Они рыбачили при свете керосинового фонаря, бросавшего долгие тени на песок. Поклевок не было. Режимник посасывал свою смердящую «беломорину», долго, бездумно смотрел на колокольчик донки, прихлебывал из фляжки спиртовую настойку чаги, настоящий скипидар, — Калитин как-то попробовал, чуть горло не сжег. На Остров в то время привезли троих новичков, недавних выпускников спецфакультета, каким когда-то был он сам. Калитин искал случая неформально спросить про одного из них, которого намеревался взять к себе в лаборанты.
— Не советую, — дружественно отозвался старик, мгновенно поняв, в чем интерес Калитина. — Дурак. Болтает много. Доболтается. Допуска лишим.
— О чем болтает? — спросил Калитин нейтрально.
— О призраках, — помедлив, ответил старик. — Об этих, черт его, привидениях. Будто видел что-то в подвале.
— Так это чушь, — искренне воскликнул Калитин.
— Чушь, да не чушь, — назидательно ответил старик. — Место у нас особенное. С историей. Мероприятия, так сказать, проводились в старое время. И болтать в эту сторону не нужно.
Калитин почувствовал, что в старике говорит что-то личное, давнее. Он знал некоторые подробности его биографии — Захарьевский посвятил, объясняя, как держаться с генералом.
И Калитин не раз думал, представляя старика: а почему в те годы они не могли просто собрать людей, расстрелять и закопать? Зачем вели следствие, писали бумаги, соблюдали формальности, если знали, что все это ложь? Зачем все эти процедуры? И понял теперь, глядя на старика: ради исполнителей. Это им перила, чтобы не сойти с ума и не выйти из повиновения.
А старик замолчал. Калитин чуял, как затронула, возмутила того тема призраков, идея, что смерть обратима, что свидетели могут восстать из небытия. Сам он не верил ни в каких духов. Но ему было приятно наблюдать суеверные, детские страхи всесильного начальника отдела режима.
Колокольчик зазвенел. Где-то в глубине сазан схватил и повел в сторону наживку. Старик подсек, потянул леску, выругался разочарованно:
— Сошел, паскуда.
Вдруг в куполе света от их фонаря замельтешили, зарябили белые хлопья, будто снежный заряд налетел. Ветер принес с просторов реки августовских поденок, странствующих созданий ночи, которые не доживут до рассвета.
Поденки облепили раскаленное стекло, рвались к фитилю, обугливались. Лампа была похожа на волшебный сосуд, созывающий их из тьмы.
Поденки усыпали песок, линию прибоя, будто сбитые соцветия. И Калитин испытал пронзительный восторг. Он точно знал теперь, каким должен быть его Дебютант: краткоживущим, теряющимся в тенях мира, способным, прежде чем развоплотиться, на исполнение всего одного желания: смерти.
Поденки. Славные поденки. Рыжий свет керосинового огня. Белая живая пурга на исходе лета, танец ухода. Провозвестие вьюг, что придут позже. Выморок зимнего белого сна.
…Калитин уснул, чувствуя под сомкнутыми веками трепет легкокрылых теней.
Глава 17
Они выехали позднее, чем рассчитывали. Когда менеджер в прокатной конторе набирал данные водительских прав Шершнева-Иванова, завис компьютер. Перезагрузили, попробовали еще раз — опять завис.
Менеджер извинялся, Шершнев думал: нет ли подвоха? Права-то выпущены как положено, занесены в базу данных.
— Давайте на мои, какая разница, — предложил Гребенюк. — Пошаманим маленько, — добавил он, обращаясь к Шершневу.
Компьютер сработал. Им наконец выдали машину. V6, турбированный мотор, но не слишком заметная, апгрейд-версия популярного семейного седана. Местное производство, тут таких тысячи на дорогах.
Гребенюк сел за руль, спросил, когда они чуть отъехали:
— Ты в порядке?
— В порядке, — просто ответил Шершнев.
— Странное чувство, — сказал Гребенюк. — Будто нас притормаживают. Пограничники. Поезд. Теперь вот компьютер.
Шершнев посмотрел на него с деланным удивлением.
— Чего? Ты что, не выспался?
— Да выспался. Извини. Хрень какая-то в голову лезет.
— Бывает, — ответил Шершнев.
Он не ожидал такой проницательности от техника. Раньше его устраивало, что он ничего толком не знает о напарнике: зачем, им же дружбу не водить. Сказали, что профессионал, и ладно. Теперь Шершнев жалел, что не прощупал Гребенюка, не раскрутил на биографию. Теперь уже поздно, топорно выйдет. Нужно ждать подходящего момента.
Шершнев был рад уехать из города, отправиться наконец к цели и оставить вчерашний день позади. Окончательно убедить себя, что мальчишка из прошлого — просто дикий случай, непредвиденный выкидыш прошлого. А тут Гребенюк со своим вопросом!
Вдобавок испортилась погода. Небо затянуло облаками, начало моросить. Гребенюк включил дворники, нажал рычажок омывателя — брызнули и опали две слабые струйки. Припарковались, купили воды, запустили встроенный навигатор. Система загрузилась, проложила маршрут — вроде все сходится по километражу, три часа с копейками, подумал мнительно Шершнев, — и они тронулись. Женский голос командовал на английском: налево, направо, круговое движение, второй съезд.
В итоге бесплотная дама завела их в пробку на ремонтирующейся дороге. Указанный ею поворот был перегорожен щитами.
— Карты, похоже, не обновили, — сказал Гребенюк, и Шершнев ждал, продолжит ли он, напомнит ли про странные, нелепые задержки. Но майор замолчал, рывком вогнал машину обратно в поток.
Дождь уже не моросил, а лил вовсю. Щетки мелькали на второй скорости, правая чуть поскрипывала. Они выбрались на вылетную магистраль, но и там машины еле ползли. Вдалеке на холме были видны ритмичные синие вспышки мигалок.
Минус полтора часа.
Наконец доехали до «горлышка» аварии. Полицейские пропускали машины реверсом через встречную полосу. Поперек дороги лежала опрокинувшаяся фура. Асфальт покрывали щепки деревянных ящиков, осколки бутылочного стекла. Под дождем светлели, прозрачнели винные лужи, в приоткрытое окно пахнуло кислым хмелем. На обочине спасатели возились около смятой легковушки. Обмякшие пузыри спасательных подушек были в крови.
— Хорошо винца попили, — жизнерадостно сказал Гребенюк. — И на поминки хватит.
Он внутренне поменялся за рулем — воистину техник. Вел умно, резко, и Шершнев чувствовал его превосходство, берущееся от машины, от двухсот сорока ее лошадей, почуявших верную руку.
Шершнев посмотрел на часы: минус два с половиной.
— Да не смотри ты. Доедем, — уверенно сказал Гребенюк.
Он переключил коробку в спортивный режим, и они помчались по левой полосе. Трасса была свободна после пробки, дождь припустил еще сильней, дворники едва справлялись. Гребенюк рулил скупо, не снижая скорости в поворотах. Шершнев преисполнился уверенности, смотрел, как мелькают расплющенные ветром тканевые борта грузовиков, деревья в водяной пыли, километровые столбы.
Красная машина впереди, городской недомерок. Гребенюк поморгал фарами. Не пускает, на левый поворот пристроилась, что ли. Гребенюк начал обходить справа, дорога закладывала вираж, и красная вдруг тоже подалась вправо, не включив сигнал.
Обошли, едва не сорвавшись в занос, чирканули обочину.
Собачья морда на заднем сиденье. Ризеншнауцер. Стекла изнутри запотелые, водитель не видит ни черта.
Три с половиной часа.
Они уже должны были подъезжать к месту операции, осматриваться там. Стемнеет-то скоро, особенно в такую погоду.
— Через десять километров поверните направо, — сообщил навигатор. Шершнев насторожился, сказал:
— Что-то рано.
— Подъедем, разберемся, — ответил Гребенюк. — Кажется, да, рановато.
Они выскочили на холм и сквозь смутный коридор среди косых дождевых полотнищ увидели темные, окутанные густым сизым туманом предгорья.
Похожий на приглушенный выстрел хлопок.
Машину резко повело с дороги.
Гребенюк удержал руль. Автомобиль просел на правое переднее колесо, резина захлюпала. Они остановились перед самым заграждением; внизу был крутой, усыпанный валунами склон.
Когда сняли колесо, между зубцов протектора нашелся засевший осколок бутылочного стекла.
— Что ж за непруха! — Гребенюк покачал головой. — Может, не надо было вчера по девкам ходить? Они такие, могут кой-чего, если не понравишься. Надо было накинуть сверх тарифа.
Шершнев не понимал, шутит напарник или нет. Сам он только ждал, чтобы все это скорее закончилось. Объект умрет, и невезение прекратится. Надо лишь добраться.
Хорошо, запаска была полноразмерная, пусть домкрат и хлипковат. Пока меняли, перемазались, заехать бы в магазин, джинсы купить, свои-то, то есть Иванова, остались в чемодане.
— У меня в жизни была однажды такая штука, — продолжил Гребенюк. — Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера. Тоже на задании. И я понял, что не надо суетиться, рыпаться, мельтешить. Как в болоте, если тонешь. Тогда отпустит.
— Понимаю, — сказал Шершнев. — Поехали.
Они приближались к развилке. Навигатор указывал направо: поворот через три километра, километр, пятьсот метров. Шершнев провел по тачскрину, уменьшил масштаб. Электронная провожатая зачем-то отправляла их в объезд через соседнюю долину, по второстепенному двухрядному шоссе.
— Ну что, сворачиваем? — спросил Гребенюк.
— Вперед, — приказал Шершнев.
Там, впереди, сливались две автострады. На широкой дуге развязки Шершнев заметил, что они снова нагнали ту красную машину. Она стоит с включенной аварийкой: наверное, водитель заблудился, ищет свой съезд. Гребенюк сбавил, принял левее. Но красный автомобильчик вдруг рванулся, вихляясь, задним ходом. Гребенюк затормозил, вильнул, врубил заднюю передачу, но красная все равно ударила их кормой в крыло.
Оба выскочили. Вмятина, краска содрана. Ничего страшного. Но их машина стала теперь слишком приметной.
У красной расколот бампер, разбит задний фонарь.
Гребенюк вдруг засмеялся, стукнул кулаком по капоту:
— В засаде ты нас, что ли, ждал, падла?
Шершнева отпустило. Это была уже комедия. Анекдот. Будут рассказывать потом — никто не поверит. Точно, этот чудак обедал где-то на заправке, пока они чинились. И вырулил секунда в секунду, камикадзе хренов.