово спросил он.
— Разжился по случаю, — ответил неопределенно: пускай теперь гадает. — Идем обратно.
В хане нас ждали.
— Где вы ходите? — зло спросил Стюарт. — Идем со мной, Коста, с тобой хотят поговорить.
Отдав Ахмету свой тюк, я двинулся за человеком-акулой, который снова устремился в подвал, в свое шпионское кубло, на конспиративную квартиру.
В той же комнате, где меня пугал Стюарт — рыбий глаз, за столом сидел невысокого роста мужчина примерно моих лет с очень усталым лицом, какое бывает у близоруких людей, стесняющихся очков. В невзрачном мятом пиджаке, он совсем не производил впечатление человека, взбаламутившего Кавказ и устрашившего Лондон своей энергией. Но сомнений не было: по той почтительности, которую ему оказал Стюарт, было ясно — передо мной сам Дэвид Уркварт, великий и ужасный демон Кавказа.
— Подождите, пожалуйста, во дворе, Гильберт: мы поговорим с молодым человеком наедине. Вы к нам присоединитесь попозже.
Стюарт вежливо склонил голову в поклоне и вышел.
— Я узнал вас, Варвакис, хотя вы меня помнить не можете. Вы вывозили меня, раненного и всего в бинтах, с Хиоса весной 28-го года. Там же погиб мой старший брат Чарльз Гордон, полковник, мир его праху, из славного рода Аркартов. Вы можете не доверять людям, подобным Гильберту, но только не мне — я кровь проливал вместе с вами и вашими соотечественниками. Не стоит морочить нам голову вашими сказками о шпионстве, я видел вас в деле. Вы — патриот своей родины, что бы у вас ни случилось потом с некоторыми руководителями восстания. Увы, греки, стоило им победить, тут же принялись сводить между собой счеты, вместо того чтобы сплотиться. Быть может, поэтому я отошел от дела революции и нашел здесь, в Стамбуле, новых друзей.
Вот это номер! Выходит, Варвакис мог придавить этот паровоз английской провокации Кавказа, пока он был чайником? Попади я в его тело на восемь лет раньше, я бы не упустил своего шанса.
— Другую ошибку вы, греки, делаете, когда смотрите на Россию как на свою избавительницу. Я пропущу тот факт, что, руководствуясь ложным толкованием принципов легитимизма[2], Петербург семь лет выжидал, пока турки топили вас в крови. Освещу лишь теоретический аспект для общего понимания.
Тут он вскочил на ноги, глаза его загорелись фанатичным огнем. Он словно встал на трибуну в Парламенте и начал свою речь, полную страсти. И сразу преобразился — сейчас передо мной был настоящий лидер, готовый идти до конца. Его не смущало даже то обстоятельство, что перед ним сидел грек в заштопанном платье, а не рафинированные джентльмены из Палаты Общин!
— Вы не понимаете истинных намерений русских. В прошлом году их император заявил, выступая в Варшаве, в городе, где поляки готовы бороться за свою независимость, не жалея своей жизни и имущества: «Принадлежность России есть истинное счастье»! Вот! Вот подлинное лицо русского империализма! Поработить весь мир — их внутреннее желание!
Ха-ха! Кто бы говорил… Не это ли желание в еще большей степени присуще самим англичанам? Индия уже у их ног. Интересно, опиум из Турции скоро поплывет на кораблях под британским флагом в Китай? Эта история закончится, как я помню из школьного курса, самой гнусной войной — опиумной. И развяжут ее именно англичане.
— Теперь пришла очередь Кавказа, — продолжил Уркварт свой парламентский спич. — Уверен, Кавказ — лишь ступенька для броска на юг. Следующим шагом России, отдай мы Кавказ в её руки, станет завоевание Индии, где мы так слабы, что ничто не остановит казаков. Балканы, в целом, и Греция, в частности, остаются свободными, лишь благодаря нам, подданным Великой Британии! — тут мне пришлось состроить не мной придуманное выражение лица, с которым обычный офисный планктон «внимает» своему руководителю, то есть смотря прямо в рот, задыхаясь от восхищения.