Теперь уже выдохнула, выныривая, Малика! Рассмеялась. Забыв откинуть накидку, прижалась своими губами к моим. Рассмеялась опять, когда мы поцеловались. Чуть отстранилась, отбрасывая уже влажный кусок кисеи. Теперь нашим губам ничего не мешало.
Поцелуй был долгим. Насколько долгим? Не знаю, не смогу сказать. Было очевидно, что этой женщине без особых усилий удавалось то, что было доступно только избранным: она с легкостью выигрывала схватку у времени. Она жонглировала секундами, минутами, часами по своему усмотрению.
По своему усмотрению она же и прервала поцелуй. Малика была настоящей женщиной, поэтому не могла не обратить внимания на мой подарок. Моя рука с флаконом все это время так и оставалась полусогнутой. Она взяла флакон, открыла, бросила на меня короткий лукавый взгляд. Кивком одобрила запах.
— Малика! — я собрался.
— Да! — она уже наносила духи на шею.
— Я тебя только очень прошу… Сейчас мне нужно все узнать про сады твоего свёкра и его соседа. Давай, ты сначала расскажешь.
Малика с усмешкой посмотрела на меня.
— Про сад⁈
— Ддааа…
— Сааад…?
И уже черти плясали в ее глазах. И уже стояла рядом.
— Малика! Малика! — клянусь вам, люди, я пытался!
— Про сад! — шепнула она.
И уже обняла меня, и уже ее рука скользнула вниз. И уже мои штаны были не на мне, а путались внизу, в ногах…
…Если мой мозг в начале нашей встречи еще хоть как-то пытался претендовать на звание «председателя совета директоров», то теперь он был низложен. Исполняющим его обязанности стал один из членов совета, по странности носящий такое же незамысловатое имя — член!
Едва завидев Малику, он уже начал проявлять признаки волнения, беспокойства и нетерпения. А стоило ее ручке только коснуться его, как он молниеносно вскочил.
Так вскакивают и отдают честь рядовые, завидев генералиссимуса! Так вскакивает раб при виде своей царицы! (Хотя, конечно, при виде царицы раб падает ниц. Но нет правил без исключений. В данном случае — вскакивает!).
…Малика чуть подтолкнула меня. Пингвиньей походкой из-за путавшихся в ногах штанов, я сделал несколько шагов назад, плюхнулся на стул. Малика шла следом, уже приподнимая балахон.
— Конечно же, я расскажу тебе про наш сад!
Уселась на меня. Я возопил.
«Как так⁈ Как так могло получиться, что ей ничего не пришлось делать рукой, и нынешний „руководитель“ сразу нашел нужную дорогу! Как⁈»
— О! Наш сад прекрасен! — Малика уже медленно покачивалась на мне в такт своему рассказу.
…Отдышались. Малика первой пришла в себя. Улыбнулась. Встала. Ждала, когда я приду в себя. Поняла, что приходить буду долго. Огляделась. Подошла к столу. Схватила полотенце, намочила его водой из кувшина. Отвернулась, приводя себя в порядок. Я, наконец, пришел в себя.
— Тебе пора? — честно говоря, я был в отчаянии от этой мысли.
Она опять намочила полотенце. Подошла ко мне. Теперь стала приводить в порядок меня.
— Я тебе разве не сказала? — взгляд её был наивным и простодушным.
— Что?
— Муж уехал. Будет только завтра к вечеру!
Усмехнулась, наблюдая за моей детской радостью. Я откашлялся и собрался.
— Тогда почему мы до сих пор в одежде?
…Легли тут же на ковер. Целуясь, я заметил то, что меня сильно удивило. Её взгляд. В первый раз я видел смущение в её изумрудных глазах.
— Что? — я заволновался. — Что-то не так?
Дальнейшее поведение Малики совсем уже меня напугало. Она покраснела, отвела взгляд, уткнулась головой в мою грудь.
— Малика!
Я пытался оторвать её голову от груди. Но она упиралась, напоминая сейчас ребенка. Капризного и смущенного ребенка. Наконец, у меня получилось чуть отвести ее голову.
— Что, душа моя? — спрашивал я, пытаясь, заглянуть в ее глаза.
Градус ее смущения стал настолько большим, что она прикрыла лицо руками. Я сразу успокоился, понимая, что, слава Богу, ничего страшного не происходит. Просто… Просто… Я догадался!
— Ты хочешь, чтобы я сделал тебе так же, как в прошлый раз?
Малика, не отрывая рук от лица, после недолгой борьбы, переборов стыд и смущение, кивнула.
— Душа моя, — повторил я и мягко отвел её руки. Она не сопротивлялась. — Я сделаю это с удовольствием. И буду всегда делать по твоему желанию.
Малика выдохнула, взглядом поблагодарила. Я начал медленный спуск.
— Только… — остановила меня Малика.
— Да?
Она уже окончательно переборола все свои страхи.
— Как бы я тебя не просила, не останавливайся, пожалуйста! Я хочу дойти до конца!
— Будет исполнено, моя госпожа!
Я продолжил свое движение, думая с улыбкой, но не без примеси гордости, что эдак меня можно считать теперь еще и «прогрессором», заброшенным в город Константина, Руматой Эсторским, плюнувшим на попытки совершить глобальную революцию для всех и перевоспитать всех неразумных. А сосредоточившимся только на одной прекрасной женщине и решившим совершить эту революцию только для неё одной. Только для одной, но в той области, которая, на самом деле, имеет наибольшее значение в жизни всех: и разумных, и неразумных. В области взаимных отношений и всё спасающей любви…
Я исполнил её желание. В эту ночь я исполнил все желания царицы…
… Если утром очень плохо, значит вечером было очень хорошо — гласит народная мудрость. Но не в моем случае. Ночью было восхитительно, а днем просто прекрасно: я выспался и теперь торопился в Перу на встречу с доверенным лицом Фонтона, переводчиком и студентом из понтийских греков, прибывшим на языковую практику от Азиатского Департамента МИД России.
Дмитрий Цикалиоти уже поджидал меня в кофейне: узнал его сразу по студенческому мундиру и фуражке. Мы устроились в уголке. Началась нудная лекция. Видимо, студент решил отыграться на мне за годы сидения в аудиториях под усыпляющий бубнеж профессоров.
— Посольство наше — уникальное среди прочих. Мало того, что его возвели на освященной русской земле, доставленной кораблями по приказу святейшей бабушки нашего Императора, так нет ему равных по значению, важности и многогранности стоящих перед ним задач. Все дела Ближнего Востока, Балкан, православной веры и паломничества в Святую землю, торгового судоходства через проливы — все в его ведении. Штат посольства огромный, одних драгоманов девять душ. Да прибавьте сюда служащих дипломатической и коммерческой канцелярий, почтовую экспедицию, медицинскую часть и церковь. Истинный Вавилон!
Пришлось сидеть и слушать, не смея притронуться к остывающему кофе. Чинопочитание в Империи Николая вошло в историю. Не хотелось произвести впечатление невежды или наглеца. Но на кой черт, спрашивается, нужны все эти важные сведения будущему садовнику?
— Феликс Петрович, — наконец, перешел он к делу, — поручил мне отрекомендовать вас управляющему резиденцией в Бююкдере. Бумаги у вас собой? — он по ходу пьесы никак не мог понять мой статус и старался не тыкать.
Я протянул английскую заготовку.
— Неплохо, неплохо, — внимательно изучив каждую букву, заключил будущий дипломат и спрятал мои бумаги за обшлаг мундира. — С такими рекомендациями вы могли бы устроиться в любой богатый европейский дом в пригороде. Османы, насколько я знаю, предпочитают использовать рабов. Почему именно к нам?
—?
— Ах, о чем это я, вас же нашел лично Феликс Петрович. А это, доложу я вам, многое решает. Обратись вы к нашим итальянцам, без подношения ничего бы не добились. Нет, я ценю опытность господ Франкони, Тимони и Пицани, что десятилетиями служат здесь драгоманами и даже занимают важные посты в обеих канцеляриях… Но как они хапают!
Понятно: и место не освобождают молодым да ранним, и доходами не делятся с нищими студентами. Старая, как мир, история.
— Ну что ж, пойдемте знакомиться с управляющим. Далее мне поручено вас сопроводить, вплоть до Дворца в Бююкдере, но это уже завтра.
Вышли из кофейни и не спеша двинулись по Перской улице. Вчера у меня не было возможности тут осмотреться — то солома в арбе, то какие-то задворки и пепелища. Теперь же крутил головой, как деревенщина, впервые попавший в столицу.
Здесь было на что посмотреть. Словно в другой мир попал: дома в европейском стиле, магазины, нарядные лавки, рестораны. Единственное, что портило впечатление — слишком узкая улица, на которой двум повозкам не разъехаться, зато очень длинная и со множеством строительных лесов. И продавцы каштанов на каждом углу со своими жаровнями. Франки, наверное, моду завезли?
— Обождите здесь, — указал мне Цикалиоти на будку на территории Посольства за открытыми настежь воротами. Туда то и дело заезжали арбы со строительными материалами.
Сказали ждать — буду ждать. Присел на лавочку. Вдохнул воздух, пропитанный строительной пылью, потоптал ногой по екатерининской земле. Здравствуй, Родина!
Цикалиоти вернулся через полчаса.
— Все в порядке! Вас приняли. Управляющий сказал, что ему ныне недосуг. Позже на вас посмотрит. Препоручил вас моим заботам. И Фонтон вас ожидает. Идемте.
Феликс Петрович ждал нас не в своем кабинете в полуподвале, а в другом доме, в почти законченном каменном флигеле, над которым устраивали крышу из черепицы. Рабочих внутрь уже не пускали, и можно было коротко переговорить на пустынной лестнице.
— Все порядке? Просьбы?
Я отрицательно покачал головой. Затем меня осенило.
— Ваше высокоблагородие! Есть! Есть просьба! Не примете на хранение мой капитал? Ящик небольшой, порядка трехсот золотых монет.
Фонтон прищурился:
— Вот не могу я тебя понять, Коста, хотя давеча хвалился, что всех вижу насквозь. Другой бы денег попросил за службу, а ты сам деньги мне тащишь. Ничего себе, всего около трехсот… Не то ты отменный хитрец, не то жулик первостатейный. В чем подвох?
— Нету никакого подвоха. Все честно. Как учил меня дед: дашь священнику денег, и Богу должен останешься. Хочешь друга потерять, одолжи ему денег. Куда мне с моим золотом податься? Ненадежно спрятано, и Константинополь покидаю. Когда еще обратно ворочусь? Кому, как не вам, довериться, вы же человек чести? Будет нужно, выдадите, сколько потребуется. Не потребуется, у вас полежит, не протухнет. Не откажите!