й боевой арсенал в их руках пугает вас.
– Ну, пугаются люди неподготовленные, а у нас, слава богу, десятки лет оперативной работы за плечами. А вот про оружие узнать действительно интересно.
– Я могу вас огорчить, – сказал Ганин. – Про оружие я не знаю ровным счетом ничего. Ваши коллеги в лесу меня уже спрашивали. И я им ответил. Иногда земля подбрасывает нам кое-что – ржавые «шмайсеры», гильзы, каски. Один раз нашли гранату. Но все находки мы оставляем на месте: в команде у меня двое деревенских, они люди суеверные – считают, что, обирая мертвых, хорошей жизни не жди.
– Мне кажется, вы лукавите, Андрей, – человек побарабанил пальцами по столу. Его пальцы, казалось, жили отдельной жизнью. Пока все остальное сохраняло неподвижность, пальцы кружились, танцевали странный танец, сцеплялись и расцеплялись. – Вы знаете? Про вас ведь уже ходят легенды. Куда ни пойдет Андрей Андреевич Ганин, везде что-нибудь да найдет – вот как говорят про вас люди. Рассказывают даже, что вы используете для поиска военных трофеев волшебство.
– Волшебство? – удивился Ганин. – Где оно было, это волшебство, когда меня везли в кутузку?
– Я надеюсь, вас не били? Я слышал, вы жаловались на почки, – человек изобразил озабоченность.
– Что вы! Разве доблестные стражи порядка на это способны? Почки – это старая травма.
Сигарета закончилась. Расставаться с ней не хотелось. Окурок, когда Ганин давил его в пепельнице, зашипел и обжег ему палец.
– Я хотел бы прояснить кое-что. Цель нашего отряда – работы по поиску пропавших без вести солдат. Оружие – не наш профиль.
– Про цель вашего отряда я знаю, – сказал человек. – И даже могу этой цели кое в чем помочь. Вы ведь ищете своего деда, не так ли? А у меня, как я уже сказал раньше, открыт доступ к архивам. Если поискать, наверняка там можно найти что-то про него. А взамен я попрошу у вас всего-ничего: если в следующий раз земля опять вам что-нибудь подбросит – ржавый «шмайсер» или гранату – не оставляйте это в земле, сообщайте мне. В накладе не останетесь. Деньжатами поможем. А Ивана Кузьмича – мы же знаем, какой зуб держит на вас районный глава – мы от вас устраним. У него, в конце концов, другой работы полно, ему людьми надо управлять, а он – как мальчишка, право: все по лесам да по лесам. Другими словами, Ивана Кузьмича в вашей жизни больше не будет. Он будет заниматься своими прямыми обязанностями.
– О чем мы с вами говорим? – спросил Ганин. – Меня вообще-то в тюрьму собираются сажать.
– Ах, это! – человек сделал вид, будто хлопает себя рукой по лбу. – Про это совсем забыл. Не будет никакой тюрьмы. Ситуация поменялась. Про ваши подвиги узнал сам господин губернатор. Танк найти, да еще какой! Это же великое дело – в любом музее отхватят с руками-ногами. О находке вашей сообщили в Кремль. И сам президент – президент, понимаете! – нашего господина губернатора похвалил за то, что тот помнит о нашей победе и старается по мере своих скромных сил. И вот теперь подумайте: может ли господин губернатор после этого вас посадить? Не может! Тем более выяснилось, что при изъятии у вас наркотических средств… это ведь были наркотические средства, я не ошибаюсь?
– Наркотические средства, – согласился Ганин.
– Так вот, выяснилось, что при их изъятии были нарушены некоторые нормы протокола. На что наше ведомство господину губернатору указало. Нарушения эти позволяют предположить, что найденное вещество вам подбросили. А учитывая ваш геройский поступок и проявленные мужество и честность при нахождении артефакта времен Великой Отечественной войны, сажать вас за подброшенную нехорошими людьми дурь было бы несправедливо, согласитесь?
– Соглашусь.
– А наш господин губернатор и мы, наше ведомство, стоим за справедливость, что бы ни говорили про нас. Мы на стороне людей патриотичных, преданных своему делу…
– То есть я свободен? – спросил Ганин.
Человек кивнул.
– Не только свободны, но и еще будете награждены почетной грамотой. Особое распоряжение господина губернатора. В ближайшее время он выделит время в своем плотном графике и прибудет к месту нахождения танка. По его прибытию состоится торжественная церемония передачи исторического экспоната государству. Вас доставят туда же. Вы передадите символические ключи от танка и пожмете друг другу руки. Улыбнетесь в камеру. И потом, как и раньше, будете вновь предоставлены сами себе. За тем лишь исключением, что теперь мы будем патронировать вашу деятельность и оберегать от проблем. И Иван Кузьмич мешать больше не будет.
Ганин раздумывал над услышанным.
– Можно еще сигарету? – попросил он.
– Пожалуйста! – расплылся в улыбке человек и вновь ловким движением раскрыл перед Ганиным портсигар. Звезда на крышке портсигара блеснула. Серп и молот зловеще звякнули друг об друга – почудилось.
– Кстати, – наконец представился человек. – Моя фамилия Соловьев. Зовут Игорь Константинович. Но для вас можно просто Игорь.
Даже возраст его, подумал Ганин, прикуривая, трудноопределим. Аккуратная стрижка, голубые с серым глаза, серый костюм. Ухоженные руки. Натренированно дружелюбное выражение лица. Человек-невидимка. Дым. Развеялся, и уже нет.
– Вот как мы будем дальше действовать, Андрей Андреевич. Для начала напишите мне о ваших нуждах. Чем сможем помочь в ваших поисковых работах, тем поможем. Под нашим началом работают несколько групп, и я не без гордости скажу – все они экипированы очень хорошо.
Ганин видел такие группы в полях: мужчины привозили мобильные экскаваторы, отбойники, металлоискатели-глубинники, способные улавливать металл на много метров вниз. Иногда благодаря этим инструментам они поднимали на свет чудные вещи: пряжки древнерусских ремней, темные монеты с профилями бородатых царей, обсыпавшиеся мечи. От остальной шумной кодлы копателей эти технологичные группы держались особняком – в этом они были похожи на отряд Ганина. Но на этом сходство и заканчивалось. Ганин не любил «технарей». Спроси его, откуда взялась эта нелюбовь, он вряд ли бы смог объяснить. Сердце подсказывало – вот и не любил. Возможно, дело было в том, как «технари» относились к земле. Для всех в отряде Ганина земля была чем-то глубоко личным, почти интимным. Солодовниковы, деревенские, иной раз разговаривали с землей: ложились, гладили ее руками, что-то шептали, будто баюкая. Ганин, копая, вытаскивал из-под лопаты дождевых червей – чтобы не порубить. Выросший в городе, он относился к земле как к могучей неизведанной силе, способной поднять или опрокинуть. Сила эта дремала до поры до времени, но в том, что она чувствует каждый их шаг, впитывает каждое слово, Ганин не сомневался. Спасенные черви были его маленьким подношением: через них он посылал сигнал, сообщал земле – я осторожно, лишнего не возьму. Виктор Сергеевич как человек, много повидавший, относился к земле с добродушным уважением. И даже Фока – уж на что скользкий был тип, а и то иной раз рассыпал комья земли в кулаке, подносил к носу и тянул запах. И диковато щерился – так отражалось на Фокином лице блаженство.
«Технари» души в земле не видели. Не видели ее и многие другие копатели, но в этих мерещилось Ганину что-то особенно гадкое. И хотелось ему остановить этих людей, когда он видел, как равнодушно они вгрызаются в землю своим инструментом, современным, эффективным и дорогостоящим, и как деловито поднимают пласт за пластом. Земля хранила тайны. Обычная лопата приоткрывала их деликатно. Экскаватор, который заменял «технарям» ручной труд – честный труд, как считали в отряде Ганина, – обнажал тайны, не стесняясь. Он оставлял на земле раны, срезал ее морщины и стирал ее память. И тогда казалось Ганину, что земля, вскрытая экскаватором, плакала от унижения и боли.
– … затем, Андрей Андреевич, вы запишете мой телефон, – человек на другом конце стола махнул рукой, разгоняя дым. И вместе с дымом разогнал картины, теснившиеся у Ганина перед глазами. – Вы будете звонить мне при возникновении любых проблем. И даже если самих проблем еще не будет, а вам только покажется, что они могут появиться в ближайшем будущем, вы будете звонить мне. И я лично сразу же буду эти проблемы устранять. Начнется совсем другая жизнь, Андрей Андреевич. Очень скоро вы поймете, что кутузка, репрессии, давление – все это было не с вами, а с каким-то другим человеком. В новой жизни кутузок не будет. В ней будет безоблачно и спокойно, и даже комары в ней вас будут кусать, только когда мы им разрешим.
Собственная шутка показалась Соловьеву забавной. Он хохотнул, его пальцы отбарабанили энергичную дробь по столу.
– Но только, Андрей… – он наклонился, и улыбка исчезла с его лица. – Можно, я вас буду звать просто Андрей, без отчества? Когда в следующий раз вы найдете танк или еще что-нибудь найдете – звоните не в приемную губернатора, как вы сделали, а лично мне, хорошо? И мы сообща поработаем на благо родины.
Серега Солодовников и брат его Степан поступали так: когда случался мировоззренческий кризис или просто на пути попадался тревожный человек, они говорили «была не была». Иногда крестились, хотя представление о Боге имели смутное, на уровне суеверий. Иной раз плевали через плечо. И затем наотмашь залепляли человеку в глаз.
Ганин давно общался с братьями и многое у них подсмотрел. Прошлый, московский, Ганин сидел бы и поддакивал человеку напротив, трясясь от мысли, что его вновь уволокут в кутузку. Ганин нынешний, перебравший собственными руками тысячи чужих костей, с незажившими синяками от полицейских дубинок на теле, решил: «Была не была». Бес нещадно толкал его в ребро. Деться от него было некуда.
«Эх, Варечка, Варенок» – Ганин выпустил струю дыма в потолок, а затем закинул ногу на ногу и спросил:
– Игорь Константинович, а вы ничего не путаете?
– Не понял, – сказал Соловьев.
– Вы не путаете благо родины с каким-то другим благом? С личным, например? Вам не кажется, что приплетать родину к собственным сомнительным заработкам на перепродаже военных ценностей не совсем корректно? И уж точно не красит ваш мундир, который вы все же носите под своим костюмом с большим ценником.