от времени деревянные счеты. Все вычисления в магазине производились на них. Там не всегда была даже касса.
Ноутбуки и мобильные телефоны в полях заряжали при каждом удобном случае. Находился поблизости автомобиль или генератор – шли к нему, подключали кабели в разъем, выстраивались очередью. Когда копали, когда пили и ели – телефоны большей частью держали выключенными: берегли для важных разговоров. Не редка была ситуация, когда спьяну набирали номера родных или любимых и проговаривали все деньги и зарядку. А потом клянчили: «Браток, слышь… Дай позвонить. Быстро я…»
Согнувшись перед монитором, Ганин читал дочкины ответы и улыбался. Над головой появились первые звезды, потом с неба упала одна, вторая – начинался августовский звездопад. Но даже если бы свалились все звезды разом, а за ними, пойдя трещинами, обвалился и сам небосвод, Ганин вряд ли обратил бы на это внимание.
– У нас дождь, – писала Варя. – Когда ты приедешь?
– У нас нет дождя, – отвечал он. – Я приеду скоро. Почему ты в такое позднее время не спишь?
– У мамы завтра выходной. Она разрешает ложиться поздно.
– Что вы делаете?
– Мы смотрим мультфильм.
– Что это за мультфильм?
– Это мультфильм про пингвиненка Лоло.
– Я знаю его. В детстве он был мой самый любимый.
– И у меня он самый любимый.
– Я люблю тебя. Я обязательно привезу тебе подарок.
– Привези. И я тебя люблю. Какой подарок?
– Это секрет.
Пока Ганин и сам не знал, какой подарок привезет Варе. Но какой-нибудь обязательно, чтобы девочка радовалась, потому что когда радовалась она, Ганин становился счастливейшим человеком на земле. Он забывал про нервозность, про неустроенность, про поля и про равнодушную Москву, и даже тень прадеда временно оставляла его в покое. Он смотрел на Варины белесые косички, жидкие, трепещущие на ветру, как хвостики у котят, и счастье накрывало его с головой.
С момента развода Ганин был папой на выходных. По пятницам забирал Варю к себе, двое суток парил в облаках, а в воскресенье с сердцем, разваливающимся на куски, возвращал дочь матери. Подарок? Он привезет девочке такой подарок, какой ей и не снился. Он найдет самый лучший подарок. Миллион подарков, если потребуется. Потому что если Ганин и продолжал любить хоть кого-нибудь, видеть хоть в чем-то смысл, то это была Варя. Его внутренний голос время от времени напоминал об этом и оказывался прав. Без дочери от его инстинкта самосохранения не осталось бы и следа. И тогда жизнь раскатала бы его как тесто, из которого лепят пельмени. Пельменей налепила бы из Ганина судьба.
Как обычно, его счастье закончилось быстро.
– Привет, – это была уже Марина, его бывшая. – Я сейчас уложу Варю спать, а потом нам нужно поговорить. Подождешь?
– Подожду, – написал Ганин и остался сидеть перед ноутбуком, уперев ладони в подбородок и раскачиваясь взад-вперед. Со стороны лагеря доносились приглушенные голоса. Ганин попытался по звуку определить, распивают ли там водку. Он уставился на смайлики и сердечки на экране, которыми они с дочерью щедро украшали свою переписку. Ему не хотелось, чтобы Марина видела их. Смайлики и сердечки были для Вари и ни для кого больше. Нужно предложить жене завести отдельный профиль в скайпе, подумал он. Если захочет поговорить, пусть выходит с него.
– Привет, – снова написала Марина.
– Привет, – ответил Ганин.
– У меня для тебя новость. Сможешь воспринять ее адекватно?
Тревога сжала сердце, но Ганин попытался отшутиться:
– Я Мистер Адекватность.
– Знаю, – смайлик.
Знает? Что она знает? Пауза затянулась, и Ганин не выдержал.
– Ну, что там у тебя?
– Дело в том, Андрей… – конец сообщения.
Новое сообщение:… что у меня кто-то есть.
Холод волной пополз к горлу из низа живота.
Перед глазами вспыхнуло. Голоса из лагеря стихли, перестал шуметь лес.
– Эй? – написала Марина. – Все нормально?
Ганин знал, что это когда-нибудь произойдет. Марина была привлекательной молодой женщиной. Рано или поздно у нее должен был появиться мужик. Должен был поселиться у нее дома, выходить к завтраку, везде развесить свои носки, втиснуться в ее и Варину жизнь, и тогда… Что? В висках у Ганина стучало. И однажды Варя назовет этого чужака папой… Привыкнет, а потом, возможно, даже полюбит его. Нет. Последнее Ганин отказывался признавать. Простая привычка заставит это слово сорваться с губ у Вари.
«Папа» – в первый раз оно будет пинг-понговым шариком отскакивать от стен. Все притихнут. Свет на секунду вспыхнет ярче. Марина сожмет руку мужчины и ободряюще улыбнется ему. «Вот видишь, – скажет ему эта улыбка. – Я же говорила, что она примет тебя». Но потом «папа» станет обыденностью, будет с легкостью срываться с Вариных губ. И мужик этот привыкнет, что он «папа», будто он всегда и был ее отцом. Будто это он вставал по ночам, когда она, маленькая, плакала – иногда по многу раз за ночь. И орал на врачей скорой, потому что они не едут, если у девочки поднималась температура. Варя часто простужалась, и Ганин бегал за апельсинами, за лекарствами, звал докторов. Он даже однажды привел домой целительницу, про которую все говорили, что она творит чудеса. У Вари был бронхит, неделю не спадал жар. Целительница попросила оставить их наедине. Когда она вышла к Ганину и Марине, беспокойным, мечущимся по квартире, девочка крепко спала. К утру температура была в норме. Ганин благодарил целительницу так навязчиво, что ей стало неловко: она попросила больше без нужды не звонить. И что? Теперь Варе подселят нового «папу»?
– Эй? – еще раз напомнила о себе Марина. – У тебя пропала связь?
Жену он не ревновал, нет. Но Варю… Ганин представил, как он встречает этого мужика и втыкает свой лоб ему в переносицу, как кровь хлещет у него из носа, как он долбит, долбит его кулаками: «Какой ты, папа, черт тебя подери? Это я папа! Я! Я! Я!»
– Ты не должна приводить его домой, – быстро напечатал он. – Он не может жить в одной квартире с тобой и Варей.
Ответ пришел быстро. Марина была в бешенстве.
– Ты в своем уме, Ганин? Ты мне уже не муж! Забыл?
– Я отец нашего ребенка, – написал он. И добавил, сбавляя тон: – Встречайтесь у него, если хотите.
– О! – съехидничала Марина. – Мистер Адекватность дал разрешение! Какое счастье! А знаешь что?
Пауза.
– Что?
– Мы с ним уже живем вместе!
Ганин отпрянул от монитора. Его накрыло холодной волной, приподняло над лесом и со всей силы шмякнуло об землю. «Сука», – сказал он вслух. А потом напечатал:
– Убери этого мужика из дома.
– Не уберу, Ганин! У меня своя жизнь.
– Я сказал…
Ганин задумался: а что он сказал? Что он мог сказать?
– Пожалуйста, – дописал он. – Прошло слишком мало времени, Марина. Не отбирай у меня Варю.
– Я не отбираю Варю, Андрей. Ты будешь видеться с ней, как и раньше. Ничего не изменится.
Мозг лихорадочно выдавал Ганину картинки. Марина с этим мужиком и Варей едут на юг. Мужик учит Варю плавать в море, держит ее за животик, поправляет надувной круг. Варя смеется. Мужик покупает Варе мороженое. Мужик ведет ее в кино, в страшные моменты Варя хватает его за рукав, а потом, к концу фильма, кладет голову ему на плечо. Мужик заполняет собой все. Вырастает больше земли, упирается головой в небо, прорывает макушкой небесный свод и хохочет. Бьет себя кулаками в грудь, как Кинг-Конг.
– Я убью его! – печатает Ганин. – Я еду в Москву!
Пауза. Марина думает, что ответить.
– Не дури, Андрей! Тебе надо успокоиться.
Пауза.
– Успокойся, и потом поговорим. Хорошо?
Как бы не так.
Ганин набирает ответ:
– Я приеду и втопчу его в пол.
– Ты сумасшедший, Ганин. Напиши мне, когда будешь в нормальном состоянии.
Он хочет еще сказать: «И, да, заведи себе отдельный долбаный скайп! Не смотри нашу с дочерью переписку!», но в этот момент видит, что Марины больше нет в сети.
Когда Ганин, шатаясь, подошел к месту стоянки, Фока, сначала не узнав его, отпрянул.
– Фу, Андрей! Ты прям как медведь!
Остальные подняли головы. Костер сделал их лица похожими на маски. Внутри масок блестели глаза.
– Налей водки.
Фока засуетился. Звякнул бутылкой, забулькала жидкость, Ганину протянули стакан. Он выпил залпом, и тут же все вышло наружу. Ганин успел только отвернуться, чтобы потоки рвоты не накрыли сидящих. Жидкость извергалась из него фонтаном, как в дурных комедиях. Спазмы подкосили ноги. Ганин упал на колени и уперся руками в землю.
Когда все закончилось, Фока спросил:
– Еще налить?
– Давай, – стоящий на четвереньках Ганин сплюнул. Слюна повисла на подбородке. Он смахнул ее тыльной стороной ладони.
Второй стакан пошел лучше. Узел в животе развязался. В голове прояснилось. Ганин засунул в рот сигарету и присел к костру. Все ждали, когда он начнет. И он начал.
– Что будем делать, ребзя?
– С танком? – для порядка уточнили те.
– С танком, – кивнул он.
– Я так считаю, – придвинулся к костру Фока. – Нам надо доставать телефоны и звонить всем. Кто даст лучшую цену, тому и отдадим. Вы как? – спросил Фока остальных.
Степан опустил глаза. Серега ковырял травинкой в зубах и почесывал голову. Виктор Сергеевич смотрел на костер.
– Этот ж танк, пацаны, – Фока завелся, видя, что никто не проявляет энтузиазма. – Это лучше, чем клад. Это… Ты! – он ткнул пальцем в Виктора Сергеевича. – Купишь себе все, что захочешь. Ну, не знаю, купишь бабу там, блондинку, нарожаешь с ней детей и будешь жить до конца своих дней, не зная забот.
– А вы! – Фокин палец уперся в братьев. – Про вас мне даже думать страшно. Для вас, пацаны, главным будет валить из своего села побыстрее и не одуреть от пьянства в столице. Построите мамке дом, и долой. Хочешь, наверное, Сереня, в Москву, а? А, Степа? Там огни, жизнь, машины, и вы оба – только представьте себе! – и вы оба при деньжищах! Вот что значит этот танк!
– Ну, а ты? – спросил Ганин.