ыквенный, фаршированные. Торты с клюквой и вишнями, бредфортский сливовый пудинг, его подают в ромовом соусе… — Крисси попыталась заткнуть рот Мейв, но та ловко увернулась от нее. — Этот пудинг назвали в честь первого губернатора Плимута.
— А я сейчас упаду в обморок, — радостно объявила Крисси. — Я смогу голодать, когда вернусь в школу. Там очень легко ничего не есть!
Крисси пришлось согласиться, что было невозможно запомнить, кто есть кто среди Эбботов, особенно когда они пили чашку за чашкой эгног. Эгног был приготовлен по рецепту «Гарвардского клуба» и был традицией семьи Эбботов.
Дядюшка Поль прочитал молитву, потом маленькая девочка Дженнифер, дочка кузины Сьюзен, прочитала молитву:
Некоторые имеют пищу и не могут ее есть.
Другие хотели бы поесть, но у них ничего нет.
Но у нас есть, что поесть, и мы будем сейчас есть.
Мы будем благодарить Господа Бога за это!
Все засмеялись и начали аплодировать. Сара прошептала мне на ухо:
— Боже, ты когда-нибудь слышала что-либо подобное?
Потом встала Мейв и объявила, что дядюшка Джеймс прочитает отрывок из речи губернатора Бредфорда по поводу первого урожая в 1621 году.
— Боже, ну, это уже слишком, — прошептала Сара, но я не обращала на нее никакого внимания. Пока дядюшка Джеймс читал, Сара продолжала что-то бормотать. Когда он заговорил о том, сколько там было диких индеек, Сара подняла руку и выкрикнула: — Если у них было столько диких индеек, почему они не ели индейку в первый День благодарения?
Все гости уставились на Сару.
«Девушка из Нью-Йорка перебила Джеймса!» Но ее поддержали несколько человек: почему же не ели индейку? Некоторые начали спорить: нет, индейку ели. Началось оживленное обсуждение, пока дядюшка Джеймс не начал громко откашливаться. Все голоса замерли, и Джеймс закончил свое чтение.
Начали подавать обед. Хлеб подали на огромном серебряном блюде. Мэгги объяснила девочкам, что там были два вида хлеба — из маисовой муки и какой-то другой, который назывался анадеме. У фермера из Новой Англии была жена по имени Анна. Она была очень ленивой, и ее хлеб невозможно было есть. Мужу пришлось самому печь хлеб, и он все время бормотал: «Черт бы побрал тебя, Анна!»
Я засмеялась:
— У нас дома, в Чарльстоне, тоже есть хлеб анадеме, и мы знаем точно такую же историю, только фермер был из Южной Калифорнии.
Мне вдруг стало очень неудобно. «Боже, какая я грубиянка! Я выставила тетушку Мэгги дурочкой». Но Мэгги и все остальные засмеялись.
— Я этому не удивляюсь, — поддразнила она меня. — Эти жители Чарльстона всегда стараются что-то украсть у нас — жителей Бостона, хотя бы раскат грома!
Хью Уинтроп предложил Крисси прогуляться по площади после обеда. Хью Уинтроп был Эбботом по матери, Элве. Семнадцати лет, с волнистыми светлыми волосами, бледно-голубыми глазами и небольшим загнутым носом, он Крисси совершенно не нравился. Ей совсем не хотелось выходить на холод. В доме было так уютно и приятно. В очаге пылали сосновые шишки. Уровень шума доказывал, что у присутствующих хорошее настроение. Но Сара подбадривающе улыбалась ей. Сама Крисси понимала, что ей когда-нибудь придется начать встречаться с каким-нибудь мальчиком, чтобы из ее памяти выветрились те, старые картины. Сами они никак не исчезали — как она ни старалась. «Если я собираюсь когда-нибудь стать роковой женщиной, мне нужно с чего-то начать. И, черт побери, — я ей стану, даже если это меня убьет!»
Они тихонько вышли из дома, плечи у них были опущены — дул холодный, пронизывающий ветер и висел небольшой туман.
— Вам нравится Бостон?
— Да, ничего.
Они смотрели на дома, мимо которых проходили. Все окна были ярко освещены. Некоторые семьи еще сидели за столом. В одном окне они увидели прекрасно одетых людей, которые пили из великолепных серебряных бокалов.
Леди в красном вечернем платье заметила, что Крисси на нее смотрит. Каскад ее волос вызвал у Крисси какое-то неясное воспоминание: другая леди, серый день в лондонском салоне…
Через несколько минут они уже обошли площадь и пошли назад.
— Как вам нравится ваша школа? — спросил он.
— Я училась и в худших.
Он стал выпендриваться:
— Могу себе представить. На будущий год я буду учиться в Гарварде.
— Правда?
— Если только сначала я не окажусь на флоте.
Она посмотрела на него. Он казался для этого слишком молодым. Просто мальчишка с водянистыми бледными глазами.
— Вот как?
— Все говорят, что на будущий год мы вступим в войну.
— Надеюсь, что нет.
Он обратил внимание на дом бабушки Мейв.
— Здесь живет мать Мэгги. Она чокнутая. — Он покрутил пальцем у своего виска.
Крисси пожала плечами:
— Я ее видела вчера. Она мне понравилась.
— Да? — удивленно протянул он. Вдруг он схватил ее — на улице никого не было — и начал сильно целовать в губы. Так как она не стала протестовать, он обнял ее и снова поцеловал, на этот раз не так торопливо. Крисси начала считать про себя. В «Ребекке» Лоуренс Оливье целовал Джоан Фонтейн в течение пятидесяти восьми секунд. Но в «Гордости и предрассудках» он целовал Грир Гарсон только восемнадцать секунд. Хью остановился передохнуть и, ухмыляясь, заметил:
— Ты отлично целуешься.
— Правда?
Он снова схватил ее, на этот раз он начал кусать ее губы.
«Что он собирается делать?» — подумала Крисси. Поранить ей губы? Чтобы у нее пошла кровь? От него пахло тыквенным пирогом.
— Нам лучше вернуться, — сказала Крисси, облизывая подпухшие губы. — Тетушка Мэгги будет беспокоиться.
Когда они брели назад, он спросил:
— Тебе нравится, как я целуюсь?
— Ага.
— Если я приглашу тебя на наш вечер, ты приедешь?
— Может быть, если мне разрешат.
Он открыл дверь и недовольно (хотя никак не мог понять причину этого недовольства — ведь она разрешила себя целовать столько, сколько ему хотелось) спросил:
— Ты что, никогда не улыбаешься?
Теперь, когда она снова была дома, в тепле и безопасности, Крисси улыбнулась ему:
— Конечно, никогда!
— Тебе понравился мой кузен Хью?
— Угу. — Ей не хотелось обижать Мейв.
— Чем вы там занимались? — интересовалась Сара.
— Мы прогулялись по площади и смотрели в окна.
— Это все?
— Нет.
— Что значит «нет»? Что вы еще делали?
Крисси засмеялась:
— Разговаривали.
— Ты! — Сара ущипнула ее. — Что еще?
— Хорошо. Он меня поцеловал.
Мейв было не по себе, она ничего не хотела слышать, но Сара просто лопалась от любопытства и была весьма взволнована.
— Ну, и как все прошло? Он хорошо целуется?
Крисси сжала губы и закрыла глаза:
— Сейчас подумаю… Я бы поставила ему три с плюсом или, может, четыре с минусом.
Сара засмеялась:
— Тогда мне кажется, что это не был французский поцелуй!
— Французский поцелуй? — переспросила я.
— Ты понимаешь, Марлена, — хитро заметила Сара. — Так бывает, когда он засовывает свой язык тебе в рот. Ты не знаешь, каково это на вкус, Марлена? — Я покраснела, а Сара повернулась к Крисси: — Ну, как он целовал тебя?
— Нет, он этого не делал. Он просто так ухватил меня зубами за губы, что я побоялась, что он сделает из них картофельное пюре.
— М-м-м-м-м… Звучит весьма страстно. Тебя обуяла страсть?
— Нет, мне было больно!
— А он сгорал от страсти?
— Я не знаю.
— Он дышал тяжело?
— Я так замерзла, что ничего не слышала.
— Что, твой кузен Хью обычно кусается? — спросила Сара Мейв.
Мейв уставилась в пол:
— Ничего не знаю.
— Может, это случилось в первый раз, — предположила я. — Ну, понимаете, как Энди в «Первом поцелуе»!
— Нет, лучше — «Кузен Хьюги встречает маленькую сиротку Энни», — засмеялась Крисси. — Он пригласил меня на танцы, когда они будут у них в школе.
— Что ты ему ответила?
Крисси пожала плечами.
— Давайте перед сном выпьем молока с печеньем, — прервала нас Мейв, ей хотелось переменить тему разговора.
— О черт! — воскликнула Крисси. — В меня уже больше ничего не влезет!
— Но у нас прекрасное печенье. Некоторые из родственников привезли свои коронные блюда. Тетушка Синди и Энни прекрасно пекут сладости!
— Ты нас соблазняешь, мне придется что-то отведать, — сказала Сара. — Но сначала я хочу, чтобы Крисси рассказала, сколько раз ее целовал твой кузен и прижимал ли он свою вы-сами-знаете-что к ее маленькой старенькой вагинке?
Позже, когда Крисси и Мейв остались одни в их комнате, Мейв спросила:
— Ты можешь мне не говорить, если тебе неприятно, но что ты почувствовала, когда Хью тебя поцеловал?
— Ничего.
— Ничего?
— Я совсем ничего не почувствовала. Я просто считала, чтобы знать, сколько секунд это продлится.
— Ты ему разрешишь еще раз поцеловать тебя?
— Может быть. Но мне хотелось бы попробовать целоваться с кем-нибудь еще. Может, тогда бы мне понравилось. Понимаешь, может, я бы что-то почувствовала. Ты не обижаешься, правда? Я имею в виду: все-таки он твой родственник.
— Он мой очень отдаленный родственник. Я с ним никогда раньше не встречалась. Мне все равно, если он тебе не нравится. Но ты ему, наверно, нравишься? Он же пригласил тебя на следующий вечер танцев.
— Совсем не обязательно, что я ему нравлюсь. Просто я разрешила ему поцеловать себя. Он, наверно, думает, что я разрешу ему в следующий раз потрогать мою грудь или что-нибудь еще.
Было воскресенье, и мы расслаблялись, слушая пластинки на фонографе. Крисси, как всегда, лежала на кровати и курила, Мейв сидела, скрестив ноги, на полу, а Сара развалилась в мягком кресле, которое она привезла из Нью-Йорка. Я сидела за столом и пыталась читать среди этого дыма, музыки и болтовни.
Распахнулась дверь, и влетела Джинни Фербуш.
— Вы знаете, как мамочка-метла и папочка-метла зачинают своих деток-метелочек? — спросила Джинни.