— Любовь можно онаучить, лабораторию подключить к партнерам, датчики присандалить на все места и — фиксируй, есть между ними любовь или нет ее. По уровню адреналина, по вегето-сосуднстым реакциям, по зрачкам и прочее, все показатели сыграют, будьте уверены.
«Я его спрошу завтра, как он относится к гипнозу. Однако, что там за чушь с дворником, почему он ни слова ей не сказал? Если и было что, так Сакен раздул из мухи слона. Надо позвонить завтра и все выяснить…
Алла подсела к Макен, беспокоясь, что им с Бахтияром скучно в малознакомой компании. Участия в разговоре они не принимали, не могли попасть в тон и, если Макен выпила коньячку и сияла, то Бахтияр — только минеральную с пепси-колой и внимал болтовне по-трезвому внимательно, вежливо вертя головой от одного оратора к другому. Они здесь самые молодые, им еще нет тридцати, хотя уже трое детей и все мальчики — шести, семи и десяти лет, плавать они начали раньше, чем ходить. Квартира у Макен из двух комнат, в одной она с мужем, а в другой сыновья на трехэтажной кровати с лесенкой, причем вся комната оборудована как спортивный зал — канаты, шведская стенка, кольца, перекладина, Бахтияр все сам сделал. К ним уже экскурсии ходят опыт перенимать. Алла с Аленой тоже у них были и тоже восхищались, но вместе с тем Алле показалось, что они слишком много взяли на свои плечи и на детей взвалили тоже немало, смогут ли выдержать? Как бы потом не было разочарования, спада, — но так она думала от своих уже сорока лет…
— Старая интеллигенция страдала оттого, что живет лучше народа, а новая страдает оттого, что живет хуже.
— Махровый жулик, растратчик, спекулянт, а жил по гостиницам в лучших номерах.
— Сиротинин его выручает, нанял адвоката Зундиловича, не простого, а золотого. Ходит по судам и прокурорам со своей Настенькой, чтобы ему поменьше дали.
— На халяву ему дали бы лет семь-восемь, а под надзором профессора отвалят все пятнадцать.
— А у жены несчастной инсульт, рот перекосило.
— «Реве-ела бу-уря, гром шуме-ел…»
— Опять же Малышев это дело распутал.
— А ректорат представил его к ордену в честь семидесятилетия. Теперь получит.
Алле стало жалко Сиротинина. Прав был Малышев, говоря о его беззащитности. А может быть, Настенька для него опора в любом случае, даже в таком?..
— Реве-ела бу-уря, гром шуме-е-ел…
— Шумел камыш, в конце-то концов, а гром гремел!
— «Мариям Жагор орыс кызы-ы», — запел Сакен известную «Дударай», о том как русская девушка Мария, дочь Егора, полюбила казаха Дудара и сложила о своей любви песню. Вадим подхватил припев — «Дударари-дудым» — пели они, как в степи, не щадя ни своего горла, ни чужих ушей, довольно сносно исполнили, им даже похлопали, затем Вадим предоставил последнее слово виновнице торжества, — за что она хотела бы выпить?
— За счастье своих дочерей, — сказала Алла без раздумий. — Лизавета сейчас с мужем в Прибалтике, пишет — мамочка, как я скучаю по своему городу, там у нас много солнца, а здесь все дожди да тучи. Я горжусь, пишет, тем, что из Казахстана, нашу республику все уважают, у нас целина, хлеб, в недрах вся система Менделеева, у нас стартуют корабли в космос. Вот так, друзья, дети учат нас, взрослых, ценить и любить край, где мы живем. Я хочу выпить за Казахстан, где я родилась, где выросли мои дочери, за его благословенную землю и за его прекрасный, добрый и щедрый народ.
— Алла, можно, я тебя поцелую?! — воскликнул Сакен растроганно.
— Алла, ты молодец, — вполне серьезно, без всяких смешков поддержал Вадим. Вот так она урезонила их и помирила на прощанье…
Ушли гости и в квартире стало особенно тихо. Инна посадила обогатителя дремать возле телевизора и стала помогать Алле убирать со стола и мыть посуду, а заодно и продолжила тему личной жизни — как у Аллы отношения с главным инженером, на какой они стадии?
— Он мне надоел, — призналась Алла, — не знаю, как эта стадия называется.
— Ох, Алка, Алка, об Алене подумай.
— Но почему все об Алене да об Алене? А если о себе хоть раз в сорок лет — нельзя?
— Он же тебе вроде нравился?
Да, он ей нравился тем, что ухаживал за больной женой, сам измотанный, загруженный заботами комбината, все равно выкраивал время и каждый день хоть на минуту заезжал в больницу навестить жену. Болела она недолго, саркома, вот у кого действительно сошлось — бабий век сорок лет. Алла была на похоронах, видела его сыновей, старшего вызвали из армии, младший был на год старше Алены. Через сорок дней главный инженер приехал в больницу снова и сказал Алле Павловне, что намерен на ней жениться. «В доме нужна хозяйка», — он как бы нанимал ее. Нельзя сказать, что для Аллы его предложение явилось неожиданностью, хотя она его и не ждала, но такой оборот допускала, потому что пока они вместе выхаживали больную, они подружились. Но Алла не ожидала, что он так быстро придет в себя и уже через сорок дней начнет решать проблему «хозяйки дома». За все эти сорок дней он ей ни разу не позвонил, кстати сказать, будто отсиживал взаперти присужденное обрядом время. Не хочет она хозяйкой в чужой дом, когда у нее есть свой. И еще — он ни разу не спросил ее о детях.
Допустим, она переедет в его квартиру, отличную, кстати сказать, четыре комнаты в самом центре, не поедет же он к ней, из лучшей в худшую, и получится полноценная семья, два сына и две дочери, все в ажуре, но… не лежала душа, не было у нее ни волнения, ни желания что-то менять и вообще чувство не очень приятное — альянс вдовца со вдовицею, одинаковость пострадавших, оттенок какой-то несчастливый, она будет про мужа вспоминать, на кладбище ходить, он будет про жену вспоминать и тоже ходить. Во второй раз он хотел купить Аллу благодеянием, сказал, что удочерит младшую, но она опять — я подумаю, все так неожиданно и прочее. В третий раз он сказал, что у него, к сожалению, нет времени на бытовые дела, — бытовые! — он даже не пришел к ней, а все ограничивался телефоном и так требовательно говорил, будто она поставки для комбината задерживала или срывала его квартальный план, штурмовщиной ее хотел взять.
«Нет, я не могу, — наконец, сказала она. — Я все обдумала и решила». «Женщине вредно много думать, я бы на твоем месте не раздумывал». Вот эта его уверенность и била, что называется, по рукам.
Сейчас она мыла посуду, стояла над раковиной в углу и плакала, приподняв плечи, пряча лицо, перенося жалость к себе на свою посуду, мягко обмывала ее в теплой воде, поглаживала пальцами свои тарелки, чашки, ложки. Инна заметила, когда она уже проревелась.
— Ты чего?!
— Ничего…
— Чего плачешь, спрашиваю?
— Малышев подрался с дворником. — Она улыбнулась сквозь слезы.
— А-а-а, так он же у тебя лежал! — осенило Инну. — Как же я сразу-то не вспомнила! Ой, Алка, ну ты даешь. — Тут же все поняла без признаний, и даже успела испугаться за подругу, подошла к ней вплотную, будто намереваясь оградить, защитить. Алла взялась мокрыми руками за край раковины и уткнулась Инне в плечо.
— Ничего не могу поделать… Радуюсь и все.
— Да уж вижу, как ты радуешься! У вас уже что-нибудь было? — спросила Инна не только из любопытства, но и с тревогой; если что-то было, значит, Алла пропала, потому что непривычная, целиком всю душу отдаст и для дочери ничего не оставит, на все пойдет, — отчаянная по неопытности.
— Да нет, что ты… Кому-то надо было сказать, вот я и сказала. — Хотя она ничего не сказала. Но показала.
— Ох, Алка, Алка, — забеспокоилась Инна. — Это же Малышев, что хочет, то и делает, с него как с гуся вода. Но если что! — Инна показала кулак в сторону, к окну. — Я его! Только ты от меня не скрывай, советуйся, ты ведь наивная, Алка. — И, видя, что Алла посмеивается на ее страхи пополам с угрозой, сама успокоилась, да и любопытство одолевает, куда денешься. — Слушай, Алка, может, вам встретиться негде? Я устрою все в лучшем виде, располагай мной, как собой. — Инне тоже хотелось бы подружиться с Малышевым, втроем им легче будет соблюдать тайну и вообще выкручиваться из ситуаций, а Инна такая пройда, кого хочешь обведет вокруг пальца. — Ты как-нибудь сведи меня с ним, Алка, я ему сразу выдам: мы отвечаем за тех, кого приручаем. Он у нас не отвертится.
— Оставь, Инна, ты совсем не туда поехала.
— Алка, милая, я так рада! — Инна уже сама готова была пустить слезу.
Явился полусонный обогатитель, попросил сто грамм на посошок, и они с Инной ушли домой.
«Найти хорошего мужика», — так все просто, как найти настройщика пианино или слесаря краны починить, найти сотрудника на вакантное место, хоть какого, лишь бы найти. Лизавета перед свадьбой просвещала мать: «Пусть бы пил бы, пусть бы бил бы, лишь бы был бы, так поэты пишут. А мои не пьет и не бьет, так чего мне раздумывать?» Аллу огорчило, что дочь ее восемнадцатилетняя слишком уж по-бабьи все это произнесла — мой не пьет, в особенности вот это «мой». И какое в сущности допущение жалкое — лишь бы был бы, унижающе так, обижающе — лишь бы. Будто крохи жалкие с пира природы. Дочь как будто на корню смирилась, приняла роковую женскую второстепенность, неполноту без мужа, как будто сама по себе ты не человек, а придаток некий, друг человека. Сама Алла никогда не хотела так — лишь бы, ни в юности, ни потом, а хотела бы, так давно сошлась бы с кем-нибудь. Вдовой она осталась в тридцать два года, тогда думала — старуха уже, все кончено, только бы дочерей вытянуть, а сейчас думает, какая тогда была молодая, не знала, что и в сорок еще не все потеряно. Замуж надо было ради дочерей хотя бы, чтобы они привыкли к мужчине в доме, знающие люди считают, что из неполной семьи, когда нет отца или матери, выходят неспособные жить в браке, несчастливые — они не приучены с детства соподчиняться, ладить с другими. Предложения Алле были, но ей хотелось не мужа, а прежде всего отца своим девочкам, ей все казалось, что и тот будет груб с ними и этот к ним несправедлив, постепенно стала смотреть на мужчин с вопросом: отец он или отчим? Не только на знакомых, а вообще на всех, и в кино, и по телевидению, игру себе такую нашла. По каким-то признакам, ей самой неясным, выходило, что больше все-таки отчимов, чем отцов, даже Сиротинин со своим преклонением перед Настенькой не отец, а отчим, а вот Малышев… Ничего толком не зная о его семье, о житье-бытье, она отнесла его к категории отцов. Таким она видела его еще двадцать лет назад. Таким она увидела бы его еще мальчишкой в школе, а почему, не знает. Это и восхищает ее, и удручает. Он был отцом и останется — отцом своей дочери…