За себя я был спокоен. Я весь целиком, с ног до головы, как непрошибаемой броней, был все еще защищен Маликой — ее запахом, моими чувствами, моей тоской.
Но Спенсер держался молодцом, поневоле вызывая во мне все большее и большее к нему уважение. Он охотно общался со всеми, проявлял радующее всех любопытство, спрашивая обо всем подряд. Буквально, как акын: что вижу, то пою!
Я переводил без остановок и пауз и уже порядком стал уставать. Но отмечал про себя некоторые факты, о которых не имел представления. Так, например, когда Спенсер выразил свое восхищение двориком и окружающими его каменными домами с балкончиками, нам сообщили, что построить каменный дом здесь было большой проблемой. Турки не любили этого, считая, что строится не дом, а крепость, брать которую при необходимости — потратить много сил и положить много людей. Другое дело — деревянный! Поджог его — и вся недолга!
На мое счастье, после перерыва вновь заиграли музыканты. Народ бросился плясать. Можно было передохнуть немного. Спенсер тут же обернулся и наблюдал за танцами, уже хлопал в такт со всеми. Моя помощь ему сейчас не требовалась. Подсел Георгий.
— А в Имерети заедете? — разговаривая, мы тоже не переставали хлопать.
— На все воля Божья! — не стал я давать клятвенные заверения. — Но должны.
— Тогда вы обязаны заехать в Вани! Там живет мой старший брат, Вано Саралидзе. Легко запомнить: Вани — Вано.
Я кивнул.
— Скажешь, что от меня! Дальше можешь не беспокоиться!
Я поблагодарил Георгия. Мы вернулись к танцам. Выпитое немалое количество вина уже действовало и на меня. Я уже не только хлопал в такт. Мое тело, уже не слушаясь меня, реагировало на музыку и практически ходило ходуном. Очень хотелось вскочить, войти в общий круг, раскинуть руки, заорать, оскалив зубы, и броситься по кругу, как я делал это много и много раз на свадьбах и праздниках.
Георгий заметил мое нетерпение.
— Что сидишь? Давай, иди, потанцуй! Умеешь по-нашему? — уже на слабо брал.
Я хмыкнул, изобразив вселенского знатока.
— А «Шалахо» вы умеете? — мой рот раскрылся прежде, чем мозг успел его остановить.
Георгий уже выражал крайнее удивление незнакомому названию. Я костерил себя.
«Идиот! Какое „Шалахо“! Оно же еще не появилось. Насколько помню, первые ноты только в конце этого века появятся. Давай, выкручивайся теперь!»
— Шалахо⁈ — уже переспрашивал Георгий.
— Мы там у себя… Ну, такая смесь… Немного от грузин, немного от армян. И наша музыка. В общем… Вряд ли ваши музыканты…
— Э! — Георгий не дал договорить, был оскорблен в лучших чувствах. — Наши музыканты⁈ Наши музыканты все сыграют, что ты им покажешь!
Тут же бросился к музыкантам. Попросил прощения у людей за то, что прерывает танец, предложил еще раз выпить за дорогого гостя. Уговаривать никого не пришлось. Сбежались к Спенсеру.
Потом Георгий наклонился к музыкантам. Что-то говорил, все время указывая на меня. Было понятно, что он их изрядно подначивал, поскольку музыканты тут же выразили возмущение моим предположением об их неспособности воспроизвести мелодию. Георгий удовлетворился градусом их возмущения и их готовностью горы свернуть, но выполнить предстоящий заказ. Он выпрямился, ткнул в меня.
— Иди сюда!
«Что ж, прогрессор, — думал я, вставая, — иди теперь, нарушай пространственно-временной континуум! Вот армяне обидятся! Все-таки первородство большинство признает за ними».
…Я подошел, вежливо поздоровался. Музыканты были в таком нетерпении, что походя ответили на мое приветствие.
— Напой! — потребовал один из них.
У меня есть несомненный, но не очень выдающийся талант: я могу идеально свистеть. Пою — могу ошибиться, взять не ту ноту, а вот свищу почти безошибочно!
Я вздохнул. В наличие только барабан, две зурны. Нет привычного кларнета и кавказкой гармошки.
— Начинаем с барабана! — я настучал ритм, потом принялся насвистывать мелодию.
…И музыканты были, действительно, хороши, и задеты они были за живое так, что уже всего минут через пять моего урока, они лихо расправлялись с задачей.
«Неудивительно, — думал я. — В том смысле, что ритм точно такой же, как у лезгинки, да и общий строй мелодии им уже давно знаком!»
Георгий все это время стоял рядом в нетерпеливом ожидании. Наблюдал за мной, но, в основном, за музыкантами. Ждал от них знака готовности. Музыканты переглянулись, покачали друг другу головами, указывая на то, что все поняли и готовы. Потом барабанщик посмотрел на Георгия.
— Можем!
Георгий тут же объявил всем и каждому, что «наш друг Коста сейчас станцует для нас!» Все зааплодировали. Обратили взоры на меня. Смотрели с любопытством. Только взгляд Спенсера сейчас выражал еще и некое непонимание. Он вопросительно смотрел на меня.
— Платок нужен, — попросил я Георгия.
Георгий тут же чуть ли не вырвал из рук близстоящей девушки небольшой шелковый платок, передал мне.
Я встал в центр круга. Обернулся к музыкантам. Глаза их горели. Я кивнул. Барабанщик со всей возможной страстью и силой сделал первые удары по коже барабана, вознося над двориком привычный мне ритм непривычной здесь мелодии. Первые звуки тут же выбили из меня всю робость и зажатость. Я резко вскинул руки, заорал, оскалив зубы и дождавшись вступления зурны, очертя голову бросился по кругу.
…Люблю Шалахо. И неплохо его танцую. И сейчас меня совсем не волновало качество исполняемого мною танца. Меня вообще ничего не волновало. Я просто был невообразимо счастлив из-за того, что в эти минуты все тревоги и страхи куда-то исчезли и не мучили меня китайской пыткой. Я знал, что они вернутся. Конечно, вернутся! Но не сейчас. Сейчас я носился с платком по кругу, ловил восхищенные взгляды, орал беспрерывно, заводя публику и заставляя её хлопать мне громче и восхищаться мной уже в голос! Даже чопорный Спенсер в эти минуты не мог скрыть ни своего удивления, ни своего восторга. «То-то же, туманный Альбион! — все ликовало у меня внутри. — Это тебе не овсянка с пудингом! Танцует абсолютно счастливый человек!»
…Триумф был невообразимый! Музыканты, закончив, тут же вскочили, бросились ко мне, чтобы первыми меня обнять и расцеловать. Потом Георгий перехватил меня и, не выпуская из своих объятий, повел к столу через толпу, в которой каждый считал своим долгом похлопать меня по плечу или по спине и выразить свое восхищение и благодарность.
Возле стола меня уже ждал наполненный стакан. Георгий уже провозглашал в честь меня здравицу! Все выпили в едином порыве. Я после этого скромно и коротко всех поблагодарил, опрокинул стакан и сел, утирая уже изрядно выступивший пот на моем лице.
Заметил внимательный взгляд Спенсера.
— Не ожидали? — позволил я себе небольшой плагиат.
— Совсем не ожидал! — признался Спенсер, улыбнувшись. — Вы поразили меня!
Кивком головы, я поблагодарил его за такую оценку…
…И все-таки я упустил тот момент, когда у Спенсера произошел тот самый щелчок, который переводит человека из пьяного состояния в невменяемое. Но с учетом количества выпитого и с учетом времени — уже было начало шестого утра, — это было немудрено. Дворик уже практически опустел. Поэтому «позор» Спенсера наблюдало только несколько мужчин, включая четверку первых знакомых. И, хвала небесам, уже не было ни одной женщины. Сам я, к слову, тоже изрядно покачивался. И от того, что выпил много, и от того, что теперь, поддерживая Спенсера, был озабочен лишь одним: как бы не дать ему упасть и самому вслед не завалиться.
Попрощались с парнями. Георгий напоследок не преминул еще раз напомнить мне про своего брата Вано из Вани. Я подтвердил, что все помню. Потом как можно крепче обхватил Спенсера. Побрели.
«Слава Богу, что идти совсем ничего! — думал я, еле-еле переставляя заплетающиеся ноги, и уже горевал, глядя на Спенсера. — Надо же было ему так напиться! Лыка не вяжет! О разговоре про сестру, пока он не очухается, можно забыть!»
Когда ввалились в холл к Джузепино, тут же, на мое счастье, к нам бросился мальчик-служка. Вдвоем нам уже было легче доставить Спенсера в номер.
Мальчик вышел. Я, как мог, раздел Спенсера, уложил его в постель. Повернулся, сделал несколько шагов к двери…
— Коста! — неожиданно раздался голос англичанина.
Я повернулся. И застыл, не веря своим глазам. Спенсер сейчас совсем не производил впечатления человека, бывшего пару секунд назад в невменяемом состоянии. Сейчас в постели лежал просто очень уставший человек, который смотрел на меня пусть покрасневшими, но совершенно трезвыми глазами.
«Что ж… — подумал. — Тут только завидовать! Есть у англосаксов эта способность: и падать по щелчку, и трезветь по щелчку!»
— Да, — ответил я.
Как я ни старался, скрыть удивления не смог. Спенсер это заметил, улыбнулся.
— Вы хотели обсудить какое-то важное дело…
Я жестом выразил сомнение: ко времени ли, да и в состоянии ли Спенсер сейчас что-либо обсуждать?
— Я в порядке! — Спенсер понял мои опасения. — Говорите!
Как можно короче рассказал про сестру. Спенсер задумался.
— Это не так просто, как кажется…
— Я догадываюсь!
Спенсер задумался опять.
— А если я вам не помогу доставить ее в Одессу?
— Мистер Эдмонд, — я был спокоен и тверд, — пока я не решу проблему с моей сестрой, я никуда отсюда не двинусь!
Спенсер неожиданно улыбнулся. Смотрел долго. Я держался, взгляда не отводил. Наконец, Спенсер огласил вердикт.
— Мне нужно быть на Кавказе. Вы мне нужны на Кавказе. Значит, выхода нет, и я вам помогу! — и, не дожидаясь моей благодарности, договорил. — А теперь я вас очень прошу, закончим на этом. Спокойной ночи! Хотя, конечно, вернее было бы пожелать вам доброго утра.
Спенсер и теперь не стал дожидаться моего ответа, закрыл глаза, повернулся на бок. Он все-таки был пьян и проговорился. Получилось! Я вышел из комнаты, тихо прикрыв дверь.
…Выйдя на улицу, первым делом я несколько раз подряд глубоко вдохнул свежего воздуха, приводя в порядок голову. Устал безумно, но был доволен, что решение проблемы с сестрой приобретает все более и более явные очертания.