Повоюем!
Только страшно очень.
Воевать начал Дед. Сразу и страшно. За спиной разговорился пулемёт, давший три короткие очереди. В лесу ответили криками: «Ой, мама, попал!» Понимаю. Когда вот так, неожиданно, да с ПК, на подвиги стоять перестаёт моментально.
Старый ещё пару раз бабахнул и говорит:
– Меняем позицию, ползком, не поднимай головы!
Трудно, наверное, ему было с такой обузой, как я. Успевай поворачиваться, да ещё каждый мой шаг на контроле, а вокруг стреляют.
Стрельба, кстати, приключилась такая, будто снова война. Крыли нас в два огня спереди и сзади. Я усмотрел в прицеле каких-то мужиков, что прятались за деревьями, и, не рассусоливая, влепил туда очередь.
Отдаёт коробов очень терпимо. Лёгкая поворотистая штуковина. Короче АК, а садит дай боже! Прям, готов был влюбиться. Тем более что гильзу он выбрасывает вперёд, под стволом, а не в бок. Перед глазом ничего не мельтешит, сами можете догадаться.
Не попал я тогда с непривычки.
Мужики в ответ учинили канонаду, но тоже мимо, потому как у Старого на автомате солидный такой глушитель, который и звук гасит, и вспышки не даёт. А потом мы вообще уползли, так что старались бригадные зазря.
Уползли, перебежали к пригорочку, затаились кто где, ждём.
Парням палить надоело, перезарядились и тоже пошли, тут-то мы их с фланга и угостили как надо! Старый двоих положил, а я… не знаю. Кажется, опять в молоко.
Развить успех не пришлось.
Пришлось тикать. Пятнадцать – двадцать стволов всё-таки против наших двух. Дед посмотрел на такое дело, скривился, как среда на пятницу, ещё одну растяжку организовал и приказывает ретираду (отступление то есть).
Так мы шарахались по лесу с четверть часа, которые мне помстились за полжизни.
Нас давят – мы огрызнёмся и снова бежать. Ну или ползти, по обстановке. Дед с пулемёта долбил просто как Бог! Строчки клал, чисто вышивальщица.
Шли мы понятно куда – домой. Там у Деда мины, да и засесть можно неплохо. Да вот беда, идти толком не получалось. Всё вензелями да переменным аллюром. Направление, правда, выдерживали.
И тут позади знатно дудухнуло, как из пушки.
Дед выматерился, да так заковыристо, что в другой раз попросил бы повторить для памяти.
– Что? – спрашиваю.
– МОНка, – отвечает, будто от такого объяснения все сразу прояснеет.
– Что МОНка?
– М-м-м… – застонал он. – Там же Варя! Не дай бог из убежища вылезла! Услышала пальбу и вылезла, выручать… мать… отчего так не везёт!
Варя!
У меня так всё и оборвалось!
Про неё-то я думать забыл! Некогда было! И на тебе, как обухом по затылку. Побежали бодрее, почти всю дорогу рысью.
Вру, конечно. То есть привираю. Совсем всю дорогу не вышло. Не дали. Залегать пришлось ещё раз с десяток и отбрёхиваться короткими очередями без всяких афоризмов.
Возле самого дома вдруг стрелять перестали, совсем.
Слышу, блажит знакомый голос. Рыбак! Гадом буду, он! Вооружился, значит, по новой и захотел поиграть. Жаль, не попался он мне на мушку, уж точно не сплоховал бы. Прям в репу та-а-ак бы и дал!
Но не срослось.
– Эй, Старый! Обожди воевать! – кричит он на весь лес, но самого не видно.
Только деревья кругом в молодой зелени, и растревоженное вороньё каркает. Эти на падаль соберутся со всего околотка, точно говорю.
– У нас тут кое-что припасено! Твоя внучка! Почти целая, только спину немного осколками порезало! Но это она сама, мы не виноваты! Хочешь, чтобы и дальше была целая, бросай свою дуру и выходи!
– С тобой, Рыбак, никаких разговоров, – кричит Старый в ответ обычным своим манером – в сторону. – Пусть Ферзь выйдет – с ним поговорю.
– С чего такое неуважение, Борода?!
– С того, что ты залётный, а с Ферзём мы соседи! Слышишь меня, Ферзь?!
– Слышу! Рыбак дело сказал! Внучка твоя у нас. Так что лучше выходи!
«Эге! – думаю я, – Толика-то они не срисовали! Думают, что Старый в одиночку воюет! Этак мы ещё спляшем!»
Вот только как именно, не придумал. Много я один против кодлы могу?
– Ферзь, так не поступают! Особенно с соседями! Я тебе зла не делал и твоим зла не делал! Зачем ты ведёшь себя как отморозок?! Девочка ни при чём. Вообще ни при чём. Отпусти её, тогда пообщаемся.
– За дурака меня держишь, Старый?
– Никак нет! За атамана держу! Атаман с детьми не воюет!
– Я, Старый, не с кем воюю, а за что! За хабар, что ты на складе прикрысил!
– Крысят воры у своих! Я у своих ничего не крал!
– Это детали! Главное, у меня есть то, что нужно тебе. У тебя то, что нужно мне. Давай меняться!
– Я пулемёт брошу, выйду, покажу склад, и ты меня пристрелишь! И внучку тоже! На хрена мне такой расклад! Патронов у меня много, я лучше ещё повоюю!
– Слышь, Дед, иначе мы внучку твою на ремешки распустим, а ты будешь слушать, как она верещит! А потом и тебя пристрелим. Ведь всё равно пристрелим, сам подумай! Нас очень много!
– Какие у меня гарантии, что девочку выпустишь?
– Никаких! Зато могу гарантировать, что если продолжишь козлить… короче, кончу и тебя, и сучку твою! Причём ей достанется по полной, ты меня знаешь, у меня с воображением порядок! И ты весь концерт прослушаешь от и до. А так – есть шансы. Причём у обоих. У тебя тоже! Я ж на тебя зла не держу! Не с чего!
– Как же так «не с чего»? Я ваших человек пять точно положил, да ещё двоих Рыбака! Ты за Рыбака говорить можешь?
– Могу! Рыбак теперь подо мной ходит! Что до мёртвых – мёртвым – земля! Это я к тебе с пушкой пришёл, не ты ко мне – никаких обид. Это война, а я завоеватель, Старый! На войне всегда есть мёртвые и победители! Теперь победил я! Так что последний раз говорю: бросай гаубицу и выходи! Можешь не бояться, за девочку уж точно!
После всего этого базара, гнилого, как позапрошлогодняя картошка, представляете, Дед этак руки со ствола уронил, поворачивает ко мне лысую башку (шапка-то у него на бегу слетела) и говорит, сперва тихо, как бы никому, а потом и мне:
– Да я как-то не боюсь… Малой, не вздумай высовываться. Это приказ. Держи записную книжку. – Полез в карман и в самом деле суёт мне в руку какой-то блокнот в засаленной кожаной шкуре. – Здесь карта доступа к складам. Отнесёшь в Победоград. Когда всё закончится, отведи туда Варю, не бросай её здесь. Вижу, она тебя любит, береги внучку.
– Дед, ты рехнулся! – говорю я ему и делаю злые глаза. – Какая карта! Какой доступ! Закончится всё так, что из тебя любой доступ выдоят, а потом кончат. И тебя, и Варю! Мне эта публика хорошо известна! Воевать надо! Хоть попробуем! Ну не тупи, Дед! Ты ж боец хоть куда!
– Был, Малой. Был. – И начинает стягивать разгрузку. – Я отвоевался. Короче, ты мне зубы не заговаривай. Приказ слышал?
– Ну, слышал… Дуришь, ведь, Старый! И сам знаешь, что дуришь!
– Ещё раз спрашиваю: приказ слышал? Блокнот с картой. Варвару не бросать. Хочешь – женись на ней. Совет да любовь. Вроде ясно излагаю. Сделаешь? Остальное не твоя забота.
– Да я ж тебе…
– Просто скажи: сделаешь?
– Сделаю, – отвечаю, а у самого одна мысль: как бы Старого спеленать?
Глаза у него шалые сделались. Молодые, с искрой, и дурные до последней крайности. Остался он в одной гимнастёрке, и я опять поразился, до чего же крепкий Дед, как из стальных канатов, даже под тканью видать. Лицо только всё в бороздах и щетина вся белая – это он забыл побриться перед выходом. Больно рано проснулись, вот он и заленился.
– Слово? – протягивает руку.
– Слово, – пришлось руку пожать.
Тут он руку за пазуху сунул едва не по локоть. Мне показалось, что сейчас ещё что-то достанет, но нет. Не достал. Зато вижу, как грудь у Старого засветилась и окутало его какое-то облачко. Или не облачко. Что-то прозрачное, как кокон из самого тонкого стекла, которое вроде как и не видно, а знаешь, что есть.
– Ты чего, Дед? В натуре? Собрался к этим? – спрашиваю я и не верю. – Что это такое, ты чего сделал?
Он в ответ только подмигнул и улыбнулся.
– Я выхожу, Ферзь!
– Ага, надумал! Молодец, разумный поступок! – раздалось в ответ из-за деревьев. – Хвалю то есть! Твои акции растут прямо на глазах!
– Условие, Ферзь!
– Какое?
– Вы все должны выйти из укрытий. Меня вам бояться больше нечего, я выбрасываю пулемёт, смотри! – натурально, подхватил ПКМ и перекинул далеко за пригорок, под которым мы залегли.
Калашниковская машинка, как дохлый паук, запрыгала вниз, залязгала сошками да зарылась стволом в муравейник, совсем теперь не опасная.
– Ты смотри! А что у тебя ещё есть?
– Ферзь, что у меня может быть, что напугает целую кодлу парней? Или ты думаешь, что я таскаю с собой два ПКМа?
– А гранаты?
– Гранаты я все извёл. Кроме того, я голенький выйду, без разгрузки. Ну так что, покажетесь или зассали?! Да! И Варвару мне предъявите! Вдруг она уже мёртвая!
– Будь по-твоему! Выходим, братва! Старый сдаётся!
Лес колыхнулся.
То тут, то там появлялись фигуры бригадных бойцов. Многих я знал в лицо, некоторых – по именам. Вот и рыбаковские парни вышли, сам Рыбак, а с ним Варя. Живая, только вся ободранная. Как-то сами собой мужики выстроились в подобие шеренги, наставив стволы туда, где лежал Дед.
На меня он больше не глядел.
Поднялся во весь рост и зашагал к Ферзю. По его мановению отпустили девушку, просто отпихнув в сторону. Понятно было, что ей нехорошо, что далеко она всё равно не убежит. Только не от кодлы здоровых рыл, числом… в девятнадцать человек.
Ферзь базарил за осколки, значит, попала под разрыв гранаты или мины. Значит, контузия. Точно не сбежит. Карта у меня на глазах полностью складывалась в прикуп атаману. Вот он Старый, и внучка здесь, хотя вроде бы все формальности соблюдены.
Только цена тем формальностям – рваный рубль.
Но Деду, кажется, было уже по хрену мешалкой. Шёл себе и шёл, даже рукой взялся отмахивать, как на параде. Проглядывавшее через лесной полог солнышко гладило его ладную фигуру лучами. Тогда вокруг что-то высверкивало, будто свет преломлялся в невидимом тонком стекле.