Народ закивал. Как же! Не всякий танк выдерживает, а «Юпитер» – не танк.
– Задача-минимум – обслужить две ракеты из трёх. Максимум – обслужить все, – продолжил Ильичёв. – Уход по намеченному маршруту на соединение с группой старлея Кривошапки. После соединяемся с группами Петрухина и капитана Гриневицого и пробиваемся к границе.
Командир ещё раз внимательно оглядел бойцов. Что греха таить, думалось ему о нехороших вопросах и фразочках, наподобие тех, что маршрут ухода им не понадобится, так как не уйдёт никто.
Шансы полечь всем были велики. Все это понимали. Понимал и Паша.
И все промолчали.
Лишь прапорщик Аглыев сказал, словно обращаясь к себе самому:
– Слушай, я вообще не верю, что это происходит! Неужто кому-то там придёт в голову бабахнуть термоядерной ракетой! Это же просто звездец!
– Звездец! – Паша решил прокомментировать. – Наша задача звездец пресечь. Каждая дура нацелена на советские города, и она их уверенно достаёт. Внутри каждой – полторы мегатонны, хватит на пятьсот Хиросим. Погибнут миллионы. Поэтому мы имеем право на применение любых средств на задании. Применительно к любым лицам: военным, гражданским – неважно. Больше чем угробит ракета, мы всё одно не угробим.
– Та-а-ак… это как выходит? По отделению на безоткатку? – гнул своё Джанелидзе. – Б-10… это восемьдесят пять кило… если убрать колеса – восемьдесят. В разобранном виде дотащим, без вопросов. Вывели мы пушки на позиции, замаскировались, ждём. И тут выясняется, что никто ни в кого стрелять не собирался, а просто решили попугать? Так если нас обнаружат, запросто расценят за провокацию, и вот тогда – тогда точно жахнут!
– Джанелидзе! Отставить!
– Есть отставить!
– Надо сделать так, чтобы не обнаружили, на то мы и спецназ! Местность там гористая, сильно заросшая лесом – все условия. И вот ещё что: огонь строго по радиосигналу! Если не будет радио, тогда исключительно при зажигании двигателей! Теперь всё прозрачно? Ещё вопросы будут? К высадке товьсь! Разойдись! Вы знаете, что делать.
Конечно, знали. Отрабатывалось данное мероприятие не одну сотню раз.
Народ расходился, и никто не верил в реальность происходящего вслед мыслям Аглыева. Слышались несерьёзные смешки и пересуды. Последние толкались в дверях, обсуждая турецких девушек.
– Да они страшные, успокойся.
– Да ладно тебе! Я в кино видел, так прям… держите меня семеро!
– Все нестрашные как раз в кино. Остальные – приснится, подушкой не отмахаешься.
– Девушек вам, ага. Хренку понюхать! Режим полной секретности.
– Брось, дай хоть помечтать!
– И хорошо, что секретность. Зато Джанелидзе не схватит очередной триппер, помнишь, как тогда в Болгарии?
– Га-га-га!!!
Высадились, как в учебнике.
В густой южной ночи, когда темноту, кажется, можно резать ножом. К тому же вполне убедительно штормило, и турецкая береговая охрана ну совершенно не ловила мышей.
Мыши высадились в заливе в виду городка Чакмакли и пошли на юг по координатам тайника. Дороги патрулировались полицией, то и дело сновали грузовики с военными. Но что спецназу до дорог?
Гораздо страшнее было наделать шуму среди местных.
Но местные спали, так что десять километров до точки прошли без замечаний.
Холмы, низкие горы, поля на склонах и посёлки, где дома то и дело выстраивались ступенчатыми террасами, были немы, темны и слепы, лишь кипарисы и пальмы грустили вслед ушедшему лету, шумя листвой.
Кто трудился над закладкой, Ильичёв не ведал. Скорее всего, агенты резидентуры, коллеги по ту линию фронта. Точнее, теперь уже по эту. А может, турецкие коммунисты. Или курды, настроенные сепаратистски, или армяне, настроенные мстительно после известной резни 1915 года. Перерезали тогда не всех. Кто остался, помнит до сих пор, а оттого склонен помогать.
Тихо было.
Вгрызались в землю лопатки, шёпотом матерились бойцы, да где-то вдалеке побрёхивали собаки. На счастье и крайнюю удачу, небо с вечера заволокло тучами, так что ни звёзд, ни луны с их предательским светом не показывалось.
Когда упаковки с орудиями извлекли из земли, ко всем мерзостям погоды добавился дождь – совсем хорошо.
Следующая часть ночи прошла тяжко – волокли неподъёмные детали бэ-десятых. Автоматы колотили по спинам, пот смешивался с дождём, но к утру группа вышла к горам у Козбели.
Горы, конечно, – одно название. Так, очень большие холмы. Зато с густым кустарником и неприхотливыми местными деревьями. Последние часы тьмы разошлись на оборудование маскированной базы. Надо было поспешать, потому что в округе явно преобладало крестьянское население, а крестьяне встают рано.
Когда с минаретов Козбели муэдзины призвали правоверных к намазу, взвод полностью окопался в глубине леса. Его командир приказал своим спать. Всем, кроме пятерых двужильных бойцов во главе с Иваненко.
Им выпал рейд на дорогу, что тянулась от Козбели на юг. Задача не отличалась сложностью формулировки: следить за транспортом, прикинуть маршруты подхода к точке Б. Точкой Б на карте обозначалось примерное расположение пусковой – спасибо всё тем же неведомым товарищам из резидентуры.
Иваненко – человек надёжный, не подвёл и в этот раз. К восьми пополудни Ильичёв знал, куда вести группу – на южный склон той самой гряды холмов, где взвод прятался целый день.
Большая удача, между прочим.
По прямой до точки выходило не более пяти километров.
Половина ночи ушла на разведку и вскрытие системы безопасности. Ведь если есть любая долговременная позиция, то обязательно присутствует сильная охрана. Сильная тем более, когда речь идёт об объектах стратегического значения.
Пусковые располагались в виде правильного треугольника со скруглёнными вершинами. Именно там стояли стартовые столы с необходимой коммуникацией и подъездом.
Стерегли их безо всякой азиатской расхлябанности. Маскировка на высшем уровне. Поверх бетонных площадок натянуты сети, дороги с капитальным покрытием, способные выдержать ракетный тягач, присыпаны землёй, всюду рассажены деревца. С воздуха позиция выглядела нормальной сельской местностью, ничем не отличимой от тысяч и тысяч подобных точек на карте.
Но с земли всё смотрелось несколько иначе. Прозрачнее. Честнее. Да, это были пусковые. Павел лично убедился в этом, когда засёк в бинокль проезжавшую цистерну-заправщик.
На охране стояло до батальона армейских. Патрулирование круглые сутки, в радиусе километра птица не пролетит.
Птица, может, и не пролетит, но группа спецназа справилась вполне.
Напротив каждого стола замаскировали по одному Б-10, и каждый был «загримирован» под пейзаж так, что по нему можно было прогуливаться и заниматься на нём любовью – ничего не заметишь. Тут же в ухоронках спрятались отделения группы.
Сильно беспокоили собаки. Злющие твари ходили с каждым патрульным звеном. Против их нюхастых носов, чутких, как радар ПВО, всюду рассыпали специальный порошок.
Ну что же? Группа старлея Ильичёва вышла в точку с опережением графика.
Потянулось ожидание. Пожалуй, главная составляющая службы разведки. Лежать, смотреть, ждать и гадить под себя, если сильно приспичит.
27 октября не происходило ровным счётом ничего.
28 октября то же самое.
Полная неизвестность. Зачем лежать в грязище под дёрном? Чего ждать? А вдруг отбой? А вдруг нет? Сколько ещё?
Все эти неизбежные вопросы из бойцов повыбили ещё в учебке. А потом многократно резервировали достигнутый результат. Ждать они могли долго, но не бесконечно.
Павел чувствовал, как над позицией отделения скапливается статика. Там самая статика, что может разрядиться банальным цивильным бунтом, который для них хуже чем смерть – провал задания. Пока до этого было очень далеко, но теоретическая вероятность имелась, что нервировало. Добавляло остроты к ситуации, без того отточенной в бритву самым лучшим жизненным оселком – безнадёжным ожиданием.
В самом деле: на что надеяться?
На команду «огонь»? Но это ядерная война… «Отбой»? Уже лучше, но за ним неизбежно последует долгая и мучительная эвакуация.
«Хорошо, что не лето. Хоть жара не донимает», – думал Ильичёв про себя. А ещё он думал, что ничего не сумеет сделать, если бойцы «потекут» от бездействия и перспектив. Ведь два отделения были вне оперативного контакта, и контролировать их он никак не мог. Радиосвязь строго запрещена, кроме трёх коротких кодированных команд, которые спустят тетиву туго натянутого лука или спустят её с плечиков дуги. Словом, читай выше: огонь, отбой и, конечно же, приготовиться!
То есть от старлея больше ничего не зависело.
И радио, проклятая связь с центром, не подавало абсолютно никаких признаков жизни.
К исходу двадцать восьмого числа командир группы не раз ловил себя на том, что рация обратилась для него каким-то идолом. А он, как античный авгур, ждёт от него откровения.
И был день, и была ночь двадцать восьмого числа.
В полпятого утра по Москве всю дальнюю радиосвязь накрыла сплошная волна помех.
Тотальное глушение всех диапазонов означало одно: войну.
«Короткая» рация группы плюнула в эфир код «Бамбук», что означало полную готовность.
Безоткатные орудия встали на боевой взвод, а позиции спецназа ожили коротким согласным шевелением, которое, впрочем, мгновенно улеглось.
На пусковых зарычало. Могучие тягачи выкатывали из недалёких ангаров серебристые сигары «Юпитеров». Кран-балки вздымали их на столы, и уже ползли к ним заправщики.
Радио молчало.
Если бы Павел не был так занят собой, он бы мог с лёгкостью вообразить, что творится сейчас в штабе. Связь с группой Деда утеряна! Команды не проходят! Если они взорвут ракеты, когда поступит общая команда «отбой»?! Не просто скандал… А если их накрыли, значит, ракеты уйдут к беззащитным целям на территории Союза!
Но ему было чем заняться помимо зряшных мыслей.
Он наблюдал в бинокль, как отваливают штанги заправщиков, как разбегается персонал, как замерли проклятые «Юпитеры», вонзившись рапирами в небо на фоне роскошного средиземноморского восхода.