Мои дядьки переговаривались между собой на украинском, видимо, полагая, что я ничего не понимаю в их говоре. Некоторые слова и вправду были мне незнакомы. Но не потому, что я не понимал по-украински, наоборот, я всегда понимал, что говорили бабушкины подружки, о чём говорило радио, даже пытался уже прочитать удивительные старые книжки, бумага которых стала уже бурой. Это были «Нащадки скiфiв» и «Орiноко». Последнюю книжку я особенно любил. Из-за картинок с индейцами, испанцами, пиратами, пирогами, луками и стрелами. Позже, уже в первом классе, я познакомился и с теми словами моих дядек, которые я не понимал. Но в шесть лет я ещё не матерился.
Мы подошли к большой ферме с распахнутыми настежь воротами.
– Пайшли, масквич, – хмыкнул Коля.
Мы зашли внутрь. Коров сто, сколько хватало моего зрения, неторопливо и шумно пережёвывали траву, помахивая хвостами, сопя, чавкая и вздыхая. Подошли к левому ряду. Ещё я услышал довольно противный металлический скрежет, который шёл снизу.
Витя вышел откуда-то из-за спины и сунул мне в руки какие-то странные деревянные грабли без зубцов. Похожие грабли были у моей прабабушки Ули, я самолично сломал в её граблях два или три деревянных зубца, поэтому не очень удивился такому состоянию этой деревянной штуковины. Штуковина была в два моих роста высотой, но довольно лёгкая.
– Греби! – скомандовал Витя.
– Что – «греби»? – удивился я.
– Как что? Говно греби, – деловито буркнул он, явно веселясь.
– Какое говно? – продолжал я занудствовать, понимая, в чём дело, но стараясь выиграть время.
– Коровьяче. Берешь оцю скребку и зсуваеш говно во-о-от сюди, – он махнул рукой, показывая на транспортёр.
И действительно, приглядевшись, я различил внизу широкую канавку, где-то в полметра шириной, заполненную жижей коровьего навоза. В этой жиже непрерывно ползли лопатки транспортера, соединённые цепями. Транспортёр бесконечным кругом огибал все стойла и выгребал лопатками навоз в дальний конец фермы.
И дядьки стали ждать моей реакции. Но они не знали, что я всю мою сознательную жизнь прожил у бабушки и любил ухаживать за её домашними курами, кроликами и поросёнком. Мне приходилось тяпкой вычищать кроличьи клетки и загон поросёнка, поэтому эта работа в коровнике не была для меня чем-то сногсшибательным.
Я взял скрёбку. Коровы шумно вздыхали, мотали хвостами и косились на меня большими чёрными глазами. Это были добрые животные. Я это хорошо знал. Но их размеры…
– Эй, масквич! – окликнул меня Коля.
Я обернулся.
– Слыш, масквич, запомни, як вона хвiст пiднiме, то тiкай.
– Почему?
– Бо вона сцять буде.
И я пошел грести говно.
Я подошёл сзади коров, стараясь не наступить сандалиями в здоровенные лепёшки. Потом, выбрав место посуше, я стал скрести и сталкивать навоз в чавкающий транспортёр. Так продолжалось довольно долго, минут, наверное, двадцать. Мои дядьки смотрели несколько удивленно. А я, честно говоря, увлёкся. Я как-то привык к этим огромным животным, голыми коленками и щеками ощущая тепло, которое шло от них. Они мне нравились и раньше, просто я боялся, что меня лягнёт какая-нибудь корова. Дядьки примолкли.
Вдруг корова справа как-то завозилась, переступая. Я поднял глаза. Она явственно стала поднимать хвост. Я озаботился и стал отходить влево, стараясь не влезть в соседнюю корову. Хорошо, что я глянул на неё. Она тоже решила, что в её брюхе слишком мало места для свежего сена, и тоже подняла хвост. Отступать было некуда. Мои хитрые дядьки восторженно затихли.
И я тогда вместе с этой дурацкой скребкой прыгнул между этих коров к их головам, к их рогам, на душистое сено.
Сзади раздался шум. Две мощнейшие струи ударили в стену, где секундой раньше стоял я с разинутым ртом.
Я встал, отряхивая сено со своего чистенького костюмчика.
– Добре, – буркнули мои дядьки. – Пiшли далi.
И мы пошли дальше.
Они завели меня за коровники к какому-то здоровенному приземистому зданию, которое источало незабываемый аромат.
Свинарник.
– Так, масквич, – сказал Коля, – Дивись, тут транспортёр вже два днi, як не робить, тому роботи багато. Треба трохи поробити.
– Надо так надо. – ответил я, сжав зубы.
Я понял, что эта проверка продолжается, и подумал, что я руками, но выгребу это свинячье говно, но не сдамся.
Они открыли скрипнувшую дверь, жестом показали, чтобы я заходил. Сами предусмотрительно остались снаружи. Ничего не ожидая скверного, я со своей уже привычной скрёбкой зашёл, вдохнул густой полумрак… Мне хватило одного вдоха.
…Я открыл глаза. Надо мной склонились два балбеса. Они были напуганы, задами предвкушая последствия своей проделки.
– Эй, Гриша! Эй! – тревожно трогал меня за плечо Витя. – Ти що? От же, маленький, зовам знепритомнiв.
Он был бледен и растроган.
– Та хай воно горить все вогнем! Зараз дядько Микола прийде, вш усе зробить, ця клята зализяка знов заробить! Гриша, давай, вставай!
– Молодець! – Витя тоже явно был растерян. – Хлопець! Вставай! Як ти?
– Ничего, – пробормотал я. – Пойдём домой?
Братья мгновенно переглянулись. Перспектива оказаться дома на фоне моего рассказа о походе на ферму их не очень обрадовала. Они боялись, что я всё расскажу, и решили меня задобрить.
– Ти танк бачив? – тихо шепнул Коля.
– Какой танк? – удивился я. Меня ещё немного мутило, но зелёный сумрак уже стал уходить из глаз. – Какой танк?!
– Нiмецький! Але никому! Зрозумiв?
– Да. А где танк? Вы покажете мне танк? Немецкий?
– Да. Шшли. BiH тут, рядом. У ставку.
– В пруду?
– Авжеж.
Так, содержательно болтая, мы шли к пруду, огибая его с другой стороны. Недалеко от нас, метрах в пятидесяти, у большой затони стояла подвода, запряжённая гнедой лошадью. На передке сидел дедок и чего-то ждал, терпеливо пыхая дымом на случайных слепней. Вот к пруду притарахтел здоровенный «Кировец». Из кабины попрыгали мужики и стали что-то выволакивать из-за кабины.
– Что они делают?
– А-а-а… – Коля махнул рукой. – Це дядька Сергiй. Вони зараз риби трохи вiзьмуть.
– А разве рыбу ловят тракторами?
– У нас ловлять, – лукаво хмыкнул Витя. – У нас всё ловлять.
И точно. Мужики разделись донага и потащили сеть к воде. Они были все худые, жилистые, двухцветные – ноги и зады были сметанно-белые, а выше пояса – шоколадные, как негры. Комбайнёры, не иначе. Они шутили и смеялись, заходя в воду, приседая и слегка оскальзываясь на глинистом дне. Потом стали расходиться по пруду. Самые ловкие вплавь волокли сеть, иногда уходя в воду и сердито матеря шутников, которые смеялись над их непревзойдённым собачьим стилем. Они охватили сетью довольно приличный участок. Те, кто был ближе к берегу, стали приторачивать концы к сцепке «Кировца». Потом старший что-то гикнул, и трактор взревел. Его огромные колеса медленно повернулись, потом трактор пошёл чуть быстрее. Сначала ничего не было видно. Те, кто были в воде, неторопливо плыли за сетью, следя, чтобы не было никаких зацепов, а те мужики, что остались возле берега, споро и без лишних слов стали подтягивать нижний край. Работа в одночасье закипела. Но вот здоровенный кошель невода начал показываться у воды. Сначала ничего не было видно – черно, будто тины зачерпнули. Вдруг этот кошель взорвался серебром и брызгами – крупные караси и карпы бились в сети, толклись и ощутимо её ворочали. Мужики засвистели, замахали руками, потом вцепились в нижний край, стали что-то орать трактористу. Тот замедлил ход, и сеть выползла на берег, наполненная кипящей ртутью.
– Оце так зачепили! – восхитился Витя.
– Да-а-а, багато взяли! – откликнулся Коля.
Рыбы и вправду было много. Тракторист заглушил мотор и вылез из кабины, весело скаля зубы.
А дедок шелохнул вожжами, и старая лошадь подвела телегу к неводу. Мужики стали быстро бросать бьющуюся рыбу в телегу. Вскоре дедок заволновался, начал увещевать и браниться – рыбины продолжали прыгать и цепляли хвостами полы его старенького пиджака.
– Годи! Годи! Запиниться! Тю, здурiли зовсiм!
А комбайнёры, делая вид, что не слышали его старческий дискант, звенящий на всю округу, подбрасывали карпов покрупнее в переднюю часть телеги, под доску, на которой дедок восседал как старый, сердитый, довольно потрёпанный и осипший петух. Карпы прыгали и били деда под зад, отчего дедок стал нервно подпрыгивать и озираться. Наконец мужики подбросили дедку самого здоровенного карпа, который был размером с поросёнка и явно собирался показать чудеса физподготовки. Раздался громкий шлепок, точно лопатой.
– А-а-а! Трясця вашої матерi! Злодiї! Запинить! Запини-и-ить!
Дед разошелся не на шутку. Потрясая кнутом, он завопил что-то совсем уж виртуозное, отчего мужики остановились, кто упирался в колени, кто валился на траву, поджимая ноги. Визг и хохот стоял немыслимый.
– Да-а-а, – невозмутимо отметил Коля, лежа на тёплой травке и покусывая какой-то стебелёк, – це дщ Зшовш, як вже скаже, так скаже!
Витя был помладше, он просто тихо похрюкивал, вытирая слёзы беззвучного смеха.
В конце концов и сам дед Зиновий засмеялся, как треснувший чугунок, шутливо погрозил кнутом комбайнёрам и тронул вожжи. Старая лошадь вздохнула, поозиралась и потянула телегу к дороге, кружившей около пруда. Мужики наскоро понатягивали трусы и штаны и снова густо забились в кабину, «Кировец» опять заревел, довольно выбрасывая клубы чёрного дыма, потом гул мотора стал утробнее, как у сытого медведя, и трактор пополз за телегой.
– Так. Зараз вже наша черга, – Коля махнул рукой. – Пiшли!
Мы поднялись с мягкой нагретой травы и стали обходить затонь по берегу. Скоро тропинка закончилась. Нас окружала стена прибрежной травы, пахнущей таким мёдом, что воздух можно было намазывать на булку. Коля присмотрелся к редким коровьим следам в жирной влажной земле. Потом он решительно снял сандалии. Мы с Витей тоже разулись. Дядья мои сняли и штаны, положили на берегу. И мы двинулись гуськом сквозь камыши и траву. Ребятам трава была до плеча, мне же она закрывала синее небо.