Шершнев бросил машину через канаву вверх на холм. Легкое чувство удачи еще несло его над камнями и кочками. Автомобиль уперся в крутизну и заглох.
Шершнев побежал к деревьям. Вверху стрекотал вертолет, металлические голоса требовали остановиться. По траве стеганула очередь, но он сумел ворваться в лес. По склонам разнесся лай собак, он слышал команды, выстрелы. Лес кружил его, подставлял под ноги то корягу, то промоину, хлестал ветвями.
Под откосом нашлась песчаная ниша, нора, и он забился туда, ошалелый от бега.
Сверху упала газовая граната, зашипела, разбрызгивая белесый кислый дым. Он мог еще активировать контейнер, выпустить Дебютанта на свободу; попытался нащупать его, чтобы хоть прикоснуться, ощутить, что у него есть оружие.
Карман был пуст. Флакон выпал где-то по дороге.
Плача от слезоточивого газа, он выполз наружу, облепленный листвой, как леший.
Обступив полукругом, его держали под прицелом бойцы в черных штурмовых противогазах.
Шершнев медленно поднял руки.
Из-за деревьев подбегали все новые и новые спецназовцы.
Дула смотрели ему в лицо. Единственное открытое лицо среди десятков черных масок.
Уже вечером оно будет во всех газетах. В телевизоре. В интернете.
В смартфоне у мальчишки из контейнера.
В смартфоне у Максима.
Неужели, неужели вся непруха последних дней была из-за него, Шершнева? Ради того, чтобы Максим — узнал?
Нет. Нет. Не может быть.
Шершнев почувствовал, как по щекам текут не приносящие облегчения, вызванные едким газом слезы.